Сын ведьмы. Волшебная сказка

Глава 8 Воскрешение Су Анасы

Бредет Адашкан по лесу глухому, по снегу непроходимому. Куда бредет, сама не знает. Толкает ее неведомая сила вперед и вперед. Но, странное дело, если раньше с каждым пройденным шагом сил в ней убывало, то сейчас, после возвращения шкуры, наоборот, прибывает.

Девять месяцев была она в поиске. Девять месяцев высыхало ее тело и туманились мозги. Уже, казалось, все, последняя надежда потеряна и приготовилась Адашкан к смерти. Огонек тот в ночи случайно заметила. И последняя ее мысль была как раз о том, что вот в тепле хорошо было бы уснуть навек, и чтобы кто-то глаза прикрыл и прощальный обряд совершил.

И теряется ее отсчет времени у маленького освещенного окна.

А потом…

А потом начался обратный отсчет. Будто она вновь народилась на свет, и начала новый счет дням своим, на этой земле проведенным. Волей случая жизнь ее разделилась на две половинки: на «до» и «после».

Дети малые в первые годы осознанной жизни нередко удивляют своих родителей такими словами: – А вот, помню, в прошлой жизни, когда я большой был…

Так и Адашкан свою прежнюю жизнь вспоминает, как жизнь до ее смерти, не связанную с ее последующим возрождением.

До поздней ночи брела она по лесу. Тысячи обрывков дум пыталась в одну ниточку связать. Наконец, упала без сил в сугроб, укуталась в такую родную и теплую шкуру и проспала до утра.

С рассветом проснулась и чувствует – сил в ней вдесятеро прибыло. И мысли в голове начали в рядок выстраиваться.

Пошла вперед по зову сердца, да на поваленное дерево под снегом напоролась. Со зла или от неожиданности, что оступилась, черта недобрым словом помянула.

А Обломан тут как тут. Вырос перед ней, обломанным рогом набычился.

– Ба! – всплеснул руками.

– Чума! – отшатнулась русалка.

– Да ты ли это? – черт не верит глазам.

– Я! – при виде черта сразу все из прошлой жизни ей вспомнилось, как будто только вчера она с чертями на пруду игрались-бесились, гребешок свой у них отвоевывала.

– Худая! – черт ходит вокруг нее, руками ощупывает, языком поцокивает. – Не узнать! Пропадала год…

– Нет, с лета, – поправляет черта.

– Всех своих лишила сна.

И вот уже идут рядом и разговаривают, как старые друзья.

– Ждали? – спрашивает с надеждой.

– Ждали, да напрасно. Ожидания пусты.

– Хоть и выгляжу ужасно, я жива.

– Ты нас прости, – винится черт.

– Да за что?

– Ну… – мнется черт, – ходят слухи, – ты сбежала от меня.

– Слухи?

– Слухи! Только слухи!

– Понапрасну вас винят! – русалка сегодня добрая.

– Я клянусь последним рогом, – стучит Обломан кулаком в свою волосатую грудь, – шкуру я твою не брал!

– Вас, чертей, на свете много!

– Да, не ждут от нас добра, – опустил повинную голову.

– Но тебе, чертенок, рада, ты мне память возвратил.

– Рада?

– Рада! Вот награда! – кинулась ему на шею и крепко-крепко обняла.

Черт от награды стоит красный как рак, щеку, первый раз в его жизни кем-то поцелованную, когтями скребет, умиляется.

Смеется русалка, на него глядючи. Наконец-то наяву почувствовала, какого она роду-племени, носом потянула – слабый запах воды со стороны восхода доносится.

– Говори, куда идти?

– Если ты в свой пруд намылилась, то нам туда, – показывает черт на высокую гору, вековыми соснами утыканную.

И пошли они напрямки.

Еще полдня пришлось потратить, прежде чем к замерзшему пруду вышли – осталось-то с высокого пригорка спуститься. За это время все назревшие вопросы задала, все семейные новости узнала.

– Ну, – говорит черт, останавливаясь, – вот и конец путешествия. Дальше наши пути-дорожки расходятся.

