Всё Начинается с Детства

При этом отец ожидал полного соучастия от наказуемого: под звуки «шампанского» они вместе громко отсчитывали щелчки – до десяти. Если же бедный шалун считал без энтузиазма, процедура повторялась. Память о наказании оставалась долгая и бугристая.

…Видя, что из машины меня не вытолкнуть, Юрка вцепился мне в волосы, но тут же повис в воздухе: это мой отец поднял его за шиворот и потянул за ухо.

– Я кого звал к себе, а? – проговорил он чуть слышно, с трудом переводя дыхание. – Это не твое, не тебе подарили. Иди домой! Сейчас же!

Братишка удалился с пронзительным ревом.

Вечер был испорчен. Для всех. Родители стали молча расходиться по домам. Мою машину оставили у урючины.

– Не трогай и ты, – приказал мне папа, уходя.

* * *

В день моего рождения нас неизменно посещали родственники и знакомые, которые обычно у нас не бывали.

Многие из них, не считавшие нужным здороваться с мамой при встрече, в этот день приветствовали ее как ни в чем не бывало. Затем, подойдя ко мне, ласково меня обнимали и поздравляли. «Какой большой стал, посмотри!» – говорили они.

А я стоял и смотрел на них широко раскрытыми глазами. Просто стоял и смотрел, и, стараясь не отвечать, ждал. Ждал, чтобы они ушли. Надолго. А лучше бы вообще не приходили больше к нам.

Пришла поздравить меня и бабушка Лиза.

– Ха, бви, читоет? – учтиво, как принято, приветствовала ее мама.

– Спиндилез схватил меня опять, – отвечала она, потирая кулаком спину.

Эту жалобу бабушка всегда произносила сквозь сжатые зубы, шипя, и морщилась так, будто кто-то стиснул ее, причиняя сильнейшую боль, и не отпускал. Словом, наглядно показывая, как она страдает.

Мама пригласила за стол. Усевшись, бабушка тут же принялась изображать хозяйку застолья. Но застолья довольно странного. Ни мамы, ни нас детей словно не было за столом. Была только она и ее сын Амнун, который на этот раз был в милости.

«Амнун, кушать будешь? Амнун, положить тебе еще? Амнун, что тебе налить?» – звучало за столом. Отец угрюмо помахивал головой. Ему было неловко.

Кто был всегда добр к маме и к нам, детям, так это брат бабушки Лизы, Абрам. Он нередко нас навещал, пришел и сегодня. Ему я был рад. Дядя Абраша как-то подарил нам с Юркой голубой самокат. Самодельный, сваренный из рельсов, он был очень тяжел, зато надежен. Но дело было не только в подарке. Я думаю, что дети каким-то образом умеют тонко ощущать отношение к себе. И даже сущность людей. А дядя Абраша был не только добрым и хорошим, он был человеком, которым гордилась вся родня.

Рассказы о его фронтовых похождениях похожи были на легенды. Вероятно они обрастали многими подробностями, переходя из уст в уста. Но основа их, несомненно была правдива.

Попав в плен в первые дни войны где-то подо Львовом, Абрам сумел выдать себя за узбека, несколько раз бежал, прятался у сердобольных украинских крестьянок, снова попадался, и так мыкался больше трех лет.

Когда началось наступление советских войск, его, избитого до полусмерти после очередного побега, освободили бойцы одной из наших частей. Абрам выжил, поправился, вернулся в строй, дошел до Праги, возвратился домой со множеством медалей и даже с орденами.

Но не помню, чтобы он щеголял в них, мне только раз удалось, сидя у дяди Абраши на коленях, подержать в руке эти кругляшки, восхитительно звеневшие и тяжеленькие.

После страшных испытаний войны дядя Абраша не ожесточился, не сломался, он остался жизнерадостным, обаятельным и удивительно добрым человеком. Не счесть людей, которых он выручал: то деньгами помогал, то на работу пристраивал.

Удавалось это потому, что Абрам пользовался в городе большим авторитетом, хотя был всего-навсего водителем такси.

