Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 1

Основными изданиями этого периода, в которых излагалась уже новая версия официальной истории, в том числе и событий под Курском, явились двенадцатитомник «История второй мировой войны 1939–1945»[188 - История Второй мировой войны 1939–1945. М.: Воениздат, 1976.] и «Великая Отечественная война. Краткий научно-популярный очерк»[189 - Великая Отечественная война. Краткий научно популярный очерк / Под ред. П. А. Жилина. М.: Политиздат, 1973.]. Главный редактор первого – министр обороны СССР Маршал Советского Союза А. А. Гречко – писал, что «это фундаментальное обобщение с позиции марксизма-ленинизма Второй мировой войны не только в советской, но и в мировой историографии. Подготовка капитального труда по истории Второй мировой войны – это не только опыт коллективного творчества, но и опыт разработки единой концепции советской исторической науки по важнейшим проблемам мировой войны».

В действительности же, кроме внешнего оформления и выдержек из докладов Л. И. Брежнева, издания не несли ничего принципиально нового, да и не ставилась перед ними такая цель. Интересны в этой связи воспоминания полковника В. М. Кулиша, который был лично знаком со многими авторами этого труда: «Издание новой 12-томной истории Второй мировой войны было поручено специально созданному для этой цели Институту военной истории. Но работа затягивалась, недоставало соответствующих источников и материалов. Чтобы ускорить процесс, не нашли ничего лучше, чем воспользоваться изданными или готовившимися к печати мемуарами Г. К. Жукова, А. М. Василевского, А. А. Гречко, И. С. Конева, К. А. Мерецкова, К. К. Рокоссовского и других. Но так как они готовились вскоре после ХХ съезда КПСС, по своему содержанию не во всем подходили в качестве источника для нового издания, при Главпуре СА и ВМФ учредили специальную группу. Перед ней поставили задачу соответствующей доработки и редактирования отобранных произведений»[190 - Военно-исторический журнал. 2009. № 8. С. 68.].

То есть сначала писали источники, как это требовалось «сверху» (проще говоря, фальсифицировали источниковую базу), а потом на их основе готовили двенадцатитомник. Вот так создавался этот «фундаментальный труд»!

Но на этом процесс «сотворения истории» минувшей войны не завершался. Ведь многие ветераны были живы и занимались литературным трудом. Поэтому эти академические издания стали эталоном для оценки всех не только крупных военно-исторических работ по Великой Отечественной войне, но и мемуаров. «По указанию ЦК КПСС, – вспоминает бывший сотрудник ИВИ В. О. Дайнес, – все мемуары проходили строгую проверку на предмет соответствия их 12-томной «Истории Второй мировой войны» и 8-томной Советской военной энциклопедии. В институте был создан отдел военно-мемуарной литературы, который вносил правки в воспоминания участников войны. Приходилось этим заниматься и автору данной книги. Времена были такие…»[191 - Дайнес В. О. Василевский. М.: Вече, 2012. С. 440.]

О том, как функционировал на практике этот «идеологический фильтр», и о том, как на качество издания даже известных авторов влиял в том числе и человеческий фактор, рассказывал Маршал Советского Союза А. М. Василевский: «Когда шла в Политиздат моя книга, её сразу, конечно, взяли под контроль. Послали на отзыв в Институт марксизма-ленинизма. Я, конечно, дал туда рукопись: мол, хорошо, проверяйте… Читал ее сотрудник института Миносян. Он всё проверил и позвонил мне. Говорит: «Александр Михайлович, всё правильно. Я вашу рукопись верну». А сам… взял да и отправил (как потом мне объяснили, «по указанию инстанции») в Институт военной истории замполиту Махалову. А тот разобиделся, поднял шум: почему не сразу в наш институт? Здесь рукопись стали мариновать, придираться к мелочам… был у меня потом разговор по этому вопросу с начальником Института военной истории генералом Жилиным. Он мне: «Александр Михайлович, отношение нашего института к вам замечательное, мы перед Вами преклоняемся» и т. д. Но я-то вижу, что эти слова не всегда подкрепляются делом. Короче говоря, после всех просмотров и проверок некоторые места из рукописи, а потом и корректуры моей книги буквально вытравлялись под предлогом «нежелательности» или какой-то «секретности»[192 - Там же. С. 439, 440.].

Сравнительный анализ 7-й книги двенадцатитомника, посвященного Курской битве, и 3-й шеститомного издания показывает: во?первых, к середине 1970-х гг. официальная советская историческая наука окончательно отошла от наиболее взвешенных оценок, публиковавшихся в середине прошлого десятилетия, во?вторых, наводит на мысль, что редколлегия седьмого тома полностью подпала под влияние полководцев, участников Курской битвы на Воронежском фронте (генерала армии С. П. Иванова[193 - Он являлся членом Главной редакции двенадцатитомника.], Главного маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова и их сторонников). Так, например, учёные вновь вернулись к тезису, уже опровергнутому в книге «Великая Отечественная война Советского Союза. Краткая история», о том, что якобы германское командование к 10 июля 1943 г. сменило направление главного удара с Обояни на Прохоровку и стянуло к станции главные силы, а также к прежней численности танков, участвовавших в бою 12 июля 1943 г., – 1200 боевых машин. Хотя цифра 1100 танков была упомянута не только в этой работе, но и даже в 8-м томе Советской Исторической энциклопедии[194 - Советская Историческая энциклопедия. Т. 8. М., 1965. С. 322.], вышедшем в 1965 г.

Попутно замечу, что обе легенды, тесно связанные между собой, благополучно переживут развал СССР и перекочуют уже в новые официальные российские издания. Причем если миф о беспримерном бое с участием более 1000 танков в новом веке будет подвергнут серьёзной критике, то легенда о перенацеливании ударных клиньев войск Манштейна без каких-либо изменений войдёт в Большую Российскую энциклопедию[195 - Большая Российская энциклопедия. Т. 16. М., 2010. С. 431.].

И тем не менее благодаря стараниям неравнодушных профессионалов, таких, как член авторского коллектива седьмого тома Г. А. Колтунов, взгляды на некоторые важные, открыто дискутировавшиеся вопросы в этих фундаментальных трудах поменялись, а некоторые острые углы были сглажены, особенно это коснулось событий в районе Белгорода. Например, в «Истории Второй мировой войны 1939–1945» однозначно отмечено, что оценки и К. К. Рокоссовского, и Н. Ф. Ватутина планов германского командования о месте нанесения главного удара на полосе своих фронтов полностью оправдались[196 - История Второй мировой войны 1939–1945. Т. 7. М.: Воениздат, 1976. С. 155.]. Кроме того, как и в шеститомнике, здесь чётко и, как свидетельствуют обнаруженные сегодня документы, вполне правдиво изложены причины более успешных действий в обороне войск Центрального, чем Воронежского фронта: противник (9A) наносил удар на севере меньшими силами, чем на юге (4 ТА и АГ «Кемпф»), а также наличие значительно больших сил артиллерии в составе Центрального фронта.

