Тайна Тавантин-Суйю. Научно-фантастический роман-предостережение

Оказалось, Светлана закрепила начало клубка за камень у входа, и красная нить обозначила весь пройденный путь.

Я тоже не понимаю, откуда у дочери взялись спасительные нитки. И как никто не заметил? И всё равно наверняка какой-нибудь поворот прошли неоднократно! Ариадна? Ариадна фантом, голографический призрак. Какой плотности не добивайся, он не настолько вещественен, чтобы иметь в призрачных карманах полноценные приспособления для прохождения не только лабиринта, а даже прямой улицы Коско. Но пусть со Светланой побеседует Гилл, она ему скорее откроется. Да и в тот момент на это времени не было.

– Ну что ж, доверимся глазкам да ножкам, – вздохнула я, – Авось, как говаривали предки.

А что оставалось? Предельная дальность блужданий, во всяком случае, определилась – она зависит от размеров клубка в руках Светланы, который она отказалась доверить кому бы то ни было. А нить в клубке – я успела заметить – настоящая шерстяная, редкая на сегодняшний день. От кого я слышала? – мать Гилла своими руками вышила обеденную скатерть из таких ниток. Белую, с цветными узорами. Гилл не показывал скатерть, а я вчера не вспомнила, не напомнила. Держать в памяти такие мелочи? Только этого не хватает!

У Гилла странные родители. Мать выбрала скромное имя жизни – Мария. А могла подобрать более звучное, ведь к году инициации заслужила первый приз за какую-то работу в бионике. Важное открытие: то ли в выращивании морских жилищ, то ли… Нет, не вспомню! Да и неважно. А его отец, Александр, прославился рядом с Серколом, был его первым помощником. Погиб на испытаниях звездолётов. Но это означает, что великий гражданин Серкол – близкий Гиллу человек? Может, самый близкий! Как же раньше-то до меня не дошло? Сколько проблем можно было решить совсем по-другому, проще, быстрее. Что я за дура такая, дети умнее и практичнее матери.

«Проще, быстрее?» Я вдруг посмотрела на себя глазами Гилла: близкая женщина, которой вовсе не интересна его жизнь, его прошлое, его отношение к другим людям, его проблемы. «Бабочки, не могущие жить без восхищённых посторонних глаз поблизости…» Ведь это я о себе говорила! А он ведь рисковал жизнью, спасая её ветреную красу от растерзания в пасти дикого зверя. Нет, не имеет она права выйти отсюда без результата. Надо бы хоть приблизительный план лабиринта составить. В памяти каждой отложится по кусочку. А затем соединим.

Сеть подземных ходов, даже на первый взгляд, получается неимоверная – создатели подземелья или хотели что-то скрыть от посторонних, или имели солидные средства и время для воплощения сумасшедшего проекта. Ненавижу погреба-подвалы! Светлана считает эти за какой-то макет. Макет чего? Браслеты не работают, и наши точные координаты установить никакой возможности. Несмотря на то, что ни разу не пересекли тянущуюся нить, мне кажется, что ходим то и дело по знакомым уже местам. Эхо шагов и голосов гуляет туда-сюда, будто кто-то смеётся над напрасностью новых моих попыток.

– Что мы должны найти? – наконец не выдержала Зухра, не проявлявшая слабости даже во время многомесячного сидения вместе со мной на орбитальной базе в дни подготовки Пятой Звёздной, – Лисса, ты уверена, что наше блуждание кому-то надо?

Бесцельность угнетает всё больше. Всех, кроме Светланы, она выглядит так, будто половину своей маленькой жизни провела в лабиринтах и отлично знает, что прячется в каждом из них. А поскольку путеводной нитью владеет она, то и положение держит соответствующее – во главе процессии. А быть лидером – уж это я понимаю лучше других – значит отвечать за всех; и не только вести за собой, но и знать куда вести. Если что, отвечать придётся. Хоть какой-то плюс мы извлечём – Светлана получит хороший урок поведения в экстриме! И тут луч моего браслета, метнувшийся случайно вправо, выхватил в темноте неглубокого тупика человеческую фигуру.