Я слышал от мамы, что дядя Абрам постоянно заботится о своей сестре Соне, – муж ее погиб на фронте, и Соня, оставшись вдовой с тремя детьми, жестоко бедствовала.

Всякий раз, когда говорили об Абраме, мама пожимала плечами: «Не пойму, а она-то в кого пошла?» – и скашивала глаза в сторону бабки-Лизиного жилья. Действительно, бабушка Лиза была полной противоположностью своему брату.

* * *

Начинало темнеть. Во дворе тихо проскулил Джек: шел кто-то из своих. Это дед вернулся с работы.

– Вот и я. Кто у нас тут новорожденный? – весело сказал он, скидывая с плеча котомку.

Позади был долгий рабочий день, но дед не выглядел усталым. Да он всегда был такой – неунывающий, энергичный. Транспортом дед пользоваться не любил, ходьба для него была самым естественным способом передвижения. К тому же, и достаточно быстрым. Идти с ним вровень удавалось немногим. «Эх, ти,» – не выговаривая буквы «ы», укорял он отстающего спутника. И, сжав кулак, пояснял: «Пустой мешок стоять не будет. Кушать надо!»

Порывшись в своей котомке дед вытащил сверток.

– Ва-ее-яя! – пропищал он, изображая Юрку. – Вот тебе сливочное мороженое!.. Юрка, а тебе… Где ты, озорник? Тебе я принес молочное…

Мороженое разложили в пиалы, и мы, чмокая от удовольствия, принялись за него. Я сидел напротив Юры. Мы ели, уставившись друг на друга широко раскрытыми глазами и, не проронив ни слова, поняли, что мы опять друзья.

Сегодня было 7 апреля, день моего рождения. Прошел он, в общем-то, неплохо: мне подарили машину, мы поели мороженого, но самое главное – мы с Юркой помирились.

Все-таки мы друг без друга не можем…

Глава 6. «Замин, Замин!»

Я проснулся от того, что кровать моя почему-то дернулась подо мной. Дернулась резко, будто хотела куда-то убежать. Потом дернулась еще раз, уже не так сильно, и еще, и снова…

Тут я почувствовал, что дрожит и качается все вокруг.

В темноте визжала сонная Эммка. Скрипели полы, позванивала посуда в серванте. Настенные часы, давно поломанные, громко затикали, музыкальные молоточки вдруг начали отбивать время. А за окном протяжно и тревожно мычали соседские коровы, кудахтали куры. Джек то выл, то жалостно скулил.

– Вставайте! Землетрясение…

Родители накинули на нас с сестренкой одеяла и чуть ли не бегом вывели во двор.

Дед с бабкой были уже там.

– Замин, замин! – кричала бабушка Лиза. Она была в ночном белье, в обмотанном вокруг головы платке и изо всех сил потирала кулаком спину.

Дед в калошах на босу ногу и в кальсонах, которые сползли вниз, обнажив волосатый живот, удивленно разводил руками. Казалось, он сейчас спросит: «Откуда это?» За свою жизнь дед испытал немало землетрясений, они и прежде бывали в Ташкенте, но намного слабее.

Наверно, были во дворе и другие наши родственики, но я не запомнил этого. Даже Юрки не помню. Слишком меня поглотило то, что происходило вокруг.

В этот предрассветный час во дворе, на небольшом куске земли, отгороженном глиняным забором, мы словно первобытные люди были наедине со стихийным бедствием.

Земля все еще дрожала. И каждое подрагивание отдавалось глухим гулом, подобным отдаленному грому.

Очертания дворовых построек, казалось, изменяя форму, то клонились вперед, то подпрыгивали, подобно танцору на танцевальной площадке. Железная крыша издавала странные звуки, будто она лопалась по швам.

Прижавшись к маме, я закутался с головой в одеяло, чтобы ничего этого не слышать и не видеть. Но под одеялом толчки казались еще страшнее, было душно.

Я чуть отодвинул одеяло и в щелочку поглядел на небо.

Необъятные просторы небесного океана над моей головой были усеяны мерцающими звездами.