Половинчато в книге решён вопрос и об участии 1-й танковой, 5, 6 и 7-й гвардейских армий в контрударе Воронежского фронта 12 июля 1943 г. Прежнее утверждение о том, что они якобы не успели изготовиться к атаке, из текста ушло, но и подробного описание деятельности их войск и результатов боевой работы не было.

Вместе с тем из-за острого дефицита информации о событиях 30-летней давности даже для пропагандистской работы в это время активно развернулась работа по расширению номенклатуры создаваемых «правильных источников» для военно-исторической литературы. Начали усиленно публиковаться под одной обложкой статьи и очерки военных и гражданских публицистов, которые они писали в годы Великой Отечественной войны. Это были пропагандистские материалы, издававшиеся в армейских и центральных газетах, только несколько «осовремененные», т. е. из них убрали имя Сталина и его соратников, а общую тональность подправили – для лучшего восприятия гражданской аудитории. В некоторых из них поменяли форму изложения материла, например, вместо очерка он подавался как личный фронтовой дневник, но его суть от этого не менялась. Однако официально эти книги позиционировались как «свидетельства очевидцев и участников многих сражений и битв». Одним словом, разновидность мемуарной литературы, авторы которой в силу специфики своей работы якобы видели войну и из солдатского окопа, и из высокого военного штаба. По стилю и содержанию она была похожа на послевоенные творения политработников. По мысли тех, кто «создавал» отечественную историю заново в кабинетной тиши, эти труды наряду с мемуарами должны были заменить историкам и публицистам архивные документы и восприниматься обществом не иначе как кладезь подлинной информации для любой литературы о войне. По воспоминаниям советских историков, с которыми мне довелось общаться, когда специалисты на совещаниях сетовали, что не хватает подлинной исторической информации о том или ином событии войны, чиновники нередко с раздражением бросали в зал: «Вам что, не хватает подготовленной литературы? Работайте, еще дадим!» – «А то, что в этих «трудах» концы с концами не сходились на одной странице, – возмущались мои собеседники, – абсолютно никого не беспокоило».

Что собой представляли эти «источники», проиллюстрирую на примере цитаты из книги бывшего военного корреспондента «Известий» В. В. Полторацкого, в котором описаны события перед началом Курской битвы: «В июне этого года (1943 г. – З.В.) в 5-м гвардейском таковом корпусе состоялся праздник по случаю вручения танкистам гвардейского знамени. День был солнечный, ясный… Знамя привез командующий Воронежским фронтом Ватутин, а принимал его командир корпуса Герой Советского Союза генерал Кравченко. Он вышел вперед, опустился на одно колено и, поцеловав краешек алого, расшитого бархата, произнес клятву… Голос у генерала был низкий, густой»[197 - Полторацкий В. В. В действующей армии. Записки военного корреспондента. М.: Советская Россия, 1973. С. 106.].

В пяти строках автор сумел не только перепутать времена года настолько, что сразу и не разберешься, весна это или лето, но и допустил для очевидца события явную неточность при описании крупного военачальника. Во-первых, знамя гвардейцам было вручено не в июне, а 7 мая 1943 г. Да и сирень с тополем в средней полосе России цветут (и пахнут) тоже в мае. Странно, что об этом не знает взрослый человек. Во-вторых, голос у генерала А. Г. Кравченко был, наоборот, высоким, как и он сам (под два метра), с мягким, напевным выговором. Поэтому те, кто первый раз общался с ним, невольно удивлялись этому несоответствию. Трудно поверить, чтобы всё это не знал человек, лично участвовавший в том историческом событии и после не раз близко общавшийся с генералом. В действительности же искажение даты понадобилось автору, чтобы более живописно изложить его разговор с А. Г. Кравченко вечером того же дня. Автор свёл цветы сирени и пшеничные колосья в одно время года, вероятно, для того, чтобы создать светлый образ родины. «За полночь мы вышли с генералом из клуба и остановились в саду под высокими звездами, – читаем у В. В. Полторацкого. – Пахло сиренью, но к этому запаху примешивался и другой, едва уловимый горький запах молодого тополя. Генерал стоял без фуражки, повернувшись лицом на запад. Там, за низкой оградой, начиналось пшеничное поле, а за полем, подернутая белесым туманом, струилась река. За рекой лежала линия фронта, а за ней была Украина (родина генерала. – З.В.). Запах тополя доносился, быть может, оттуда.

– Там мой отец, – тихо сказал генерал и повторил ещё тише: – Мiй рiдный тату…»[198 - Полторацкий В. В. В действующей армии. Записки военного корреспондента. М.: Советская Россия, 1973. С. 106.]. Как видим, тому, кто захочет узнать хотя бы, когда же это событие произошло, не говоря о большем, разобраться будет крайне трудно. Что же до голоса, то это искажение тоже «для пользы дела». Ведь наша пропаганда эксплуатировала лишь один образ советского генерала: для подчиненных он заботливый отец-командир, а для врага – суровый, грозный воин, поэтому высокий голос Андрея Григорьевича, никак не вписывался в это клише. И такая пустопорожняя трескотня по всей книге. Справедливости ради надо отметить, что если внимательно вчитаться в тексты подобных работ, то и военные журналисты, и гражданские публицисты, работавшие в действующей армии, не скрывали, что они не летописцы, не историки, а пропагандисты, несущие светлый образ партии и героику в массы. Главное для них эмоции, а не достоверность. И тем не менее их труды, особенно в третий период историографии, были вполне востребованы и являлись важным источником, из которого и массовый читатель, и СМИ черпали информацию о событиях Курской битвы. Ссылку на эти «документальные труды» и их цитаты можно найти даже в мемуарах советских военачальников, участников боевых действий на Огненной дуге. Например, как уже отмечалось выше, в книгу известного и уважаемого за свой профессионализм маршала артиллерии В. И. Казакова была включена выдержка из статьи журналиста газеты «Красная звезда» П. Трояновского, вероятно, для того, чтобы лишний раз подчеркнуть роль политработников в реальном управлении войсками и планировании боевых действий.

Глубоко убежден, какими бы мотивами ни руководствовались люди, искажавшие события минувшей войны, они наносили непоправимый вред не только истории как науке. Их усилиями формировалось ложное восприятие прошлого страны у идущих им на смену поколений, а молодежь воспитывалась на надуманных, оторванных от реальной, земной жизни образах героев, у неё создавалось искажённое представление о делах советских людей той страшной и героической поры.