– Стоп! – тихо скомандовала я, – Весь свет ко мне.

В свете восьми лучей грот осветился, и мы вошли. Фигура человека, изваянная из тёмного камня, выглядит куда менее приятной, чем Виракоча-Ариадна в свете дня, и Светлана на сей раз отказалась от роли примы в команде.

– Кумир! Идол! – решительно заявила Риона, – Причём тут реконструкция?

– Как будто инки не поклонялись идолам, – нерешительно возразила я и тут же засомневалась. Гилл что-то говорил об этом. Сейчас и не вспомнить, – А впрочем, кто их знает?

И отметила в своём сознании робко мелькнувшую еретическую мысль: «А кому поклоняемся мы? Не идолам ли, только созданным, изваянным из того же камня более искусной рукой? Где они сейчас, Геракл и Афродита? Кто может утверждать, что они слышат и видят нас, что между нами двухсторонняя связь?» И принялась-таки искать в своём чердаке сведения относительно древнеперуанских идолов, загруженные из «кладовых» памяти Гилла.

Кумир, предположительно служивший инкам (или инки ему?), стоит со скрещёнными на груди руками и смотрит спокойно, даже насмешливо. Неверный свет браслетов высвечивает то лицо, то руки. У ног его валяется несколько полурассыпавшихся серых костей, явно не останки человека. Так, каменный истукан имел в своё время авторитет, его даже подкармливали. Правда, не человечиной.

– Какого же ты дьявола здесь стоишь, дядя? – резко спросила Зухра, далёкая от почитания кого бы то и чего бы то ни было, и неожиданно получила ответ, прозвучавший на языке кечуа:

– Спрашивай! Я отвечу.

Голос, исторгнутый явно из недр статуи, поверг нас в секундное оцепенение.

– Он умеет говорить! – обрадовалась Светлана, первая пришедшая в себя, – Тогда скажи, как тебя зовут.

– Римак! – немедленно ответил идол.

Светлана оглянулась, и на всякий случай отступила ближе ко мне. «Римак… Говорящий идол инков. Итак, Гилл попал в точку. Всё-таки инки. Но ведь, если посмотреть назад без пристрастия, то можно заявить, что Гиллу всегда везло. Он добивался, чего хотел, и без особых на то усилий. А уж то, что результаты его труда оценивались Консулатом по хитрой шкале…»

Гилл, как тот Шлиман, верит легендам. Но и, как Гомер, может их создавать. Если так пойдёт дальше, а по-другому оно и не может пойти, то сам Гилл рано или поздно станет легендой. Может стать. Но каким образом родная наша цивилизация способна вознести на щит величия рядового, пусть даже лучшего из рядовых, реконструктора прошлого?! Никаким! Можно сделать величайшее открытие, вернуть в бытие целый забытый народ, но если открытие не коснётся хоть малым пёрышком крыла Барьера-100, оно не будет замечено. Несколько профессионалов годик повосторгаются, и результаты поисков передадут на попечение Хромотрона с его бездонной памятью. Там найдётся место всем гиллам всех времён. Мне ли не знать! Я что, опять не ту ставку сделала?

Я изо всех сил собирала мысли в некое единство, определяя предположительно: кто скрывается за именем древнего Римака: или Хромотрон, то есть посредством него пока неизвестный юморист; или же, поскольку браслет не даёт связи с мировой сетью, некто прячущийся в лабиринте. Второе пахнет неприятностью. Светлана тем временем приступила к «допросу». «Девочки» единодушно решили не вмешиваться в разговор непонятно с кем.