– Да ладно тебе! Немного осталось! – уговаривает русалка. Но стоит на своем Обломан. – Спасибо тебе, чертушка. Ты не просто помог мне дом найти. Ты помог мне себя, потерянную и заблудившуюся, отыскать.

– Ты это, – замялся черт, глаза от русалки пряча, – не говори никому, что я тебя в лесу повстречал и домой привел.

– Чего так? – не поняла поворота в настроении черта русалка.

– Да ничего, – мнет снег под ногами черт, глазами по сторонам зыркает, – просто не говори и все. Будто ты сама – гуляла-гуляла, а потом соскучилась по родным местам и домой вернуться решила.

– Черт! Ты чего! Я ж тебе обсказывала – с потерей рассудок мой помутился, я не то что дом родной, себя позабыла-растеряла!

– Да я-то тебя понимаю. И не ворчу, не осуждаю. Я об одном прошу – не говори никому, и всех делов!

– Не скажу, – пообещала черту. На радостях чего не пообещаешь?

И черт исчез, как растворился.

Пытается русалка в последних словах черта какой-то смысл, или предупреждение угадать. Но и в голове, и перед глазами только пруд и ничего более.

Выскочила на лед, отыскала русалка полынью черную и в нее с головой кинулась.

Только не утопла, а взбодрилась. Девять месяцев без воды! Тут про любую печаль забудешь.

– Какое блаженство!

Каждой клеточкой мозга, каждой клеточкой тела почувствовала – дома! И, махнув хвостом, понеслась по темной холодной воде, разрывая привычную тишину радостными криками.

– Дома!

– Я дома!

Глава 9 Решение Убыр

В первых числах марта чаще выглядывает из-за туч солнышко. Силы у него больше и больше, и следы его трудов на снежных бурунах все четче и четче. Темные узорчатые проталинки с южной стороны как ювелирная резьба мастера – смотри и поражайся неуемной фантазии природного творца. А метровый лед на пруду, еще недавно толстым слоем снега прикрытый, сейчас большей частью гладким зеркалом сверкает. И уже видны сквозь его толщу подводные красоты – там водоросли колышутся, ближе к берегу камушки белеют, рыбы сноровисто по делам своим рыбным плавают.

Нет-нет, да промелькнет серебристая стрела русалки – развеваются по плечам изумрудные волосы, и рассекает темно-зеленую воду мощный хвост. Но ее-то как раз и не каждый, кто глаза имеет, заметить сможет. Только тот, кому дар особый отпущен. Ибо охраняет всю темную сторону, пруд и его подводных обитателей от чужого сглаза не только большая вода, но и сила Убыр – самой старой и самой главной ведьмы всего водного, болотного и лесного царства.

Радость русалки от возвращения домой была искренней, но короткой.

На крики ее слетелись обитатели подводного мира: и простые русалки, и начинающие ведьмы, и Водяной со своей свитой. Окружили Су Анасы, разглядывают: кто с интересом, кто с любопытством, а кто с нескрываемым осуждением. А как иначе? Весь подводный мир давно знал, как она шкуру свою потеряла. Черти постарались, рассказали о ее падении, да все с прикрасами, все в черном цвете. А вот где столько времени пропадала, что делала, да как шкуру потерянную нашла, тут никому неведомо.

Не успела Су Анасы и пары кругов по родному пруду проплыть, всем себя показать, а уже доложили наверх.

Целая стая подлиз и прихлебателей окружила Убыр, торопится преданность и верность напоказ выставить.

– Есть для вас сообщение важное, – нашептывают в левое ухо.

– Прямо-таки горячие новости! – доносят в правое ухо.

– Су Анасы вернулась!

– Худая да страшная…

– Кричит – ненарадуется!

– И ни в одном бесстыжем глазу ни капельки совести!

Поворошила Убыр волосы свои, и без того как на болотной кочке сухая трава растрепанные, брови густые нахмурила, беззубым ртом что-то себе под нос пошептала.

– Приведите ее ко мне! – распорядилась, и тут же с десяток верных слуг кинулись выполнять приказание.

И вот уже стоит Су Анасы перед Убыр. Вины за собой никакой не чувствует, голову гордо вскинула, взгляда не отводит.

Убыр хитрая, с ходу в крик не кинулась, ногами от возмущения не затопала. Лаской да вниманием подходы строит, голосом мягким спрашивает.

