Выбор

– Валерий Петрович, может, это всё-таки поручить отделу кадров, тем более, что это его прямая служебная обязанность.

– Этот отдел кадров однажды уже принял Царёва, а это значит, что сейчас он мне предложит ещё одного такого же. Меня это не устраивает. Хороший секретарь должен знать, понимать и молчать. Я думаю, что из тебя получится хороший секретарь. Жду вечером предложений. Всё.

Эта ухоженная породистая шатенка бальзаковского возраста в первые же дни совместной работы произвела на Курганова в целом благоприятное впечатление, что для него было совершенно нехарактерно. Он очень часто вынужден был менять секретарей, советников и помощников. Болтливость, недисциплинированность, склонность к интригам, низкий уровень общей культуры – все эти качества исключали для Курганова совместную работу. Руководствуясь и в жизни, и в работе принципом: " язык дан человеку, чтобы молчать, говорить надо тогда, когда не говорить нельзя", Курганов высоко ценил в людях лаконичность, точность и аккуратность. Он готов был всему этому учить, но при условии, что сотрудник мог и хотел всему этому научиться.

Ирина была корректна без формализма, предупредительна без назойливости, аккуратна и исполнительна. Но самое важное – она была обучаема. Ей, к примеру, не сразу далось понимание точности регламента: войти в кабинет ровно в 9-00; не раньше и не позже; предложить пройти на совещание всем приглашённым на него за 3 минуты до его начала и не пустить ни одного опоздавшего, независимо от его звания и должности, потому что понятия "опоздавший" просто не существует; закончить рабочий день ровно в 18-00 и покинуть приёмную, а не торчать в ней из солидарности с начальником в расчёте на его благосклонность в перспективе.

Ирина сравнительно быстро вписалась в этот достаточно жёсткий порядок, что, в частности, позволило Курганову с осторожным оптимизмом оценить возможности их совместной работы в дальнейшем, а сегодня предложить ей подумать над кандидатурой начальника Управления. Однако, строго говоря, у Курганова и выбора-то особого не было для подобного поручения. Своего секретаря он за это время хоть как-то узнал.

Время до встречи с Бахаревым Курганов решил посвятить подготовке к Совету Федерации. Было над чем подумать. Вчера на пленарном заседании была утверждена комиссия по проблемам осетино-ингушского конфликта, и Курганов был назначен её председателем. Сегодня предстояло ознакомиться со всеми документами по этой теме, наметить первоначальный план действий, а в понедельник со всей комиссией вылететь на Кавказ.

Ирина вышла из кабинета Курганова удивлённая и растерянная. Конечно, пусть и не в подробностях, но она знала, чем и как живёт Управление федерального имущества. Место было "хлебным". Это знали все. Слышала она и о Курганове. Догадывалась и о его вчерашнем разговоре с Царёвым, и о причинах увольнения последнего. Но одно дело слышать и догадываться, а другое – влезать во всё это самой. Любое её предложение вызовет недовольство или тех, кого не допустила до кормушки, или Курганова, если её кандидатура окажется "вторым Царёвым".

Она вновь попыталась систематизировать всё, что знала о своём теперешнем начальнике. Работники из областного Комитета имущества говорили о своём бывшем губернаторе как о жёстком администраторе и сильном экономисте. Ни взяток, ни каких-либо иных подношений не брал, и "под ним" это боялись делать другие. Был нетерпим к любым проявлениям лжи – от бытовой до профессиональной. Прерывал, лишал слова и удалял с трибуны любого начальника, который в течение первых пяти минут не мог изложить суть своего выступления. За некомпетентность и профессиональные ошибки мог освободить от должности и уволить. За время своего губернаторства сменил больше половины глав районных администраций и директоров областных департаментов. При этом никто никуда не жаловался, в суд не подавал и восстановиться не пытался.

В Министерстве экономики новый заместитель министра начал работу с введения своей собственной этики служебных отношений. На первом же организационном совещании с личным составом своих Управлений и секретариата, как узнала Ирина, Курганов сказал примерно следующее:

"Ваше должностное и материальное положение целиком и полностью будет определяться качеством предоставляемой вами информации и принимаемых вами решений, т.е. своевременностью, достоверностью и полнотой. Вас не должно интересовать, нравится мне или не нравится то, что вы мне говорите. В этих категориях я вашу работу оценивать не буду. Мне абсолютно не важно, как вы относитесь лично ко мне, но абсолютно важно, как вы относитесь к работе. Каждый из вас имеет право на ошибку и не имеет права на её рецидив".

