Двое в тиши аллей

– Не ваше дело учить меня. Гена сам выберет, кого из нас полюбить. А я ему помогу.

– Гена… любить! Да как ты смеешь в таком тоне говорить о взрослом человеке! Да я родителям твоим всё расскажу!

– Чего именно, что я его за руку держала? Успокойтесь, тётенька. Танцует-то он не со мной, с вами. Но это несерьёзно. И вообще… я его не ревную.

Не сказать, чтобы одна из противоборствующих сторон лидировала, хотя у старшей соперницы были очевидные преимущества: ночные посиделки у костра, медленные танцы с довольно откровенными тесными объятиями, возможность называть события и настроения своими именами.

Увлечь Геннадия эмоциями и чувствами было непросто. Возможно, он ещё не созрел для серьёзных отношений, хотя Лиза ему порядком нравилась. И прикасаться к ней было жутко приятно.

Впрочем, наивное романтическое воображение возбуждала не только она. С некоторых пор юноша часто задумывался на темы любви, но опосредованно, абстрактно, как о чём-то удивительно приятном, но недосягаемом.

Ирочка назойливо вертелась между ним и Лизой, что начинало его напрягать: мало ли чего могут про него подумать.

Тем не менее, поставить на место малолетнюю капризулю не получалось: она добивалась внимания совсем не детским упорством, пытаясь подражать взрослым искусительницам: видно начиталась любовных романов, теперь начала проводить испытания в том же ключе.

Удивительно, но образ девочки вызывал у Геннадия странные эмоции. Иногда он ловил себя на мысли, что если бы она была чуточку старше… пожалуй, в неё запросто можно было влюбиться.

От внимания Лизы не ускользнуло Генкино сентиментальное состояние, чётко отпечатавшееся на его одухотворённом лице.

Влюблённые женщины мистическим образом чувствуют угрозу личному счастью. Следующей же ночью она пошла в лобовую атаку, раззадорив друга откровенно показной доступностью.

Было холодно и сыро, что стало поводом прижаться теснее обычного, а затем выпросить горячий поцелуй.

Ирочка наблюдала за игривой парочкой издалека. Видела она и то, что случилось после.

На следующий день её словно подменили. Девочка выглядела измождённой, убитой неведомым недугом.

Осмотревший её врач патологий не обнаружил, но поместил Ирочку в карантин.

Геннадию Васильевичу как старшему вожатому отряда, пришлось посетить больную.

Девочка, увидев его, отвернулась, закрылась с головой одеялом.

– Что случилось, егоза? Тебя не узнать, пупс. Давай поговорим… серьёзно… как друзья.

– Не о чем мне с вами разговаривать.

– Это ещё почему?

– Я всё… всё-всё видела.

– Не пойму, о чём речь.

– О тебе, о твоей противной Лизке! Там… ночью. Видела, как ты шарил у неё запазухой, как целовал.

– Подглядывала. Но это моя личная… понимаешь, малыш, это обычная взрослая жизнь. Тебя она не должна касаться. И вообще… почему я должен перед тобой оправдываться!

– Потому, что я люблю тебя, Геночка!

– Ты! Это же смешно, деточка. Мне двадцать один год. Тебе тринадцать. Если бы я только подумать посмел о любви к тебе… это уже можно расценивать как преступление. Считаешь, что моё место в тюрьме? Такую судьбу ты для меня придумала!

– Поцелуй меня. Пожалуйста. Один единственный разочек.

– Нет, нет и нет! Исключено. Разве что в лобик, чтобы проверить – температура у тебя или воспаление хитрости.

– Почему… Лизка вкуснее! Или потому, что у меня титек нет?

– Не Лизка, а Елизавета Максимовна. Она взрослая, а ты… ты несмышлённый ребёнок.

– Ну и что! Я тоже скоро вырасту.

– Но не сейчас. К тому времени подрастёт мужчина твоей мечты. Ты его обязательно встретишь. Влюбишься. Всему своё время. Не торопись стать взрослой. Это совсем не так здорово, как кажется. Я бы, например, с удовольствием вернулся в счастливое детство.

– Я не ребёнок!

– Хорошо, в беззаботную юность.

– Так верни… тесь. Представьте себе, что мы ровесники. Поговорим как друзья.

– Это можно.

– Тогда на “ты”. Я могла бы тебе понравиться?

– Несомненно. Любая девочка имеет шанс стать любимой.

– Представь, что я призналась тебе в пылких чувствах, в том, что жизнь без тебя – мучение.

– Допустим. Как версию для расследования непростой ситуации.

– Что чувствуешь? Только честно.

– Наверно неловкость. Так ведь неправильно. Признаваться, сделать первый шаг, если речь действительно о любви, должен мужчина.

– Вот… логично, даже правильно. Так признавайся же.

– Мне не нравится эта игра. Если настаиваешь – давай договоримся иначе: не я вернусь в детство, а ты… сначала подрастёшь. Я подожду, пока тебе исполнится восемнадцать лет. Если не передумаешь – вернёмся к этому непростому разговору. И прекращай хандрить. Ты ничем не болеешь.

– Обещаешь! Точно не обманешь?

– Ну… не знаю. Постараюсь оправдать твоё безграничное доверие.

– Поклянись.

– Чтоб мне… самую страшную кару на повинную голову, если нарушу клятву верности, – с улыбкой, немного дурачась, произнёс Гена.

– А Лизка! Поклянись, что больше никогда до неё не дотронешься. Всего-то пять лет. И это… руки покажи, что пальцы крестиком не держишь.

– Это несерьёзно. Какая же любовь без доверия.