– Потеряли мы тебя, голубушка, слез море разливанное выплакали. Не успокоишь ли нас, не расскажешь ли, где была столько времени, что делала?

Су Анасы подвоха в сладких речах не заметила, все как на духу про похождения свои выложила.

От Убыр разве что скроешь?

Она и про Батыра знает, и про остальное. Только вот все знания ее, – черт выболтал, – вокруг пруда плавают, в сторону Карчик не распространяются. И, получается, рождение сына – это единственное, что во всем темном мире только одной ей, Су Анасы, известно.

Было известно.

И, умереть ей на этом месте, если кому еще, даже под пытками, она скажет.

Не того ожидала от нее Убыр. Не хвастливого рассказа о своих похождениях, а горького покаяния. С каждым словом, Су Анасы сказанным, глубже морщина на лбу у старой ведьмы, сильнее хмурятся густые брови.

– А теперь, – выслушав полный рассказ, прошипела Убыр, – поведай нам, что полезного в этой твоей истории.

– Для кого полезного? – опешила Су Анасы, и первая тревога в ней поселилась.

– Да так, пустячок, – елейно молвит Убыр, – прямо и говорить—то не о чем! – и тут же впилась глазами в лицо Су Анасы и разве что не рычит. – Забыла уже, что на службе состоишь? При должности? Для нас, для нашего ведьминского роду-племени, что полезного в этой твоей блудности?

– Сразу и блудности, – пытается смягчить Су Анасы.

– А как еще это называть-величать прикажешь? Говори!

– Что говорить?

– Начни с того, какой пример ты, русалка, мною взрощенная и в сан водяных ведьм вознесенная, младшим сестрам своим подаешь?

– Чем виновата я? – спрашивает Су Анасы.

– А ты еще не поняла?

– Все по инструкции… – начала было.

– По инструкции?

– А как же! Батыра заворожила, в себя влюбила, верным да покорным сделала. Что не так? Если бы шкуру мою не украли, вот бы где, – сжала пальцы в кулак, – он у меня был!

– Лукавишь, милая, – качает головой Убыр. – Не ты его в себя влюбила, а сама, как дурочка, в сети любви попалась! Разве не так?

Потупился Су Анасы взор.

– Влюбленная русалка – это считай что потерянная для нас и нашего ведьминского роду русалка. Она не о деле общем думает, а только о своих переживаниях, шуры-мурах да сюси-пусях!

Захихикали приближенные, слова Убыр слушая, головами согласно закивали.

– Еще примеров? – спрашивает Убыр.

– Давай, – покорно лепечет Су Анасы.

– Пожалуйста! Пост свой оставила, ни заявления на отпуск, не депеши какой, мол, отлучусь ненадолго, – загибает пальцы Убыр. – Работу свою, тебе порученную, бросила, фронт борьбы оголила. Девять месяцев за тебя другим пахать приходилось.

– Я отработаю.

– Ой, ли?

– День и ночь, без сна и без отдыха… Самую черную работу…

– Подожди с обещаниями! Я тебе еще слова заключительного не давала.

Встала Убыр, вокруг Су Анасы обошла, острым взглядом ее осматривая, шкуру на ощупь попробовала, зачем-то понюхала.

– Перво-наперво расскажи нам, только без ссылок на беспамятство и потерю шкуры – не предала ли интересы родни своей, ведьминской? Не поступила ли к роду человеческому на службу?

– Нет, что ты! – ужас охватил Су Анасы. Заподозрить ее в измене! – Нет!

– Как шкуру отыскала? Какой выкуп заплатила?

– Без выкупа взяла! Случайно нашла, – затараторила Су Анасы. – В одной избушке вместо украшения на стене висела!

– И я должна поверить, что тебя запросто так взяли и в дом пустили, а потом так же запросто шкуру отдали? И ты им взамен никакой тайны не сказала? Никакого секрета нашего не раскрыла?

– Прикинулась заблудившейся, имя себе придумала Адашкан, на ночлег напросилась, – на ходу сочиняет, – а утром раненько встала, шкуру схватила и бежать.

– Ловка, плутовка, – вроде как восторгается Убыр. – Моя кровь! Без мыла куда хошь пролезет!

