Блаженство кротких

Ерохин задумался и шумно отхлебнул кофе. – Где они сейчас?

– На медосмотре. Нулевой этаж. Санчасть СИЗО.

– Там психиатр будет?

– Это первым делом, – заверил Ренат, – Причём ожидают какого-то профессора.

Сергей удовлетворённо кивнул.

18. Триумф и облом.

– Клюев, говорите? – сонно бормотал Степанченко, разглядывая фотографии на экране и натирая кулаком правый глаз, – Где-то я этого Клюева уже видел… Ё! А баба какая страшная. Прямо ведьма. Хорошо, что не к ночи увидел.

Ренат неожиданно вступился за подопечную, – Это фотка так вышла. Она просто загнанная, усталая и обозлённая.

Степанченко упёрся в капитана вопросительным взглядом, затем безразлично махнул рукой. – Пойду закину в поисковик.

Шаркающего Степанченко едва не сбил Полежаев – взлохмаченный и краснолицый, как индейский вождь.

– Батюшки. Эпидемия пришла. А где белый намордник? – широко улыбнулся Ерохин.

– Не ссы, я уже не заразный. Температуры нет, – прогундосил Юрий, грузно заваливаясь в кресло. На лиловом лбу проступили крупные капли пота.

Он прокашлялся, прикрыв рот ладонью. – Ну как там? Не томите.

Витало ощущение прорыва плотины. Сновали сотрудники. В это утро помешать делу не могло даже непосредственное руководство полковника Можайского, беспрестанно отиравшегося в группе.

Вдруг муравейник замер от крика из коридора. Все знали импульсивность Степанченко, но не да такой же степени.

– Тебе оса в штаны залетела? – спросил Варёный, когда Степанченко дрожащими руками вставлял флэшку в настенный экран. За ним собрался любопытный полукруг, а на экране вспыхнули две фотографии: надменный узколицый субъект с наглым взглядом, и осунувшийся доходяга с черными мешками, напоминавший наркота в ломке, в котором узнавался ночной задержанный.

Степанченко сдвинулся от экрана. Его распирало, но он молча обшаривал глазами напряжённые лица.

Первой громко всхлипнула Мурцева.

Её опередил Ренат, – Это же Климов!

Ерохин застыл с неприлично открытым ртом. Полежаев медленно поднялся, вытянув шею и опираясь о подлокотники, – Ну ни хрена себе!

Затем поднялся и двинул к Ерохину.

– Ты как тогда допёр? Колись. – Он вскинул руки, собираясь обнять, но кашлянул и отстранился, побоявшись заразить, – Ну ты опер. – Полежаев снова плюхнулся в кресло. – Как вычислил? Ерохин, колись. Респект тебе и уважуха.

Сергей не мог вспомнить причины озарения или помутнения, когда ему привиделась связь между этими делами, и когда он был высмеян Полежаевым.

Юрий зашёлся в приступе кашля. Щёки горели, глаза слезились. Поднималась температура, и он был отправлен на служебной машине домой.

Едва за героическим майором закрылась дверь, как Степанченко выложил на стол примятый листок.

– Сидорова ваша, оказалась Овечниковой Ириной Александровной, две тысячи пятого года рождения, уроженка города Сестрорецка, зарегистрирована в Питере по указанному адресу.

Куда был срочно отправлен Козак на служебной машине Ерохина.

Климова оставили на полдня в санчасти из-за гипертонии, а Овечникову привели в камеру для допросов.

Белокурая, с засаленными прямыми волосами, собранными на затылке в конский хвостик. Она не подняла глаз на вошедшего Ерохина и тупо смотрела в центр стола. Бледное изваяние. Лишь редкие подмаргивания набухших век с длинными загнутыми ресницами.

– Здравствуйте, Ирина Александровна.

Ни один мускул не дрогнул на лице. Лишь прожилки синели сквозь тонкий пергамент кожи.

– Зачем назвались чужой фамилией?

– А чтобы свою не отобрали, – выпалила она неожиданно низким голосом, явно переходя в атаку, – Чего болтать? – Она нервно всхлипнула, криво усмехнулась, обнажив зубы, подёрнутые серым налётом скитальческой жизни. – Когда устранять будете? Сразу? Или потом, в камере? – И прерывисто вздохнув, облизала растрескавшиеся губы, чтобы продолжить наступательную браваду.

Тут в открывшейся двери появился курьер, – Майора Ерохина срочно вызывают к генералу Мостовому.

Странный звук, похожий на мышиный писк, заставил Сергея обернуться. Руки также лежали на столе, но перед Ерохиным была уже другая Овечникова. Маска бравады слетела с лица, уголки рта склонились, припухшая верхняя губа беззвучно подрагивала. Она жалобно всхлипнула, по-детски шмыгнув носом, и крупная слеза кляксой шлёпнулась на стол.

Черт, как неудачно вызвали.На таком перепаде в самый раз колоть.

Он мучительно выбирал между удачным моментом и генеральским приказом. Но генерал – не полковник, и Сергей шагнул к двери с намерением быстро объясниться и вернуться. Караульный зашёл из коридора внутрь, и вытянулся, заняв новый пост.

В приёмной, путь к двери преградила округлая женщина бальзаковского возраста.

– Стоп, стоп. Какой шустрый майор. Меня, меня спросить надо.

– Вероника Евгеньевна, я прямо с допроса… Курьер прибыл, значит срочно.

– Опоздал немного, велено подождать. Присядь. – она повела рукой в сторону низких кресел. – Полковник опередил. У него-то дело посрочнее будет. А курьера я направила, потому, что вызвонить тебя не смогла. Садись, не мельтеши. Подождут твои арестанты.

Если бы Сергей знал, сколько придётся ждать, то ушёл бы сразу.

Через полчаса из генеральской двери показался Можайский.

– Ерохин? А ты чего здесь прохлаждаешься?

– Так вызвали. Срочно. – он обречённо кивнул в сторону улыбающейся секретарши.

Вот старая коряга.

Вероника Евгеньевна растеклась улыбкой вслед уходившему полковнику. Сменив маску, строго глянула на Ерохина. Но рта раскрыть не успела – из скрипнувшей двери вышел генерал с кожаной папкой. Сергей поднялся.

– Ждёшь? – Он в упор посмотрел в глаза. – Ну что, молодцы! Вижу, начали работать. Не сбавлять темп. Можайский мне доложил в общих чертах. Есть у меня ещё пара вопросов к тебе, но не теперь. Самого вызывают. – Он повернул голову и коротко бросил, – Вера, я в Смольный.

Вернувшись, Ерохин не сразу понял происходящее. Дверь в комнату для допросов была распахнута. У входа топтались незнакомые офицеры – похоже из СИЗО. Внутри набились свои. На корточках, спиной ко входу сидела Мурцева. Согнувшись над столом колдовала Тюрина, маркируя пакет с продолговатым предметом. За Мурцевой на полу Сергей увидел кровавую лужу с натоптанными следами. Сердце забилось в висках.

В углу топтался бледный Козак, неприлично помолодевший, со следами угревой сыпи на лбу. Он что-то твердил Байкалову, стоявшему спиной.