Пятьдесят оттенков хаки

Ему захотелось продолжить беседу. Маше бы воздержаться от дальнейших комментариев, но, увы, остановиться вовремя она не сумела.

– Товарищ генерал, может, это вы ракету папахой задели? – бойко предположила она, но, оценив наискромнейший рост собеседника, поняла, что лучше было промолчать: столичный визави был так мал, что до злополучного обтекателя не достал бы и в прыжке с шестом.

От генерала не ускользнул ироничный взгляд миловидной говоруньи. С лица проверяющего мгновенно исчезло подобие улыбки – он решил, что Маша насмехается над его невысоким ростом, и обиженно насупился. Семенов заметил это, его передернуло. Резко развернувшись, гость, не простившись, стремительно засеменил к двери. За ним последовала вся свита. Командир движением глаз подозвал к себе Полунина и что-то строго выговорил ему. Капитана бросило в жар. Он развернулся и на всех парусах помчался к Маше, но, натолкнувшись на ее ложное смирение, растерянно притормозил.

– С вами работать, как на пороховой бочке сидеть, – простонал офицер. – С какой стати вы упомянули рост генерала?

– Так я ведь ни полсловечка об этом, – невинно улыбнулась возмутительница спокойствия и на всякий случай взяла инициативу в свои руки. – И вообще, причем тут рост? Известны десятки великих полководцев: Суворов, Багратион, Кутузов, Наполеон, – богатырским ростом не отличавшиеся, а чудеса творить умевшие. Вспомните Спартака, Македонского, Цезаря…

Капитан жестом остановил запал подчиненной и сухо сообщил:

– В конце рабочего дня зайдите на беседу к командиру.

Маша обреченно вздохнула. Вызов «на ковер» не сулил ничего хорошего – у нового командира на нее тоже мог вырасти зуб.

Освещение в кабинете Семенова оставляло желать лучшего. Стены давно не видели ремонта. Мебель времен расцвета застоя изрядно обветшала. Полковник нервно шагал вдоль стола. Маша, переминаясь с ноги на ногу, устало смотрела под ноги. Разговор шел на повышенных тонах и не нравился ни одной из сторон.

– Марья Андреевна, я с пониманием отношусь к вам и вашему теперешнему положению. Но вольнодумства в части не допущу. Здесь армия, а не Северное тайное общество. Прежде всего – порядок! Это незыблемо. Вынужден перевести вас писарем штаба, – он покосился на Машу и уточнил: – Начальник штаба недоумевает, почему вас не устраивает ритуал воинского приветствия. «Отдание воинской чести» не его прихоть, а требование Устава. В чем суть протеста?

– Это требование по отношению к женщине звучит весьма двусмысленно. С честью расставаться я не намерена!

По умному лицу полковника скользнула улыбка. Скрывая ее, он отвернулся. Семенов втайне симпатизировал журналистке, но не желал, чтобы об этом догадывались другие. Тем более что сославшее ее руководство настаивало на самом строгом отношении к бунтарке. Раздался гудок мотовоза. Маша вздрогнула. «Вы свободны», – наконец, дал добро командир. Женщина вышла в коридор, топнула от обиды ногой и, размазывая по щекам слезы, направилась в умывальник. «Поезд ушел, – включая воду и смывая тушь, огорчилась она, рассматривая отражение в зеркале. – Ну, и как ты теперь доберешься домой? И что будет с Мишкой? Кто его покормит и спать уложит, кто проверит уроки и отправит в школу? Мать называется!» Осознав безысходность ситуации, Маша прислонилась лбом к стеклу и зарыдала.

В это время из здания штаба стремительно вышел Семенов. Лицо его нервно подергивалось. Полковник в надежде осмотрелся. Автомобиль, фыркнув, завелся и подскочил к крыльцу. Командир закурил, затягивая время, не спеша бросил окурок в урну и сел в машину. Она резко сорвалась с места и понеслась к воротам. И только в этот момент в дверях штаба появилась Маша. Ежась от холода, она натянула перчатки и со вздохом посмотрела на часы. На ее мокром от слез лице читались боль и разочарование. Следом за ней показался дежурный по части. Майор вздохнул и сочувственно уточнил:

– Как же вы умудрились опоздать? С непривычки что ли?