– Верно, верно, матушка, – тараторят слуги, – твоя кровь!

– А кулончик твой гдей-тось? – спросила, как из-за угла ударила.

Прижала руки к груди, да поздно. Нечего прикрывать.

«Ах, черт-чертяка! – помянула рогатого. – Тебе одному про кулон говорила, ты один тайну эту знал». Но вспомнила, как черт просил его не выдавать, и про встречу с ним никому не говорить. Значит, не он донес, не его вина. Это Убыр такая глазастая!

– Кулончик я за шкуру оставила, – призналась наполовину. – Должна же я была чем-то людей отблагодарить за то, что сберегли потерю мою.

– В благодарность, говоришь? С каких это пор мы, ведьмы, такими благородными да благодарными стали? Ты прямую улику оставила! Ты дорожку в наш темный мир, почитай что раскрыла!

– Матушка Убыр! Не губи! Дай верой и правдой грех свой искупить, позор смыть, – в ноги упала.

На удивление всем Убыр русалку за плечи подняла с колен, пред собой поставила.

– Будь по-твоему, – согласились, – служи. А я посмотрю.

– Век твоей доброты не забуду!

– Но-но, – останавливает ее Убыр. – Ты раньше времени-то не радуйся, что легко отделалась. – Погладила она русалку по голове, гребень ее золотой из волос выдернула и в карман свой бездонный спрятала. – Была Су Анасы у нас ведьмой водяной? – к слугам обращается.

– Водяной, – подтверждают хором.

– Станешь простой русалкой, – приговор свой вынесла.

– Русалкой!?. – ахнули прислужники, за голову хватаясь. – Простой?

– Имя тебе будет то, каким ты себя перед людьми окрестила – Адашкан!

– Надолго ли? – спросила русалка.

– Пока не докажешь свою невиновность и преданность. Пока слуги мои кулон твой не найдут и назад не вернут! И вот еще что! Из пруда ни на шаг!

– Но как же я… – хотела про Батыра сказать, вовремя язык прикусила.

– Ты не поняла меня? – грозно спросила Убыр. – Запрещаю тебе не просто покидать пруд, но даже нос из воды казать! Ясно?

– Ясно.

– Все, уведите! – и уже вдогонку главному стражнику приказала, – у каждой проруби, у каждой полыньи стража поставьте! Нечего ей на берегу делать!

Глава 10 Глаза Любимой

Не ведая тайных законов и правил этих темных сил, живя своими делами и своим умом, день за днем, месяц за месяцем приходит на пруд очарованный красотой ли, ведьминым ли приворотом Батыр.

С той самой первой и единственной сказочной ночи не видел он свою возлюбленную. Ушла и как в воду канула. Вот уж точно – присказка в самую точку!

Зная, кто она такая, в ее родной стихии и искал Батыр невесту. Придет вечерком, когда все вокруг затихнет, сядет на пирсе или на прибрежном камушке, ноги в воду опустит и зовет тихим голосом.

– Су Анасы! Любимая! Приди ко мне!

Пока лето было, до полуночи сидел или бродил по мелководью, в черноту пруда всматриваясь. Потом осень пришла, вода остыла, уже ноги в ней не искупаешь, на камушках холодных не посидишь. Но нет такой силы, которая бы отвадила Батыра от поисков любимой.

Выпал первый снег, робкая корочка льда легла на воду – сначала у берега, потом и к середке простираясь. Еще на лед не ступишь, в воду не заглянешь. А Батыр все равно на посту – как на работу без выходных и отпусков, хоть часы по нему проверяй! И все одну песню заводит:

– Су Анасы! Любимая! Приди ко мне!

Мог бы уже и что другое придумать, или продолжение сочинить. Но нет в его сердце израненом других слов. А если и есть, то он их только ей, шепотом, на ушко скажет. Вот дождется – смилостивится и выйдет к нему, – прижмет к груди и все, что в сердце накопилось, ей одной, и никому более.

Он, наивный, думает, что если нет никого вокруг, то никто его не видит и не слышит. А в подводной бухгалтерии каждый день его ожиданий и поисков, каждое слово, им оброненное записываются, хранятся и в нужное время при надобности, – для защиты или для наказания – предъявлены будут. И не отвертишься!