Хотелось, правда, спросить, почему идол не имеет на своей голове короны или какого-нибудь отличия, положенного по статусу, но я не уверена, что вопрос к месту. Просто вспомнила, что в одноимённой с идолом долине инки основали город по имени Римак. Модное было имечко. Затем он станет называться городом Лима, или городом Королей. Город Римак имел герб из трёх корон и звезды. Идол Римак не имеет никаких знаков отличия. Кроме голоса, верить которому безусловно может только ребёнок или Гилл. Гилл отсутствует, но ребёнок в наличии, и потому разговор явно складывается. Но когда моя девочка успела освоить азы кечуа, языка не просто мёртвого, но и ненужного, я не могу понять. Мне пришлось заняться им по настоянию Гилла, и потратить три дня на ускоренный курс. Целых три дня выброшены на ветер бесполезности.

– Римак, ты давно тут стоишь?

– Времени для меня нет.

– А сколько ещё собираешься простоять?

– Воля Виракочи.

Нелогичный какой-то идол: то нет для него времени, то оно есть. Или, может, отсчёт лет начался для него с появления этого самого Виракочи? Я уловила, что интонации каменного оракула помягчели. Он понимает, что говорит с маленькой девочкой? Или в комнате спрятан-таки миниэкранчик Хромотрона? Визит в Тигриное урочище убедил в том, что все точки планеты Земля охвачены мировой информационной сетью, и укрыться от людского любопытства никому нельзя даже под одеялом. Таковое естественно, нормально, но в последние дни вызывает какую-то скуку. Точнее, томление, в котором прячется невысказанный протест. Я протестую? Скорее, после возвращения к Гиллу впадаю в детство. Тоже неплохо, лишь бы об этом не узнал тот, кому знать не положено.

– Что ты всё Виракоча да Виракоча! Он стал Ариадной и дежурит на входе. Если ты знаешь ответы на все вопросы, то должен знать и это.

– Я знаю. Виракоча везде.

– Ну ладно, – Светлане надоели расплывчатые ответы и она решила перейти к конкретным проблемам, – Теперь скажи, у папы Гилла получится Реконструкция?

«Как это у неё получается, выделять нужные слова так, что даже смысл их меняется, приобретает значительность? – спросила я себя, – Ведь её не учили риторике».

Римак отвечал после паузы, делая чёткие разделы между словами:

– Получится. Но он превысит свои желания.

– Как можно превысить свои собственные желания? – тихонько спросила себя Светлана и громко уточнила, – Я не про желания, я про работу.

– Нет различия между последствиями желаний и плодами трудов.

– Опять ты хитришь. Не знаешь, так и скажи, зачем путать мне мозги. А папа Адраст вернётся из звёздной командировки?

– Ему неоткуда возвращаться… Чему надлежит быть вскоре, того не изменить.

Ответ на «звёздный» вопрос дался Римаку труднее прежних. Внутри у него даже что-то заскрипело-закашляло. В дело, отбросив возможные последствия своего доверия древнему идолу, который, скорее всего, является псевдооракулом, вступила я. Чего доброго, девочки усомнятся в авторитете шефа.

– Есть ли в лабиринте что-нибудь ценное для нас? И если есть, как отыскать?

– Искомое всегда ближе, чем может показаться. И найти его легче, чем пройти мимо. Идите и найдёте.

– Прекрасный совет, дорогие мои, – заключила я, обернувшись, – Думаю, пора закончить беседу, она грозит затянуться. Мы должны успеть до наступления темноты снаружи. Светлана, попрощайся с Римаком, мы идём дальше.

– Правильно, мама, – согласилась Светлана, – Советы Римака умные. Пойдёмте.

Аккуратно сматывая нить, она прошла к выходу из прибежища идола, и без размышлений повернула вправо. Возобновления её лидерства никто не оспорил. А я подумала: как бы не пришло время, в котором она станет называть меня мама Элисса. А то и просто Лисса, как Риона или Зухра. Подумала о таком диком будущем, и мурашки по спине пробежали.