– Командир вызывал…

– Тогда он, по-моему, вас и дожидался. Наверное, хотел подвезти.

– Надо было не задерживать!

– Командиру виднее, но он все же вас искал. Я еще подумал, чего это он все курит и не садится в машину. Теперь вот до дома вряд ли доберетесь: вечером попутка большая редкость. Идите лучше сразу в медсанчасть – там можно вполне комфортно переночевать, – посоветовал он и предложил: – Хотите, позвоню фельдшеру?

– Не стоит. На всякий случай схожу на переклад. Вдруг повезет?

– А хоть знаете, куда идти? Чтобы срезать, держитесь вон той тропинки. Метров через двести, на перекрестке, налево. И больше часа не стойте – нет смысла, только замерзнете, – заметил он. – На обратном пути постучитесь к нам, препровожу вас к медикам.

Маша углубилась в лес. Скрывшись среди деревьев, она присела на замшелый пень и дала волю слезам. Ей вдруг стало нестерпимо жаль себя. Привиделся голодный, заброшенный сын, который беспокойно метался по холодной квартире. Но более всего тревожил возможный приход мужа, для которого давно уже перестали существовать семья в целом и проблемы ребенка в частности, но при случае он считал своим долгом продемонстрировать жесткий родительский нрав. Воспитательный процесс Митя понимал не иначе, как применение грубой физической силы, и всякий раз, когда ему казалось, что мальчик смотрит на него недостаточно уважительно, хватался за ремень. Признаться, по месту прописки любитель плотских утех появлялся далеко не каждый день, но при этом всегда с неизменным финалом в виде нервного срыва сына. Высмеивая его физические недостатки и интеллигентность, отец попрекал Мишу черствостью и безволием, унижая и оскорбляя детское достоинство, чем провоцировал вспышки ненависти, за которые потом нещадно бил. Мальчик опасался и всячески избегал встреч со скорым на расправу папашей, зная, что тот всегда пьян.

Трезвым появляться в доме Дмитрий остерегался, но с каждым месяцем все глубже увязал в топи хмельного болота. Доведенный до отчаяния подросток не раз грозился отомстить обидчику. Особенности психики переходного возраста в любой момент могли обернуться трагедией. Памятуя, что капля камень точит, Маша старалась не оставлять их наедине. Смирившись с тем, что семейные отношения обречены на провал, женщина не считала возможным попустительствовать жестокости супруга. Принимая сторону мальчика, она усугубляла конфликт с мужем и не знала, как разорвать этот порочный круг. Разъехаться в гарнизоне было сложно, поскольку квартирный вопрос всегда стоял очень остро. А оставаться под одной крышей врагами было опасно. Посодействовать в получении жилья на «гражданке» не смогла бы и дюжина золотых рыбок. Потому Маша призвалась в армию: в качестве военнослужащей она обрела законное право на заветные квадратные метры. Зная по личному опыты, сколько лет мать обивала пороги всевозможных ведомств, чтобы получить ордер на их однокомнатную хрущобу, она только теперь ощутила высокую цену собственного угла.

Сам Дмитрий об уходе в общежитие и слышать не хотел. Его вполне устраивала отдельная комната и независимость в придачу. Вот только нежелание брать на себя ответственность за чью бы то ни было судьбу лишало шанса устроить личную жизнь в дальнейшем. По мнению гарнизонных охотниц за мужьями, Митя был бесперспективен, поскольку предпочитал плыть по течению и злоупотреблял спиртным. Он с большим удовольствием заводил бурные романы, но ЗАГСа сторонился, как черт ладана. Терзая себя и своих близких, полумуж-полусосед не находил ни времени, ни желания разрубить гордиев узел созданных им же проблем. Безусловно, ситуация требовала экстренного вмешательства. Маша не раз собиралась развестись, но, будучи в силу своей профессии публичным человеком, откладывала поход в суд в долгий ящик. Не хотелось, чтобы их с Дмитрием грязное белье стало достоянием многочисленной теле– и радиоаудитории. Да и объяснение с руководством в этом случае было неизбежным. А разговаривать на столь щекотливую тему с Онищенко ей хотелось меньше всего. Загнанная в тупик, она никак не решалась на развод.