Сотни подводных обитателей видят его и слышат его. И, по меньшей мере, половина, которая о такой любви и преданности днем и ночью мечтает, до слез завидует сестре своей пропавшей.

– Мне бы окрутить такого молодца! – закатывает глаза одна русалка.

– Размечталась! – подкалывает Куцый. – С него сначала чары Су Анасы снять надо, а уж потом и глазки строить!

– И телом красив, и душою предан, – вторит другая.

– Ты на себя в зеркало когда последний раз смотрела? – опять встревает черт, девичьи мечты ломая.

– За такого и умереть сладко! – закатывает глазки третья русалка.

– Умереть – это самое простое, – вздыхает первая русалка.

– А вот ты попробуй, завоюй его сердце! – заводится вторая русалка. – Это настоящий подвиг будет.

– Нашей Убыр непременно понравится, – говорит третья, – глядишь, и в должности повысит.

– Ну да, повысит, – усмехается Обломан. – Особенно тогда, когда вы душу его погубите и своей карге безвозмездно служить заставите!

– Ну тебя, черт! И помечтать не даешь!..

Вот и весенние деньки пришли. Но не усталость и отчаяние Батыру принесли, а новую надежду. Блеск в его глазах неожиданно появился и улыбка нет-нет, а мелькнет на исхудавшем лице.

Нашептал кто?

Донес?

Или влюбленное сердце подсказало?

Не будем забегать вперед, развязка у нашей маленькой истории близка.

Как только Убыр наказала Су Анасы, в Адашкан ее разжаловала и вопрос о ее поведении закрыла, сразу сестры-русалки и черти-забияки к ней жалостью прониклись.

Вот ведь как мир устроен! Пока была она на коне, – в милости и в силе, – со всех сторон завидовали да зла желали. А как опустили ее ниже самого нижнего, тут же все к ней кинулись, руку свою в беде протянуть. Обступили Адашкан русалки, затесались в круг три задиристых чертенка, гладят, про ее любимого сладкие сказки рассказывают.

– Каждый вечер на берег приходит твой… этот.

– До ночи зовет тебя, всему водяному царству спать мешает.

– Даже с нами, чертями, готов дружбу завести, только бы мы ему путь-дорогу к тебе подсказали.

Ожила от таких речей разжалованная ведьма, интерес к жизни у нее с новой силой пробудился.

– Вот бы и подсказали, – говорит.

– Как мы подскажем, – оправдываются черти, – когда сами не знаем, не ведаем, где ты ходишь-шарагатишься?

– Я и сама, если честно вам сказать, и сейчас не знаю и не помню, где была, какую землю ногами топтала.

– Ой ли? – недоверчивы подруги.

– Честное слово! Дырка в моей памяти.

– Да ладно! – черт щурится. – Мы ж никому! У нас, сама знаешь, могила!

– Да уж знаю, – соглашается Адашкан, – теперь точно знаю. – В самое больное место доносчиков-чертей уколола. – Вы меня о былом не выспрашивайте, вы лучше мне про моего любимого говорите.

– За все твое отсутствие у Батыра ни одного прогула!

– Где он сейчас? – про все невзгоды забыла, только бы любимого своего поскорее увидеть. Уже и бежать готова.

– Стой ты, оторва! – держат черти за руки. —Забыла? За тобой сто глаз стражников наблюдают.

– И что они со мной сделают? – фыркает Адашкан. – Еще ниже разжалуют? Так, вроде, ниже некуда!

– Ошибаешься, – качает головой Обломан. – Есть!

– Да ну? – оторопела на мгновение.

– Сейчас ты, хоть и простая русалка, а свободна. Куда хочешь в пруду нашем, туда и плывешь. Так?

– Ну, так, – нехотя соглашается.

– С кем хочешь, с тем и разговариваешь. Так?

– Так.

– Что поймаешь, то и съешь. А ну как выдашь себя, запрет нарушишь? Сразу же в темной темнице запертой невесть на сколько лет окажешься!

Дошло до нее, притихла, глазки потупила.

– Что мне делать? Подскажите, – шепчет.

