Девятый круг

– Ну ёксель-моксель… – расстроенно прошептал Демаков. – Барабан был плох, барабанщик сдох…

Это было так мило. Выдержка изменила – Михаил со злостью треснул кулаком по стене. Начал глухо выражаться – цензурными, впрочем, оборотами. Опустился на колени, зачем-то проверил у мертвеца пульс, снова выругался.

– Вы поматеритесь, товарищ майор, легче станет, – уныло предложил Демаков. – Никогда не позволяете себе крепкого словца?

– Так, мы сейчас будем обсуждать мои недостатки? – зашипел Кольцов. – Эх, Демаков, Демаков, а я был о тебе такого высокого мнения… Какого хрена вы так поздно заблокировали тропу через лог? Еще утром Романчук был жив, его видела соседка. Потом кто-то сюда прошел через лог – другой дороги у него не было. И соседи его, скорее всего, не видели, потому что крыльцо выходит на лог. Прикончил мужика и спокойно ушел. И только потом вы соизволили поставить на тропе человека… Уйди, Демаков, видеть тебя не могу. Нет, стой. Вызывай криминалистов и медиков. Осмотреть все вокруг, проверить соседние участки. Носом пропахать тропу через лог: там тоже должны быть дачи. У тебя последняя возможность реабилитироваться. Всё, ступай. И выруби к чертовой матери эту капеллу! – крикнул он, ткнув пальцем в окно. За воротами снова завели радиолу.

Медики из города добирались долго. Кольцов сидел на лавочке у дома, курил, собирался с мыслями. Шушукались дачники за оградами, но с вопросами не лезли. Опера доложили: дом и участок осмотрели, ничего не нашли. Владелец дачи явно не садовод, все запущено, растет как попало. В доме беспорядок, пустая бутылка водки – странно, что только одна («Человека грохнул, вот и заливал стресс», – подумал Михаил). Соседние участки осмотрели. Дачники хором твердили, что посторонних не видели. Приходил ли кто-то к Романчуку – без понятия. С соседом не общались, и он не рвался. Много лет назад был нормальный человек, потом как подменили. Умерла жена, уволили из органов.

«Вот и направился по скользкому пути», – сделал вывод Кольцов.

И все же была справедливость в этом мире! Демаков привел женщину лет сорока – миловидную, явно прямо с грядки: испачканную и с остроносой садовой лопаткой в руке. Женщина робела, испуганно смотрела по сторонам. Спохватилась, стала засовывать инструмент в карман болоньевой куртки.

– Прошу любить и жаловать, Михаил Андреевич, – торжественно объявил Демаков, – Тобольская Виктория Павловна, инженер по технике безопасности на заводе «Сиблитмаш»… Я расскажу за вас, Виктория Павловна? В целях экономии времени, так сказать. Виктория Павловна – образцовая огородница. Ее дача сразу за логом. Вы бы видели, Михаил Андреевич, какой у нее порядок на грядках… Напомните, Виктория Павловна, почему вы отправились в лог полтора часа назад? – Демаков для уверенности посмотрел на часы.

– Труба, – напомнила женщина. Природная застенчивость не помешала ей украдкой улыбнуться.

– Да, труба, – вспомнил Демаков. – Элемент разветвленной поливочной структуры. Она проложена через лог, идти там нужно прямо по ней, по-другому никак. Поливочную воду не дают, паразиты, – Демаков сокрушенно вздохнул. – В трубе свищ, а заварить некому. Сварщик уволился, нового еще не нашли. Виктория Павловна решила посмотреть: может, заварили? И на тропе столкнулась с незнакомцем, который шел со стороны реки. Он был закутан в плащ, на голове капюшон – но они столкнулись практически лоб в лоб, и Виктория Павловна рассмотрела его лицо. Наш клиент, Михаил Андреевич. Обычно люди здесь не ходят – проще и быстрее обогнуть эту «полосу спецназа»…

– Может, Виктории Павловне дадим слово? – предположил Михаил.

– Давайте, – согласился Демаков. – Вступительная часть завершена.

– Но я уже рассказала все, что запомнила… – женщина волновалась. Видимо, аббревиатуру из трех букв Демаков все же произнес. – Хорошо запомнила его лицо, но не знаю, как описать… Он так посмотрел на меня, словно убить хочет… Такой колючий взгляд… На тропе практически не разойтись. Я на трубу встала, он мимо пролез. Потом обернулась, а он уже далеко. Легче стало на душе. Может, у человека случилось что…

– Опишите его подробно.

– Ну, не знаю… Ему лет сорок, примерно вашего роста, тонкие усики под носом, глаза такие маленькие, неприятные… И что-то странное в лице, не могу объяснить…

– А вы попробуйте.