Ссылка в часть и как следствие отлучение от эфира пришлись как нельзя кстати: они помогали избежать масштабной огласки. В

тот же вечер Маша написала заявление на развод. В конце концов, насильно под венец ее никто не вел, а противостоять неприятностям больше не было ни сил, ни желания. Предъявлять кому бы то ни было претензии было глупо и бесполезно. Жалела она лишь о том, что не решилась на эту неизбежную процедуру раньше. Прошло бы не так болезненно для сына. Она вздохнула и улыбнулась, осознав, наконец, что пришло время начать жизнь с чистого листа.

История Машиного замужества не отличалась от сотен тысяч неприкаянных женских судеб. С Дмитрием они учились в одной школе, которую он с блеском закончил двумя годами раньше. Ухаживаний старшеклассника скромница Маша долго не замечала. Она была отличницей и активисткой, и, как все ровесницы, втайне мечтала о принце и надеялась на покровительство сказочной Феи. Воспитанная без отца, девочка долго сторонилась сверстников, предпочитая их общество диванному чтению далеких от реальности романов. Выбрав своей специальностью филологию, она с легкостью поступила в университет и часами просиживала в читальном зале, все глубже погружаясь в мир классических грез. Учебная пятилетка вкупе с трудовыми семестрами не научили ее бороться с житейскими трудностями и невзгодами. Преодолевать их позже учила сама жизнь. И, как водится, делала это жестоко и без сантиментов.

Спустя годы Маша поняла, что причиной семейных неурядиц стал не только ее инфантилизм. Митя рос с матерью, всегда готовой приютить заглянувших к ней на огонек мужчин. Слово «отец» он так и не узнал, поскольку кандидат в таковые замерз задолго до его появления на свет, возвращаясь с очередной бурной попойки. И не вина, беда парня в том, что впитанная с молоком матери неразборчивость в связях со временем стала моделью его поведения.

Поступив в военное училище прямо со школьной скамьи, юноша едва ли отдавал себе отчет, что не готов к серьезным семейным отношениям. Приняв первую же влюбленность за серьезное чувство, Дмитрий стал забрасывать Машу объемными любовными посланиями, не решаясь признаться даже самому себе, что покорение своевольной барышни для него, заядлого спортсмена, стало попросту навязчивой идеей, когда к достижению цели идешь любой ценой. Его избранница жила в своем мире, где Мите не было места, а потому заветный трофей по имени Маша стал для молодого человека делом престижа. Он приложил массу усилий, чтобы обратить на себя внимание. Признаться, юный искуситель был остроумен, хорош собой, слыл покладистым и компанейским парнем. В него безудержно влюблялись девушки, а позже и женщины, и это окончательно утвердило его в собственной неотразимости. Дмитрий так уверился в своих силах, что перестал понимать слово «нет».

Когда Маша не приняла ухаживаний в первый раз, курсант только раззадорился. Дождавшись ее совершеннолетия, он добился внепланового отпуска и примчался, чтобы сделать очередное предложение, но снова получил отказ. Девушка открыто дала понять, что до окончания учебы замуж не собирается и вовсе не факт, что ее избранником станет именно Митя. На обратном пути ревнивец вынашивал план мести и решил проучить обидчицу, молниеносно женившись на соседке по купе, которая всю дорогу горевала о разрыве отношений со своим кавалером. Через сутки они расписались, а уже через две недели молодая жена торжественно объявила о своей беременности. Спустя семь месяцев Дмитрий вынес из роддома сына-богатыря, но эта радость была омрачена комментариями более опытных товарищей. Те быстро вернули его с небес на грешную землю: подруга сокурсника лично принимала роды и подтвердила, что упитанный карапуз появился на свет даже позднее намеченного срока. Открывшиеся обстоятельства обострили и без того непростые отношения молодых супругов. Дмитрий предпочел держаться подальше от злополучной семейки и вернулся в казарму. Так его первый любовный опыт потерпел сокрушительное фиаско.