В 1975 г. Институтом военной истории был опубликован сборник статей под редакцией Маршала Советского Союза К. С. Москаленко «Битва на Курской дуге». Как мне рассказывали члены его редколлегии, изначально стояла задача лишь формально продемонстрировать результаты работы института и вместе с тем в какой-то степени компенсировать явную нехватку научной литературы, прежде всего монографий, по этой тематике, а также «разбавить» сухой текст однотомника под редакцией П. А. Жилина. Поэтому соответствующим был и подбор статей. Новинок не было, подавляющее большинство из них уже печаталось ранее, причём главным образом, как и было принято тогда, они освещали партийно-политическую работу в войсках, помощь тыла фронту, вклад трудящихся областей, где проходили бои, в общую победу, а также второстепенные вопросы битвы. Лишь несколько работ действительно затрагивали важные аспекты событий под Курском, хотя они, вероятно из-за нехватки места (сборник был небольшим – 192 страниц), были существенно урезаны от прежних объёмов. Среди удачных следует назвать статью генерал-майора М. Д. Сидорова «Массирование артиллерии и манёвр артиллерийско-противотанковыми резервами в ходе оборонительной операции на Курской дуге»[199 - Битва на Курской дуге. М.: Наука, 1975. С. 96–104.]. В ней автор достаточно подробно осветил важный аспект успеха войск Центрального фронта – применение артиллерии при отражении удара немцев в рамках операции «Цитадель».

Тем не менее, характеризуя общую ситуацию с изданиями ИВИ этого периода, нельзя не согласиться с профессором А. С. Овчинским, который справедливо отмечает: «В целом же, учитывая политическую ангажированность военных историков, их работы, несмотря на различие по методическому и методологическому уровням исследования, не свободны от ряда типичных недостатков и ограничений, связанных прежде всего с установкой на доказательство неоспоримого превосходства Красной армии над вермахтом летом 1943 г. Отсюда прослеживаются стремление всех авторов манипулировать цифрами соотношения сил, средств и боевых потерь, подчёркнутое невнимание к противнику относительно качества боевой работы его войск и оперативного искусства командования на армейском, корпусном и дивизионном уровнях, некритичный подход к оперативным решениям советского командования, замалчивание неудач и ошибок, превознесение характеристик своей боевой техники»[200 - Букейханов П. Курская битва. Оборона. Планирование и подготовка операции «Цитадель». Сражение на северном фасе Курской дуги. Июль 1943 г. М., 2011. С. 15, 16.].

Сборник под редакцией К. С. Москаленко стал последним изданием о Курской битве, выпущенным в третий период крупными центральными издательствами при участии ИВИ. В дальнейшем освещение события лета 1943 г. в основном велось в мемуарной литературе и книгах, публиковавшихся областными издательствами, качество которых заметно уступало столичным и по содержанию, и по оформлению.

Наиболее массовой стала серия «Подвиг на Курской дуге», печатавшаяся с 1982 г. в Воронеже Центрально-Чернозёмным издательством. Вошедшие в неё работы были посвящены вкладу тружеников тыла и разных родов войск в разгром врага: «На огненных рубежах: артиллеристы в Курской битве» А. С. Доманк (1984), «В небе над Курской дугой» В. Д. Соколов (1985), «Сплав мужества и стали: Танкисты в Курской битве» Р. М. Мазуркевич (1986), «Сапёры Огненной дуги: Инженерные войска в Курской битве» С. Габов (1987), «Пехота Огненной дуги: стрелковые соединения» Н. Мурзаев (1987), «Тыл Огненной дуги» А. С. Доманк (1989) и другие.

В большинстве работ события изложены схематично, без достаточного анализа проблем, просчётов советской стороны авторы касались поверхностно и, главное, абсолютно не присутствует элемент сопоставления родов войск вермахта и Красной армии. Это не позволяло выявить их сильные и слабые стороны, понять, как компенсировались недостатки в развитии некоторых родов войск нашей армии, как их части справлялись с поставленными задачами в этой грандиозной битве.

Бесспорно, эти труды дополнили представление массового читателя о Курской битве, но нельзя не признать, что их качество оставляло желать лучшего из-за низкой квалификации авторов и отсутствия доступа к архивным материалам. Их основным недостатком стало использование в качестве главных источников пропагандистской литературы периода войны (листовок, армейских и центральных газет), а также информации из книг 1940–1960 гг. без критического анализа.

Хотя в ряде изданий довольно широко использовались документы из ЦАМО РФ (в основном наградные и политдонесения), тем не менее содержание их изобиловало ошибками и неточностями по существу. В качестве примера можно обратиться к труду «Сплав мужества и стали» кандидата исторических наук полковника Р. М. Мазуркевича. Автор привлёк довольно большой объём документальных источников, встречался со многими участниками Курской битвы, записал их воспоминания. Но при подготовке книги важные не только для историков, но и для тех, кто стремится понять суть конкретных событий, факты и детали, привязка к местности были им опущены ради написания «общей картины героических дел советских танкистов». Кроме того, автор, имея ученую степень, демонстрирует незнание элементарных фактов по избранной теме, хотя у него под рукой были документы. Вот лишь несколько примеров. Уже в начале повествования он указывает, что уже в первый день немецкого наступления фельдмаршал Э. фон Манштейн якобы бросил против Воронежского фронта в том числе и танковую дивизию СС «Викинг», хотя таковой здесь не было на протяжении всей операции «Цитадель»[201 - Мазуркевич Р. М. Сплав мужества и стали. Танкисты в Курской битве. Воронеж, 1986. С. 60.]. Далее, по его мнению, в бою под Прохоровкой 12 июля 1943 г. армии Ротмистрова противостояли не только все три соединения корпуса СС, но и 11 тд, которая в действительности в это время вела бои у Обоянского шоссе. Причем в книге утверждается, что в этот день на 29-й танковый корпус 5 гв. ТА наступали сразу две дивизии СС: «Лейбштандарт Адольф Гитлер» и «Мёртвая голова»[202 - Там же. С. 96.], хотя последняя основными силами находилась в излучине р. Псёл, пытаясь прорваться через рубеж соседней 5 гв. А[203 - Этот пассаж автор позаимствовал из 3-го тома «Истории Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг.», с. 272, которая даже в середине 1980-х гг. уже считалась архаикой.]. Кроме того, автор неверно изложил события 6 июля 1943 г.[204 - Мазуркевич Р. М. Сплав мужества и стали. Танкисты в Курской битве. Воронеж, 1986. С. 180.]: он ошибочно утверждает, что бригады Ротмистрова уже в этот день громили неприятеля под Прохоровкой, хотя широко известно, что 5 гв. ТА подошла сюда только на исходе 9 июля, а в бой вступила 12-го. Вместе с тем при перечислении частей немецкой штурмовой артиллерии, действовавшей в полосе Центрального фронта, 653-й дивизион «фердинандов» Р. М. Мазуркевич переименовал в дивизион «тигров», а 656-й полк спецназаначения – в дивизион 105-мм штурмовых орудий[205 - Там же. С. 39.]. Не обошёл автор стороной и новинки германского танкостроения, все они – «тигры», «фердинанды» и «пантеры», по его мнению, были собраны 12 июля 1943 г. на «танковом поле» у Прохоровки для борьбы с гвардейцами Ротмистрова. Хотя уже в то время было известно, что, кроме танков «тигр», другой перечисленной техники здесь не было. Встречаются в книге и другие ошибки и неточности. В результате работа потеряла свою ценность как источник достоверной исторической информации. Хотя не могу не отметить такой факт. В 1980–1990 гг. мне не раз приходилось встречаться с сотрудниками музеев центрально-чернозёмных областей, которые говорили, что они с доверием и интересом относятся к ней и в своей работе широко используют, аргументируя это тем, что автор не просто военный, но и ученый, кандидат наук. Так формировался ещё один канал «ретрансляции» недостоверных данных на широкую аудиторию, благодаря которым тема Курской битвы обрастала всевозможными выдумками.