Оракул инков оказался провидцем, как ему и положено по штату. И получаса не прошло, как Светлана уверенно привела нас в чистенькое помещение, чуть поменьше комнаты с Римаком. Здесь ни статуй, ни обглоданных костей, но посредине стоит каменное подобие квадратного обеденного стола. Мне, вошедшей первой, показалось, что при появлении лучей света от стола метнулись к стенам серые полупрозрачные тени. Метнулись и пропали. По поведению Светланы, на миг замершей на месте с поднятой в полушаге ногой, я поняла – видение было на самом деле. Видимо, игра света и тени, на которую обратили внимание только мы двое. У остальных ведь нет своего Гилла, они замечают только то, что имеется на самом деле. Во времена инков, скорее всего, такие вот видения и принимали за призраков предков. А потом складывали легенды, чтоб у Гилла появилась любимая работа. Ну что у меня за профессия? Бродить по покрытым пылью местам и искать следы тех, кого уже нет и не будет? Какая, на самом деле, польза человечеству? Нет, прав Консулат в прохладном отношении к реконструкторам и некоторым прочим потребителям. Во мне собиралось законное раздражение. Одно – держать в руках древние книги и наслаждаться их запахом, а другое – следовать капризам владельца этих книг и ставить себя в смешное положение. Ведь могут лишить статуса этнографа и приписать к менее достойному кругу. К тем же реконструкторам. Только этого не хватает! Хотя, если рассудить честно, этнографу до реконструктора дорога не близкая.

А сейчас я склоняюсь к выводу, что моя группа, ранее работавшая «на плюсах», на сей раз оказывается ненужной. Синтез науки и искусства! Где царит чистое искусство, науке никогда не будет места. Искусство хорошо и полезно там, где люди отвлечены от забот, ищут расслабления и зрелищ. Вот сейчас осмотрим стол-артефакт, чтобы не было прецедента для самоосуждения, и назад по Светланиной ниточке. И я прямо выскажу, завтра же, непогрешимому Гиллу всё, что думаю о нём и его околонаучной страсти. Элисса не девочка, чтобы бегать по первому зову, глотая окостеневшую в безвестные времена пыль.

Но, всё-таки… Женщина желает, а мужчина движется к результату. К такому выводу я начала приходить совсем недавно. Может, так оно и есть, но как согласиться!? «В каждой женщине есть частица мужчины. Любопытство вовсе не женская черта, а непотерянное проявление мужской любознательности» – так вещал мне мудрый Адраст. Если б знать, что закончится именно так! Нельзя всё-таки просчитать судьбу. В гилловском прошлом существовали замечательные профессии. Родилась бы я цыганкой-гадалкой. И по ладони открывала предначертанное. Начала бы с себя. Чтобы удовлетворить своё мужское любопытство. Нет, не избежать предначертанного, к которому сегодня ведёт Светлана, девочка, ещё не ставшая женщиной и, следовательно, не растерявшая мужского дара. Я послушно иду за ней и размышляю о желаемом.

Стол становится обеденным лишь тогда, когда используется для сервировки, то есть для ритуала поедания пищи. Проводится другой ритуал – и меняется его предназначение, и он становится каким угодно, хоть жертвенным, только не обеденным. Жертвенным?

Путая шаги, я добрела к «столу». Вновь (показалось?) рядом мелькнули тени, причём человеческие. Скользнув от стен, они все разом в невесомом прыжке соединились в одну под потолком и низринулись в центр отшлифованного квадрата на каменной поверхности. Я замерла, вглядываясь в тёмную зеркальную плоскость. Отшлифовать кусок скалы до такого состояния, что он стал как зеркало? Нет, он больше похож на наполненный мутно-зелёной водой колодец! В Центре мы шлифовали стёкла для телескопов. Учили нас делать их собственными руками. Светлую половину Луны я исследовала в детстве вдоль и поперёк тысячу раз. И очень разочаровалась, когда побывала на ней. Да, шлифовка стёкол показалась мне трудом каторжника. А тут камень! И не было ведь у них машин-приспособлений.