Горечь поражения и стремление проучить весь женский род очень скоро толкнули его в объятия юной поварихи. На смену ей пришли лаборантка, массажистка и парикмахерша, вместе взятые. Число утешительниц росло пропорционально годам обучения. Незадолго перед выпуском избирательный ценз будущего офицера повысился. По обоюдному согласию с одной из преподавательниц он благородно помог ученой даме не упустить последний шанс стать матерью. Прощаясь с молодостью, она выбрала будущему малышу генетически перспективного отца, не требуя от последнего ничего взамен. Узнав об этом, официальная жена Мити подала на развод, найдя благовидный предлог вернуться к былому возлюбленному, благо, тот одумался и захотел воспитывать собственного сына. К сожалению обманутого супруга и к радости его второй половины, о генетической экспертизе тогда известно не было, потому суд не выявил обстоятельств, позволивших поставить под сомнение факт Митиного отцовства. Так с исполнительным листом вместо семьи умудренный опытом лейтенант прибыл на космодром и, наверстывая упущенное, пустился, как говорится, во все тяжкие. Сполна вкусив плотских радостей, он, впрочем, не выпускал из вида первую любовь, которая, по его сведениям, замуж так и не вышла и по окончании университета вернулась в родной город, с головой погрузившись в школьные будни.

Поклонниками Маша обижена не была, но того, единственного, пока не встретила. Это окрылило Митю. При поддержке будущей тещи и вездесущих соседей он бросился завоевывать любимую не штурмом, а осадой. Мать Маши, боясь, что ее кровиночка засидится «в девках» и, подобно миллионам учителей, будет прозябать в нищете в их однокомнатной квартирке, упорно настраивала ее на семейный лад. Давний ухажер проявлял себя во всей красе: регулярно слал телеграммы, исправно звонил и каждые полгода наведывался в отпуск, забрасывая Машу цветами и подарками. Он клялся в вечной любви и безграничной преданности, обещая манну небесную и полцарства в придачу. С потенциальной тещей Дмитрий был чрезвычайно обходителен. Желая дочери только добра, та первой склонила чашу весов в пользу замужества. К всеобщей радости Маша вскоре капитулировала. Впрочем, обручальное кольцо не стало гарантом ее счастья. Долгосрочность их с Митей перспектив карточным домиком рухнула в первый же вечер по приезде в гарнизон. В разгар свадебного застолья невеста случайно заглянула в ванную комнату и стала свидетельницей первой измены новоявленного супруга. Дождавшись, когда гости уйдут, а муж заснет, она проплакала ночь напролет. Узнав причину слез, Дмитрий обвинил жену в консерватизме и привел в пример прогрессивных шведов. Надежды на тихое семейное счастье не оправдались, а возвращаться в отчий дом было совестно, потому новобрачная отдалилась и замкнулась в себе. Понимая, что семейная лодка идет ко дну, горе-муж направил свой баркас к мысу плотских утех. Для Маши подобная модель поведения была неприемлемой, но, рассудив, что годы уходят, она задумалась о материнстве. Кандидат в отцы естественно был один – законный муж. Купаясь в океане бурных страстей, рождение сына Митя воспринял как посягательство на личную свободу. Решив, что привыкать к малышу не стоит, он, не задумываясь, вычеркнул кроху из своей жизни. Теперь супругов связывали только штамп в паспорте и общая жилплощадь.