Следует отметить, что с наименованием немецких соединений и типов бронетехники у всех советских историков была большая путаница. Даже у военных. Если следовать их утверждениям, то «тигры», «пантеры» и «фердинанды» действовали по всей Огненной дуге. На первом этапе изучения битвы это было связано с отсутствием необходимых документов и специальной литературы. Но, как свидетельствовал в беседе со мной Г. А. Колтунов, уже в 1970-е гг. ситуация, в общем, прояснилась. Генштаб издал «Сборник материалов по составу, группировке и перегруппировке сухопутных войск фашистской Германии и войск бывших её сателлитов на советско-германском фронте за период 1941–1945», в распоряжении военных историков были переводы мемуаров германских военачальников и западных исследователей. Поэтому при желании можно было разобраться, где какие дивизии находились и кто на чем воевал. «Но писать спустя рукава было удобно, – отмечал Г. А. Колтунов. – Ведь особых требований к раскрытию содержания темы в то время уже не предъявлялось. Это не 1960-е годы, теперь всем было на всё наплевать, в суть проблем, как правило, не вникали глубоко, главное, чтобы содержание выглядело наукообразно и цитатка из Л. И. Брежнева на видном месте стояла. Правда, не все с этим мирились, но труды таких строптивцев обычно так и оставались в ящиках их рабочих столов»[206 - Архив автора.].

Отдельные книги воронежской серии, например М. П. Дёмина «Родина зовёт»[207 - Дёмин М. Родина зовёт. Воронеж. Центрально-Чернозёмное издательство, 1988.], посвященные партийно-политической работе в войсках на Огненной дуге, были настолько пустыми и малосодержательными, что напоминали больше пропагандистские брошюры, чем серьёзное исследование. Их суть – «Без политруков армия беспомощна!». Это мнение шло вразрез с исторической правдой, а потому подобные «творения» хотя и издавались десятками тысяч, но своего читателя даже в Советском Союзе «эпохи развитого социализма» так и не находили, пылясь на библиотечных полках. В качестве эксперимента я как-то просмотрел несколько трудов подобного рода в ряде библиотек крупных городов Черноземья – Белгорода, Курска, Орла, Старого Оскола и в посёлке Прохоровка. Результаты оказались ожидаемыми: на контрольных корешках возврата книги, наклеенных в год их изданий, за эти десятилетия было отмечено 1–2 читателя.

Характерной особенностью третьего этапа историографии явилось прекращение публикации советских или трофейных документов по летним боям 1943 г. В научный оборот они практически не вводились. Официально было сказано: «Зачем ворошить историю войны, мы её и так уже изучили», настоящая же причина была очевидной. Если бы историки получили свободный доступ к архивным материалам Красной армии, а затем опросили оставшихся в живых фронтовиков, то на поверхность непременно вышло бы главное, что скрывалось все эти годы за дымовой завесой героики и пропагандистской риторики, – непреодолимая пропасть между старшими командирами и генералами, с одной стороны, и красноармейцами – с другой, как наплевательски относились к жизни солдат прославленные советские полководцы и военачальники. Тысячи воинов Красной армии, стойко дравшихся, в том числе и на Курской земле, были брошены на произвол судьбы в «котлах» и кровавых, часто бессмысленных атаках их командирами, которые не выполняли свои элементарные обязанности, проявляли равнодушие и цинизм к товарищам по оружию. Всё это могло навести на мысль, что виновны не только генералы, порочна сама система, которая позволяла им столь безнаказанно вести себя. Однако подобной крамолы допустить было нельзя, поэтому и в 1970-е гг., и в дальнейшем продолжалось засекречивание всего, что могло бросить хоть какую-то тень на прошлое страны и социалистический строй.

Лишь однажды, в № 6 «Военно-исторического журнала»[208 - Подготовка к Курской битве. Военно-исторический журнал. 1983. № 6. С. 63–71.] за 1983 г., появился материал «Подготовка к Курской битве», в котором приводились полностью или частично 18 документов фронтовых управлений, Генштаба и Ставки ВГК. Он сопровождался куцым, сухим комментарием. И хотя это была первая публикация документов по этой теме в открытой печати за все послевоенные годы, собранные в ней материалы ничего нового не содержали, лишь детализировали уже известные мероприятия советского командования в период весенней оперативной паузы 1943 г.

Замечу, что после «разгрома» редакции «Военно-исторического журнала», проведённого в 1966–1967 гг.[209 - Подробнее читай: Кулиш В. М. Военно-исторический журнал в 1959–1967 гг. Военно-исторический журнал. 2009. № 8. С. 63–69.] с целью ликвидировать «неоднозначное» издание, последними его номерами, в которых действительно поднимались важные проблемы Курской битвы, стали июльский и августовский номера за 1973 г. Как наиболее познавательные и глубокие следует особо выделить опубликованные в них статьи маршала войск связи И. Т. Пересыпкина[210 - Пересыпкин И. Т. Организация связи. Военно-исторический журнал, 1973. № 7.С. 51–60.], генерала армии С. П. Иванова[211 - Иванов С. П. Оборонительная операция Воронежского фронта. Военно-исторический журнал. 1973. № 8. С. 13–21.], полковников А. Галицана и Л. Павлова[212 - Галицан А., Павлов Л. Некоторые особенности оперативного искусства и тактики. Военно-исторический журнал. 1973. № 7. С. 31–40.], а также редакционный материал «Использование подразделений автоматчиков»[213 - Использование подразделений автоматчиков. Военно-исторический журнал. 1973. № 8. С. 79–82.].

В это время главным источником новой информации о Курской битве, как и о войне в целом, становится мемуарная литература, которая с началом 1970-х гг. получила особенно широкую распространённость. Её важной особенностью был более широкий диапазон авторов, чем прежде. Если в предыдущий период публиковались книги в основном полководцев и военачальников от командира корпуса и выше, то с начала 1970-х гг. стали появляться воспоминания офицеров тактического звена и даже рядовых. В иных условиях это было бы вполне нормально и могло привести лишь к положительным результатам – расширению базы исторических источников для научной работы, а также повышению информированности общества о минувшем. Однако в СССР периода развитого социализма этого не могло произойти по определению. Все книги о Великой Отечественной, и в первую очередь мемуары, проходили через фильтр цензуры, подгоняясь под единый стандарт, исключавший обнародование неудобной правды. Да и их авторы, за редким исключением, были людьми, как говорили в ту пору, «идеологически выдержанными», не раз проверенными и понимали, что дозволено писать, а о чём следует умолчать. «Мемуары, мемуары… кто их пишет? – размышлял о 1970-х гг. профессор Н. Н. Никулин. – Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У лётчиков, танкистов и прежде всего пехотинцев? Ранение – смерть, ранение – смерть, ранение – смерть, и всё! Иного не было. Мемуары пишут те, кто был около войны. Во втором эшелоне, в штабе. Либо продажные писаки, выражавшие официальную точку зрения, согласно которой мы бодро побеждали, а злые фашисты тысячами падали, сражённые нашим метким огнём. Симонов, «честный писатель», что он видел? Его покатали на подводной лодке, разок он сходил в атаку с пехотой, разок с разведчиками, поглядел артподготовку – и вот уже он «всё видел» и «всё испытал» (другие, правда, и этого не видели). Писал с апломбом, и всё это – прикрашенное враньё. А шолоховское «Они сражались за Родину» – просто агитка! О мелких шавках и говорить не приходится.