– Нет, не могу, извините. Вроде, такое же лицо, как у всех, но что-то с ним не так… Это не дефект, не какая-то индивидуальная особенность…

– Вы прямо интригуете, Виктория Павловна.

– И еще, – вспомнила женщина, – он был в перчатках. В тонких кожаных перчатках. Я еще удивилась, вроде, тепло, перчатки давно никто не носит…

– Сможете его опознать?

– Конечно. Если увижу, сразу опознаю…

– А если поработаете с художником? Будете описывать ему все, что вспомните, а он с ваших слов составит портрет человека. Технология называется «составление фоторобота преступника».

– Понимаю, что вы имеете в виду. В одном фильме я это видела… Вряд ли смогу вам помочь. Зрительная память хорошая: если увидела, то уже не забуду, но вот описать по памяти лицо… Да и дел много на даче. Скоро семью кормить обедом. Муж уже волнуется: пришел милиционер, похитил жену… Нет, не смогу вам помочь.

– А так сможете? – Михаил показал удостоверение. Не любил он этого, последнее дело – использовать власть. Но часто приходилось, как без этого? Люди реагировали по-разному: кто-то пугался, другие погружались в прострацию, но нужный эффект всегда достигался.

– Так – смогу, – обреченно вздохнула женщина. – Разве есть выбор?

Она напряглась, обняла себя за плечи: санитары на носилках выносили с дачи тело. Застряли в узком проеме, чертыхались. Носилки накренились, из-под простыни вывалилась рука со скрюченными пальцами.

– Вам придется проехать с нами, Виктория Павловна. Это ненадолго. Демаков привезет вас обратно, вы успеете накормить своих домочадцев и закончить дачные дела. Вашего мужа предупредят. Демаков, ты же привезешь назад Викторию Павловну?

– Конечно, – отозвался старший лейтенант, но как-то без энтузиазма в голосе.

Через тридцать минут гражданку Тобольскую доставили в управление на Коммунистической. Она робела, стеснялась своего «огородного» вида.

– Все в порядке, Виктория Павловна, – успокаивал ее Кольцов, – вас здесь не укусят и не арестуют. Отнеситесь к этому, как к опыту: в жизни надо испробовать все. О том, что здесь будет происходить, никому ни слова, даже мужу. Есть необходимость брать с вас расписку?

Тобольская побожилась, что никому не скажет. Она что, похожа на дуру? Приятно иметь дело с умными людьми. До общения с местным художником, впрочем, дело не дошло. Мелькнула мысль: а не пойти ли другим путем? Попытка не пытка (как говорил товарищ Берия). Подчиненные в его отсутствие собирали информацию о присутствующих в городе иностранцах, складывали в стопку официальные бумаги, фотографии. На женщину, которую Кольцов ввел в кабинет, уставились с интересом: не сочетался ее внешний вид с организацией, окутанной аурой секретности.

Дачнице предложили сесть, стали показывать фотографии. Внезапно она вздрогнула, напряглась, учащенно задышала.

– Это он…

Сотрудники изумленно переглянулись. В успех вообще не верили. Все случившееся стало полной неожиданностью.

– Вы уверены, Виктория Павловна? Может быть, остальные фото посмотрите?

– Зачем? – женщина передернула плечами. – Это точно он. С этим мужчиной я столкнулась на тропе. Никаких сомнений. А… кто он? Ой, простите, я не должна была спрашивать…

– Спасибо, Виктория Павловна, огромное спасибо. – Кольцов чувствовал растущее возбуждение. Появлялся охотничий азарт. – Вы нам очень помогли, Виктория Павловна. Помните о нашем разговоре. Выбросьте все из головы – ничего этого не было. Вас отвезут обратно на дачу. Москвин, проследи…

Когда Вадим вернулся, в кабинете царило загадочное молчание. Переваривали поступившую информацию. Демаков все же реабилитировался. Потеряли убийцу Запольского, но получили кое-что другое. О совпадении речь не шла. С фотографии смотрел сорокалетний мужчина с правильным, немного вытянутым лицом. Глаза действительно были маленькие, имели еле уловимый азиатский разрез (очевидно, по предкам фигуранта потопталась орда). Тонкие усы под носом оказались не приклеенными – фигурант их носил в жизни. А «странное лицо», о котором говорила Тобольская, – это лицо иностранца. У них другие лица – особенно это чувствует человек, вокруг которого только славянские лица (татарские, якутские – не важно, все равно граждане СССР). Иностранцы – другие. Это трудно объяснить и сформулировать, но так оно и есть. Когда-то больше, когда-то меньше…

– Господин Отто Штейнберг, 41 год, уроженец города Дортмунд, сотрудник торгового представительства ФРГ… – врастяжку произнес капитан Некрасов. – Хм, вот какой он, северный олень… Это же не совпадение, Михаил Андреевич?