Маша никоим образом не претендовала на финансовую и прочие виды помощи, не обивала пороги начальства в поисках справедливости и даже не жаловалась общим знакомым. Оказывается, она была счастлива уже тем, что стала матерью.

Поразмыслив, что такое существование не лишено прелестей, Дмитрий в одностороннем порядке сложил с себя отцовские обязательства. Его корабль взял окончательный курс к островам наслаждений, а жизнь приобрела «полноценный» смысл. Теперь-то он точно знал, что привычная семья – удел безголовых простаков…

Придя в себя, Маша ощутила холод, осмотрелась и поняла, что все еще сидит в лесу. Стемнело. Она вытерла слезы и стала искать тропинку.

В это время к штабу вернулся командирский автомобиль. Дежурный, положив ноги на табурет, удобно откинулся в кресле и смотрел телевизор. Он не заметил приезда Семенова и выскочил навстречу, когда тот появился уже на пороге. «Документы забыл», – сухо пояснил командир, следуя в свой кабинет. Майор проводил его удивленным взглядом и остался ждать на входе. Через несколько минут полковник показался с папкой в руках. Дежурный проводил его до машины, чувствуя, что командир хочет о чем-то спросить, но не решается. Офицер даже предположил, что тот интересуется судьбой отставшей от мотовоза женщины, но озвучить эту мысль вслух не отважился. Семенов нервно передернул плечами и направился к машине.

Маша появилась на перекрестке как раз в тот момент, когда командирский автомобиль стремительно промчался мимо. Она бросилась вдогонку, но не успела и в бессилии остановилась. В свете одинокого фонаря ее сгорбленная фигура напоминала силуэт затравленного зверя. Слезы брызнули из глаз с новой силой. Страдалица не сразу заметила, что машина дала задний ход. Семенов привык, что ловцы удачи обычно бросались к машине наперегонки, стремясь поскорее занять вакантное место, и был удивлен, что новенькая застыла на месте как вкопанная. Та же попросту ждала, чтобы высохли слезы. Полковник нетерпеливо открыл дверцу, выглянул из салона и недовольно поторопил:

– Нельзя ли побыстрее! Видите, вас ждут.

– Не думала, что меня. Говорят, вы не сторонник брать на борт женщин, – защищаясь, съехидничала в ответ подчиненная, забираясь на заднее сидение, где уже сидел незнакомец.

– Счастье, что вы – не моя женщина, – с апломбом бросил попутчик, заведомо беря сторону руководства.

– Все женщины не могут быть вашими, – парировала Маша.

При этих словах офицер закашлялся, а Семенов улыбнулся. Всю дорогу ехали молча. Уже в городе командир, оценив смелость и независимость Маши, поинтересовался, куда ее отвезти. Она попросила притормозить у магазина, поблагодарила за помощь и попрощалась.

В универсаме неподалеку от кассы Бедоносова придирчиво изучала стеллаж с овощными консервами. Пытаясь избежать нежелательной встречи, Маша предусмотрительно обошла ее стороной, краем глаза заметив, что активистка метнулась к Митрофановой. В шапке-таблетке Ада напоминала старуху Шапокляк из полюбившегося мультика.

– С нашими фигурами сладости не страшны, – фамильярно заметила Анна, видя, что надменная мадам выбирает между сдобой и конфетами.

Та посмотрела исподлобья, не считая нужным отвечать.

– Как дела? Как дети?

– И вам не хворать, – сухо попрощалась Митрофанова.

– Адочка, погоди! – метнулась следом Бедоносова, делая вид, что не замечает намеренной холодности тона. – У меня к тебе небольшая просьба. Надеюсь, выручишь по старой дружбе?

– Анна Алексеевна, мне не до праздной болтовни, спешу, – категорично свела на нет всяческие попытки общения Ада.

Бедоносова решила не отступать и нагнала ее уже на улице, услужливо забежав вперед:

– Ада… Сергеевна. На правах давней приятельницы интересуюсь…