…Лучшие мемуары я слышал зимой 1944 г. в госпитале под Варшавой. Из операционной принесли в палату раненого Витьку Васильева, известного дебошира, пьяницу, развратника, воевавшего около начальства и в основном занимавшегося грабежом или сомнительными махинациями с мирным населением. За свои художества Витька угодил, наконец, в штрафную роту, участвовал в наступательном бою, «искупил вину кровью». Вот стенограмма его мемуаров: «Пригнали нас на передовую, высунул я башку из траншеи, тут меня и е…уло. Мемуары прерывались скабрезными частушками и затейливой пьяной руганью в адрес сестры, делавшей Витьке инъекцию противостолбнячной сыворотки»[214 - Никулин Н. Н. Воспоминания о войне. СПб.: Издательство Государственного Эрмитажа, 2008. С. 100, 101.].

И тем не менее, несмотря на известные «врожденные», отрицательные стороны этого жанра и цензурные рогатки, отдельные авторы, участвовавшие в Курской битве, всё же сумели донести до читателя ряд важных, не всегда удобных фактов, связанных с ключевыми моментами сражений лета 1943 г. Особенно интересны в этом отношении воспоминания командующих армиями, участвовавших в битве. Скроены они были по одной общей схеме. За редким исключением, в них не было подробного анализа оперативной обстановки, детальной проработки решений противоборствующих сторон, а ход боёв изложен поверхностно. Но, как правило, в каждой главе есть несколько интересных сюжетов (описание конфликтных ситуаций, разговор ключевых фигур по важным проблемам и т. д.), о которых раньше не было известно широкой аудитории. Они-то и «вытягивали» всю главу. Например, в книге бывшего командующего 1-й танковой армией М. Е. Катукова «На острие главного удара»[215 - Катуков М. Е. На острие главного удара. М.: Воениздат, 1974.] при описании событий под Курском такой «изюминкой» стало описание напряженной ситуации, вызванной намерением Н. Ф. Ватутина нанести уже 6 июля 1943 г. контрудар по вклинившемуся противнику. Решение было спорным и до конца не просчитанным. Благодаря этому эпизоду стало известно и о непростых взаимоотношениях между высшим командным составом Воронежского фронта, и о фактах влияния И. В. Сталина на ход Курской оборонительной операции в его полосе[216 - Там же. С. 220.].

Из всех мемуаров о событиях под Курском, вышедших в это время, наиболее информативной стала книга К. С. Москаленко «На юго-западном направлении 1943–1945. Воспоминания командарма», увидевшая свет в 1972 г. Хотя при отражении удара ГА «Юг» его 40A крупномасштабных боёв не вела, автор постарался очень подробно изложить и подготовку к битве, и весь период обороны, детально описано участие её войск и в последовавшем затем августовском контрнаступлении. Главной особенностью этой работы стало включение в её основной текст боевых и отчётных документов из Архива Министерства обороны СССР[217 - Сегодня ЦАМО РФ.]. Они использовались автором к месту, заметно повышали достоверность труда. В частности, в нём впервые был опубликован оперативный план обороны 40A и отчёт штаба Воронежского фронта по итогам оборонительной фазы битвы. Немалый интерес вызывали авторские оценки деятельности генерала армии Н. Ф. Ватутина, его качеств характера как человека и полководца. Бесспорно, эта информация имела большую ценность для изучения переломного момента войны. К сожалению, в мемуарах командарма не нашлось места для освещения такого важного вопроса, как острый спор его с Н. Ф. Ватутиным о том, кто будет командовать войсками на обоянском направлении в ходе фронтового контрудара – он или И. М. Чистяков, который разгорелся за сутки до 12 июля 1943 г. Напомню, этот конфликт, по сути, пустой и вредный для дела, возник на ровном месте из-за болезненной амбициозности К. С. Москаленко, чуть было не привел к срыву этого крупномасштабного мероприятия. Хотя и оттянул его начало на несколько часов[218 - Замулин В. Н. Засекреченная Курская битва. М.: Яуза, Эксмо, 2008. С. 275, 276.].

Немало подробностей, причём нелицеприятных для себя, об участии в летних боях на Воронежском фронте 5 гв. А привёл её бывший командующий А. С. Жадов в своей книге «Четыре года войны»[219 - Жадов А. С. Четыре года войны. М.: Воениздат, 1978.]. Именно из его воспоминаний впервые стало известно о том, как тяжело, неподготовленно вводилась в сражение под Прохоровкой 12 июля 1943 г. свежая гвардейская армия, и о серьёзном разговоре Г. К. Жукова с командармом после по поводу его якобы бездействия и отсутствия инициативы в предшествующий этому событию период[220 - Там же. С. 97, 98.]. Хотя за несколько суток до этого момента А. С. Жадов лично ставил вопрос об обеспечении армии самым необходимым (снарядами, средствами усиления и т. д.) и перед Н. Ф. Ватутиным, и перед представителем Ставки на Воронежском фронте А. М. Василевским, но получал резкие отповеди. Впервые об этом станет известно лишь в 2013 г., когда доктор исторических наук Е. К. Симонова-Гузенко и полковник В. В. Жданов опубликуют выдержки из бесед К. М. Симонова с командармом о Прохоровском сражении[221 - Симонова-Гузенко Е.К., Жданов В. В. Генерал А. С. Жадов: Прохоровка в моей судьбе. Патриот Отечества. 2013. № 8. С. 15–18.]. А тогда, в 1970-е гг., об этом, естественно, сказать было невозможно. В крайнем случае, чтобы как-то обозначить событие, допускалось признавать собственные ошибки по неопытности, что и вынужден был сделать в своих мемуарах А. С. Жадов.

В 1975 г. вышла в свет книга воспоминаний И. М. Чистякова «Служим Отечеству». Небольшая по объему, она вызвала неоднозначные оценки. В ней полностью было проигнорировано авторитетное мнение Г. К. Жукова о незначительном эффекте контрартподготовки, проведенной перед началом немецкого наступления в ночь на 5 июля 1943 г., в том числе и на Воронежском фронте. И. М. Чистяков, непосредственный участник тех событий, достаточно интересно и ярко описал, как успешно была реализована эта задумка советского командования в полосе 6-й гв. А: «Только позже, когда мы перешли в наступление, в Томаровке, в Борисове и других населенных пунктах мы увидели тысячи берёзовых крестов над немецкими могилами, да и жители рассказывали нам, сколько им пришлось после этого удара свозить убитых фашистских солдат и офицеров. Артиллерийская контрподготовка не только нанесла серьезный материальный урон фашистам, но и тяжело сказалась на моральном состоянии их войск. Гитлеровское командование убедилось, что расчёт на внезапность удара по нашей обороне сорван.