– Притворись, что примирилась, – советует черт. – Наказание приняла и на путь исправления встала.

– Что хочешь, делай, только внимание стражников усыпи, – подсказывают русалки.

– А Батыр? Как я без него? – стоит на своем.

– Тебе в любом случае до вечера терпеть. Раньше он не придет.

– А мы за это время придумаем, как мозги им затуманить, внимание на что-нибудь другое переключить.

– На что?

– Да хоть на праздник!

– Ага! Хорошо вы придумали! Наказание мое праздновать будем? – горько усмехается Адашкан.

– Сразу и о грустном!

– Ну когда у вас, у влюбленных, мозги по-нормальному работать начнут? – хлопает себя по бокам черт. – Ты вопрос по-другому поставь и самой слаще будет!

– Научи, коли такой умный!

– Ты вернулась в лоно семьи, – обозначил тему черт, – это ли не повод для радости?

Действительно, повод.

И загудел подводный мир музыкой да весельем.

Под шумок в разгар веселья подкрался к Адашкан однорогий черт, отвел ее в сторонку.

– Спасибо тебе, сестрица, не выдала, что это я тебя в лоно семьи привел и не донес наверх, – низко кланяется.

– Да брось ты!

– Брось не брось, а прознали бы, мало бы мне не показалось. Или рог последний отломали, или шкуру в полспины спустили. Так что в долгу я у тебя. А долг, как известно, платежом красен. Помогу я тебе с любимым парой фраз перекинуться, – обещает Облом.

– Как? – горько усмехается Адашкан. – Высовываться из проруби мне нельзя, запрет Убыр наложила, стражникам строго-настрого следить приказала. Волшебный гребешок забрали. А другого способа попасть на берег у меня нет.

– Ну, – строит глазки черт, – многое не обещаю. Но что-то – это все равно лучше, чем ничего? Как считаешь?

– Лучше, – соглашается Адашкан.

– Ты момент выбери и вон там, у бережка, где родник бьет, в ямке схоронись.

– И что?

– Там лед потоньше, – растолковывает черт, – соглядатаев поменьше. Авось свидитесь – словом-другим перекинетесь.

– Ой, спасибо тебе, чертушка!

И второй раз его в щечку, да с чувством.

Так и вышло, как Обломан обещал.

В самый разгар веселья явился Батыр на пруд, а черт его уже поджидает. Шепнул пару слов и к месту свидания проводил.

Смотрит Батыр под ноги, куда черт своим корявым пальцем указывает, и видит глаза любимой. Те самые, в которых он когда-то утонул. Не перепутать, не ошибиться.

Упал на лед, руки-ноги раскинул, ногтями холодную твердость царапает.

– Я соскучился!

Адашкан с другой стороны ко льду приникла и так же по нему распласталась.

– Я соскучилась!

Слов почти и не слышно, но влюбленные по глазам, по губам читать умеют.

– Приди ко мне!

И губами к губам ее тянется.

– Не могу! Оборвали мои крылья.

– Кто посмел?

– Убыр.

– Если тебе нельзя ко мне, то мне-то прийти к тебе никто запретить не может!

– Может, – шепчут ее губы.

– Кто?

– Убыр…

– Я в прорубь нырну!

– Не делай этого, любимый!

– Почему?

– Они не выпустят тебя!

– И пусть! Без тебя все равно не жить!

– Ты должен жить!

– Зачем?

Какими уговорами удалось ей отвадить Батыра от проруби, неведомо. Скорее всего, сил ему не хватило хоть на мгновение от глаз любимой оторваться.

Глаза смотрят в глаза, руки гладят лед, но ни холода, ни толщи льда между собою не замечают.

– Вместе! Мы снова вместе!

– Никто разлучить нас не сможет!

– Самая сладкая песня!

– Самое теплое ложе.

– Ты наконец-то дома!

– Знала – найду, где б ты ни был!

– Ты – восхитительный сон мой!

– Ты – мое солнце в небе!

Повернула голову Адашкан – десятки глаз на нее смотрят, десятки любопытных ушей каждое слово ловят. Нет возможности главное сказать, а сказать надо. Когда еще свидеться придется? Вжалась в лед и по слогам самое главное прошептала.