Многие фашистские офицеры и генералы считали, что артиллерийская контрподготовка была началом нашего наступления. Но все это мы узнали позже, а тогда, как я говорил, меня тревожило одно: перейдут они в наступление или нет? И вторая думка: а не ударили ли мы по пустому месту? Они же могли увести войска! Но я очень надеялся на точность данных разведки…»[222 - Чистяков И. М. Служим Отечеству. М., 1975. С. 145.].

Можно понять генерала, который пытался обосновать своё решение, принятое по приказу вышестоящего командования. Однако приводимые в подтверждение высоких потерь врага доводы не убеждают. Интересно, по каким это признакам местные жители при сборе трупов на поле боя определяли: погиб солдат или офицер в ходе контрартподготовки или уже непосредственно при наступлении? Особенно странным выглядит это утверждение, если учесть, что районы, которые подверглись обстрелу советской артиллерии, располагались в зоне непосредственных боевых действий почти трое суток, и лишь после этого туда могли быть (теоретически) направлены мирное население и похоронные команды.

Вместе с тем в книге есть и ряд важных эпизодов, в деталях раскрывавших подготовку и ход значимых событий Курской битвы. В частности, бывший командарм интересно и достоверно описал и планирование, и проведение контрудара 8 июля 1943 г. на прохоровском направлении, в котором его армия играла ключевую роль.

Заметный вклад в изучение боевых действий на обоянском и прохоровском направлениях внесли мемуары генералов А. Л. Гетмана «Танки идут на Берлин»[223 - Гетман А. Л. Танки идут на Берлин. М.: Наука, 1973.] и Е. Ф. Ивановского «Атаку начинали танкисты»[224 - Ивановский Е. Ф. Атаку начинали танкисты. М.: Воениздат, 1984.]. Воспоминания А. Л. Гетмана, командовавшего тогда 6 тк 1 ТА, выдержали несколько изданий. Наиболее полным стало последнее, вышедшее в 1982 г. Как и другие подобного рода книги, эту работу трудно оценить однозначно. Бесспорно одно: для исследователя Курской битвы она интересна и полезна. В частности, комкор приоткрыл завесу над взаимоотношениями его с М. Е. Катуковым, которые на протяжении всей войны были непростыми и, естественно, не лучшим образом влиявшими на боевую работу войск. В частности, генерал мягко отметил, что командарм перед началом боёв у обоянского шоссе не был склонен закапывать танки в землю и якобы согласился с этим лишь после его настойчивого заверения, что приказ об отражении удара противника в любом случае корпус выполнит[225 - Гетман А. Л. Танки идут на Берлин. М.: Наука, 1973. С. 77.]. Сегодня, когда документальные источники в ЦАМО РФ стали доступны для анализа, у историков данное утверждение вызывает недоверие. Тогда же эта информация, бесспорно, была полезна и расширяла представление о том, как далеко не просто шёл процесс поиска оптимальных форм реализации плана оборонительной операции на Воронежском фронте.

А. Л. Гетман, довольно подробно описывая боевую работу своего соединения под Курском, тем не менее обошёл молчанием то, как он 11 июля 1943 г. при отводе корпуса фактически бросил на произвол судьбы воинов 10-й механизированной бригады 3 мк и 90 гв. сд 6 гв. А, которые обороняли в излучине р. Пена один и тот же рубеж. В результате пехота понесла тяжелейшие потери, особенно стрелковая дивизия, несколько тысяч человек погибли и попали в плен. Об этом факте стало известно лишь недавно, из рассекреченных документов ЦАМО РФ. А комкор, судя по имеющимся сегодня в распоряжении исследователей материалам, даже выговора не получил от руководства 1 ТА.

В мемуарах бывшего начальника разведки 2 тк генерала армии Е. Ф. Ивановского раскрываются детали подготовки контрударов 8 и 12 июля 1943 г. и подробно описаны конкретные примеры того, как Н. Ф. Ватутин и А. М. Василевский лично участвовали в этом процессе, в том числе и на этапе постановки задач войсковым соединениям. Хотя автор, вероятно за давностью лет, допустил ряд фактически ошибок, например, о якобы гибели под Прохоровкой 11 июля 1943 г. командира 99 тбр подполковника Л. И. Малова при её окружении. В действительности же комбриг был убит 9 августа 1943 г.

В 1974 г. наконец вышла из печати давно ожидавшаяся историками книга воспоминаний одного из ключевых фигур в командовании Красной армии в годы войны и непосредственного творца Прохоровского сражения Маршала Советского Союза А. М. Василевского «Дело всей жизни»[226 - Василевский А. М. Дело всей жизни. М.: Политиздат, 1974.]. Однако надежды не оправдались. К сожалению, как и вся мемуарная литература того времени, труд этого выдающегося военачальника прошёл долгий путь по кабинетам чиновников от цензуры и оказался выхолощенным до предела. Поэтому практически ничего нового он не смог внести в историю Курской битвы, за исключением одной интересной детали. Бывший начальник Генштаба лично наблюдал знаменитый бой 12 июля 1943 г. юго-западнее Прохоровки. В тот день он находился на НП П. А. Ротмистрова, который располагался на окраине станции, а затем, через несколько дней, письменно доложил И. В. Сталину о результатах первого дня контрудара 5 гв. ТА и о событиях, развернувшихся в последующие двое суток. Вот этот документ и опубликовал в своей книге маршал. Донесение, вероятно, было составлено лишь в двух экземплярах, поэтому в ЦАМО РФ оно пока не обнаружено, и до сегодняшнего дня его цитируют лишь по этой книге. Документ хотя и, безусловно, интересный, но в то же время вызывает двойственное чувство даже сегодня. Во-первых, он не подтверждал того грандиозного масштаба, который закрепился за событиями 12 июля 1943 г. после войны. Никаких тысяч танков, никакой победы и полного разгрома врага. Численность бронетехники противника вообще приведена в три раза меньше, чем, например, утверждал П. А. Ротмистров, 200 машин. В 1970-е гг. эта нестыковка удивляла читателя и вносила в официальную историю сражения некую интригу. Хотя к этому моменту развивать её, анализируя введенный в научный оборот документ, оказалось уже невозможно. Во-вторых, и это стало ясно лишь недавно, маршал уже через двое суток после тех катастрофических последствий для 5-й гвардейской попытался отвести гнев Верховного от командарма. Пытаясь сгладить негативные результаты боя, он изложил события так, что выходило: колоссальные потери ударных соединений армии – 18 и 29 тк, которые он приводит, нанесены немцами не за 10 часов боя 12 июля, а как минимум за двое суток. Сегодня известно, что эта уловка маршала, и особенно его дальнейшие шаги, в значительной мере спасли П. А. Ротмистрова не только от серьезных неприятностей по службе, но и даже от военного трибунала. А в момент выхода мемуаров эта недосказанность, безусловно, ещё больше запутала историков, анализировавших проблемы и Прохоровского сражения, и Курской битвы в целом[227 - Свердлов Ф. Д. Неизвестное о советских полководцах. М., 1995. С. 56.].

Вероятно, за исключением Н. С. Хрущева, все, кто знал А. М. Василевского, отмечали его высокую порядочность и честность в отношениях с подчиненными и с теми, с кем ему приходилось бок о бок работать в годы войны. Не изменил себе маршал и на исходе жизненного пути. Ивановский журналист П. Ф. Белов, лично встречавшийся с А. М. Василевским, впоследствии так отвечал на вопрос: «Почему маршал в своей книге и статьях о многом умалчивал?» – «О личной жизни больших людей писать откровенно не полагалось, чтобы ненароком не обнаружить червоточины в тех самых «корнях». Акцент делался на заслугах перед партией, народом, советской властью. Вероятно, это мучило и самого Василевского. Во всяком случае, доподлинно известно, что после выхода мемуаров он подготовил новую рукопись. Вот как об этом рассказывал мне уже его племянник Валерий Евхаритский: «Я в очередной и, как оказалось, в последний раз приехал к дяде на дачу в Архангельское. Он достал из сейфа толстую пачку бумаг и сказал: «Это новая моя книга. Только что переписал набело». Я буквально проглотил написанное. В отличие от мемуаров, дядя писал раскованно, откровенно. В сегодняшнем понимании изложил события начала войны, шире раскрыл роль Ставки, строже оценил деятельность Сталина. Если бы книга дошла до массового читателя, мнение о Василевском как о закоренелом сталинисте пошатнулось бы… Через месяц дяди не стало. Бесследно исчезла и его рукопись»[228 - Дайнес В. О. Василевский. М.: Вече, 2012. С. 444.].

И тем не менее хочу особо подчеркнуть, с уважением относясь к трудам наших полководцев, военачальников, всех участников Великой Отечественной войны, оставивших для потомков дневники, рукописи и книги воспоминаний, при их использовании непременно следует учитывать общую особенность этих источников. «Нам нельзя абсолютизировать воспоминания участников событий, – напоминает сегодняшним ученым ветеран войны, доктор исторических наук А. Мерцалов. – Разумеется, сами по себе они чрезвычайно важны, но опыт отдельного ветерана – это только малая частичка общей картины. Чтобы соединить их воедино, нужен критический анализ, обобщение. Этим, собственно говоря, и занимается наука»[229 - Горький дым. Родина. 2004. № 6. С. 13.]. К сожалению, эта аксиома не только в рассматриваемый нами третий период, но и на протяжении всех 70 лет, по крайней мере в отношении событий под Курском, значительной частью отечественных историков с подачи идеологических органов СССР была отвергнута, что повлекло за собой тяжелые последствия для всей нашей исторической науки.

Кроме того, ещё раз повторюсь: к сожалению, в это время честной военной мемуарной литературы было мало, да и не была она востребована. Так как для её восприятия отсутствовали необходимые условия. Система общественных наук в 1970–1980 гг. полностью закостенела, проводить, а не имитировать научную работу было бы просто невозможно. Обычный же читатель для понимания и осмысления приводимых в книгах данных должен был иметь определенный уровень правдивых знаний по теме, а именно этого и стремились не допустить органы цензуры на протяжении всего послевоенного периода. Ибо понимание истинного хода войны, причин побед и поражений, внутренней взаимосвязи событий обязательно приводило к возникновению вопросов, связанных с государственной политикой. На этой почве буйным цветом цвели лишь мифы Огненной дуги, такие, как легенда о Прохоровке и многие другие.

В 1970-е гг. события у этой станции продолжали активно муссироваться в СМИ и в исторической литературе. Легенда о беспримерном танковом сражении практически без изменений пережила смену политического руководства в СССР и вошла во все «канонические» издания новой власти: двенадцатитомник, Военную и Большую Советскую Энциклопедию. И хотя наиболее спорные аспекты были несколько скорректированы, её суть осталась прежней. Так, например, в новой Военной энциклопедии, вышедшей в 1978 г., был впервые признан очевидный факт, что под Прохоровкой 5 гв. ТА тоже понесла большие потери и, распылив полностью второй эшелон для прикрытия флангов, не смогла переломить ситуацию. А дальше шло повторение всё тех же дутых тезисов из работ П. А. Ротмистрова об успешном ударе армии, срыве ею планов неприятеля, разгроме его крупной группировки и верно выбранном времени и месте для нанесения контрудара.

Бывший командарм в этот период продолжал оставаться главным «историографом» сражения у Прохоровки. Его статьи и книги выходили с завидной регулярностью. Например, в 1972 г. была опубликована работа «Время и танки», в которой не только повторялись обычные дифирамбы 5-й гвардейской и прозорливости её командования, но и была сделана попытка развить высказанный им ещё в 1964 г. в частной беседе с полковником Ф. Д. Свердловым тезис о том, что 12 июля 1943 г. его армия якобы решила стратегическую задачу за весь Воронежский фронт. Нелепость этого утверждения было очевидна даже неспециалистам. Вот как отзывался об этом труде известный белгородский краевед, ветеран войны А. С. Стеценко в письме полковнику Г. А. Колтунову, написанном в ноябре 1976 г.: «Недавно попалась мне книга П. А. Ротмистрова «Время и танки». До Курской битвы я с удовольствием читал автора… Но как только на страницах повествования появляется Прохоровка, так здесь Ротмистров на коне с обнажённой саблей. Показав роль 5-й гв. ТА в прохоровском контрударе, автор отмечает, что, используя этот успех (5-й гв. ТА), перешли в наступление войска Брянского фронта и левого крыла Западного фронта[230 - Ротмистров П. А. Время и танки. М.: Воениздат, 1972. С. 156.]. М. Попов и А. Соколовский, видите ли, ждали результатов Прохоровского сражения и лишь потом перешли в контрнаступление. Выходит, что войска двух фронтов вводились в сражение в зависимости от успеха Ротмистрова. Как это шито белыми нитками. Пропадает весь интерес к авторскому повествованию»[231 - Личный архив автора.]. Но Главного маршала бронетанковых войск мнение простых читателей, судя по всему, особо не волновало, подобного рода идеи он продолжал генерировать и в дальнейшем.

Незадолго до кончины П. А. Ротмистров начал писать воспоминания, в которых попытался рассказать не только о войне, но и о своём жизненном пути. К сожалению, завершить работу он не успел, но основная часть, в том числе и повествование о событиях на Курской дуге, была готова. В 1984 г. книга вышла в свет под названием «Стальная гвардия»[232 - Ротмистров П. А. Стальная гвардия. М.: Воениздат, 1984.]. Освещенные им ранее события лета 1943 г. были дополнены новыми подробностями. Этот вариант воспоминаний стал не только последним, но и наиболее развёрнутым. В частности, в нём более детально описан процесс подготовки 5 гв. ТА к контрудару, момент получения им, как командармом, задач на 12 июля 1943 г., подробно рассказано об участии в сражении начальника Генштаба А. М. Василевского, принимавшихся им решениях, приезде на КП армии 13 июля Г. К. Жукова и ряд других эпизодов.

Читая эти, безусловно, интересные заметки, трудно отделаться от мысли, что автор как бы говорит читателю: «Под Прохоровкой всё было сделано верно, и оба маршала это подтвердили, но, замысел контрудара был не мой, а командования фронта». В узком кругу П. А. Ротмистров был более откровенным и до конца жизни утверждал, что 12 июля 1943 г. его, по большому счёту, «подставили» Ватутин и Хрущев, т. к. не дали ему реализовать свой замысел. И чем дальше от нас уходят те события, тем больше появляется новых данных, которые в определенной степени подтверждают это мнение, хотя пока и не в полной мере.

Если же внимательно проанализировать ту часть воспоминаний, которая касается принципиальных моментов сражения под Прохоровкой, то кардинальных изменений в оценке его сути (масштаба и его значение для успеха оборонительной операции фронта, причин неудачи контрудара, потерь сторон, хода танковых атак) в книге мы не найдём. Наоборот, автор лишь детализировал ряд спорных и, как сегодня становится понятно из рассекреченных документов, не соответствовавших действительности эпизодов и оценок. Так, он утверждал, что причиной, побудившей его прекратить атаку армии 12 июля 1943 г., явились резервы, подтянутые эсэсовцами. «Одно за другим стали поступать донесения командиров корпусов о мощных контратаках свежих танковых частей врага, – читаем в книге. – В условиях, когда гитлеровцы добились явного превосходства в танках, наступать было нецелесообразно»[233 - Ротмистров П. А. Стальная гвардия. М.: Воениздат, 1984. С. 192.]. В действительности же противостоявший гвардейцам корпус СС не имел резервов и никаких свежих частей во второй половине дня и вести в бой его командование не могло. Что же касается численного превосходства, то оно действительно было, причем весь день 12 июля, но только на стороне советских войск. Причём в начале боя на направлении главного удара соотношение в бронетехнике составляло 1 к 5 в нашу пользу.

Легенду о Прохоровке активно поддерживали не только труды бывшего командарма (хотя их вклад в неё был наиболее весом), но и другие издания, а также различного рода публикации в СМИ. Например, с начала 1970-х гг. к юбилеям П. А. Ротмистрова стали появляться статьи за подписью его соратников по оружию, авторитетных советских военачальников, в которых неприметно звучала тема лета 1943 г. И хотя в некоторых из них толкование событий у станции иногда расходилось с утверждениями самого юбиляра, они всё равно работали на укрепление легенды. Так, например, в очерке к 70-летию командарма прославленный защитник Сталинграда Маршал Советского Союза В. И. Чуйков писал, что Прохоровское сражение, в котором приняли участия 1200 танков, длилось не один день 12 июля 1943 г. (как утверждал П. А. Ротмистров), а двое суток[234 - Военно-исторический журнал. 1971. № 5. С. 54.]. Кстати, с этой точкой зрения бывший командарм был вынужден согласиться лишь на склоне лет, в своей последней книге[235 - Ротмистров П. А. Стальная гвардия. М.: Воениздат, 1984. С. 196.]. Не стоит думать, что эта деталь несущественна. Для того времени она имела важное значение, так как свидетельствовала, что не все коллеги юбиляра согласны с его концепцией Прохоровского сражения. В этот момент возражать можно было хотя бы так, да и то только маршалам. Через десять лет «заморозки» окончательно скуют общественную жизнь в стране развитого социализма. Поэтому к 80-летию Главного маршала бронетанковых войск в том же «Военно-историческом журнале» вновь выйдет статья о нём, но уже за подписью его сторонника генерала армии П. А. Курочкина. Вот в ней-то все будет без всяких вольностей, так, как утверждал юбиляр всю жизнь: «Яркой страницей в боевой биографии Павла Алексеевича является его деятельность на посту командующего 5-й гвардейской танковой армией. Войска этого соединения, усиленные 2-м гвардейским танковым и 2-м танковым корпусами, в ходе Курской битвы сыграли решающую роль в разгроме ударной группировки врага в самом большом танковом сражении Второй мировой войны в районе Прохоровки (подчеркнуто мной. – З.В.)»[236 - Военно-исторический журнал. 1981. № 6. С. 91.]. Теперь уже возражать даже по мелочам будет просто некому.

В ходе анализа книг о событиях на Огненной дуге, изданных в конце третьего периода историографии, чётко обозначились две важные особенности. Во-первых, к началу 1980-х гг. легенда о Прохоровке приобрела небывалый, колоссальный по размаху масштаб. К ней обращалось столь значительное число авторов различного рода работ, что она почти полностью затмила остальные сражения Курской битвы на южном фасе. Произошла удивительная метаморфоза, появилось немало исследователей и мемуаристов, которые, особо не вникая в суть проблемы, термин военной поры «Прохоровский плацдарм» стали применять для обозначения всей территории, где вели оборонительные сражения войска Воронежского фронта. В результате этого утверждение П. А. Ротмистрова о том, что его армия решила стратегическую задачу за весь фронт, уже не казалось выдумкой, а становилось как бы констатацией факта.

Во-вторых, литература о Прохоровке, по сути, стала перерождаться из научно-исторической в военно-художественную, формально оставаясь первой. Если до этого момента книги писали в основном историки или участники Курской битвы и в них основное внимание уделялось крупным вопросам сражения, то теперь ситуация коренным образом изменилась. К популяризации сражения начали привлекаться люди, далёкие от военной истории и армии, но с творческим складом. Всё чаще стали появляться издания, где вместо анализа боевой работы войск на широкой архивной базе источников шло поверхностно-схематичное изложение событий, не имевших между собой внутренней взаимосвязи, вперемешку с цитатами из поэтических произведений, газетных публикаций и боевых листовок[237 - Напр.: М. Дёмин «Родина зовёт» и Р. Мазуркевич «Сплав мужества и стали».]. А описание кульминационных моментов сражений у станции в подобных трудах было схоже с описанием в художественном произведении. Вот, например, как один из таких авторов, В. И. Кардашов, подаёт начало контрудара 5 гв. ТА в своей книге «5 июля 1943 г.»: «В 8.30 утра 12 июля контрудар начался. Примерно в это же время в атаку пошли фашистские танки. Грянул встречный бой! Пусть читатель в погожий день выйдет в просторное колхозное поле. Будь это весна, лето или осень, почти наверняка в поле, рядом или в отдалении, трудится трактор или комбайн, и звук мотора отчетливо слышен даже на расстоянии двух-трех километров, особенно если ветерок дует с той стороны. Если же трактор или комбайн приблизится, то шум его мотора становится достаточно сильным. Пусть читатель представит, что на обычном поле длиной в пятнадцать и шириной всего в несколько километров съехались не одна-две машины и даже не десять, а 1200! И моторы их работают не равномерно, как то полагается в повседневной мирной работе, а рывками: то взревут, то сбавят обороты, то опять взревут…