При этом те, кому с ним доводилось общаться и в области, и в министерстве, отмечали, что Курганов практически никогда не говорил на повышенных тонах, не использовал в разговорах с людьми унизительных или оскорбительных формулировок и не применял мат…

Размышления Ирины прервал вошедший Бахарев.

– Пётр Андреевич, ваше заявление Курганов оставил у себя. Не подписал. Просил пригласить вас в 10-00.

Ирина только сейчас вспомнила, что должна была сразу сообщить об этом в его секретариат. Пришёл с утра, без вызова. Беспокоится; понять можно.

– Зачем? Неужели нельзя было сразу подписать? Я же пенсионер.

– Наверное, это было бы неправильно, Пётр Андреевич, увольнять человека даже пенсионера, даже по собственному желанию, не поговорив с ним.

– Он что, душевность решил проявить? Говорят, для него уволить человека всё равно что высморкаться.

– Зачем же вы так, не зная человека? Говорить-то могут всё что угодно. Вот побеседуете, тогда и выводы делайте. Кстати, ваше время, генерал, заходите, – Ирина открыла дверь и пропустила Бахарева.

– Здравствуйте, Пётр Андреевич!

– Здравия желаю!

– Прошу вас, – Курганов показал рукой на место за столом совещаний и сам сел напротив.

– Причиной подачи вами заявления стал мой приход в Комитет?

– Да.

– Является ли причиной вашего решения увольнение Царёва?

– Да.

– Означает ли это, что вы не хотите повторить судьбу Царёва?

– Нет, не означает.

– Почему?

– Я чист.

– Верно. В ваших документах, распоряжениях, материалах вашего Управления я не нашёл ничего, что могло бы стать поводом для увольнения. Есть там, правда, два документа, подписанных не вами, а вашим заместителем. Один – на списание в металлом дизельной подводной лодки Тихоокеанского флота, а второй – на сдачу в аренду нежилых помещений в Доме офицеров Забайкальского военного округа в Чите. В одном случае я не обнаружил в комплекте документов акта приёма-сдачи отходов серебра и других драгметаллов, а в другом – уж очень смешная цена арендной платы.

– Так точно. Эти документы подписывал мой заместитель, капитан 1-го ранга Уткин. Именно по тем причинам, что вы указали, я их и не подписал.

– Но даже если и так, это ни в коей мере не повод для увольнения. Тогда мне надо понять. Причины увольнения: во мне и в моём решении по Царёву, и в то же время по состоянию на сейчас к вам у меня нет каких-либо серьёзных претензий.

– Здесь нет противоречий. Я знаю о вас, может быть, больше, чем кто-либо другой в Комитете. Я знаю, как вы, будучи губернатором, резко выступали против скоропалительной, неподготовленной передислокации Северной и Западной групп войск в Россию, нажив себе при этом немало врагов. О вашей решительности и последовательности в достижении целей, пусть даже и практически безнадёжных, но которые вы считаете правильными, говорили и командующий Северной группой войск генерал – полковник Дубынин по итогам вашей с ним встречи в Варшаве, и министр обороны Грачёв после посещения вашей области.

– Да, я в своё время действительно обсуждал вопросы строительства Вооружённых сил России и с Дубыниным, и с Грачёвым, и с президентом. Это были проблемы вывода советских войск из Европы, трудоустройства на территории области ушедших в запас офицеров, недопустимости предоставления армии права самой торговать своим военным имуществом, открытия в областном центре Академии войск ПВО и другие. Но какое это имеет отношение к теме нашей встречи?

– За эти годы, по моим наблюдениям, вы не изменились. Здесь вы также будете пытаться построить свою систему управления: прозрачную, честную и эффективную. Став губернатором, вы сами создавали организационную структуру своей администрации, правила поведения её сотрудников и нормы их служебной этики на пустом месте, так сказать в "чистом поле". До вас же губернаторов не было. Здесь – совершенно иная ситуация. Здесь давно прошёл искусственный отбор. Остались или те, кто молчит, радуясь куску с барского стола, или те, кто "в теме". Те же из сотрудников Комитета, кто согласится работать по вашим правилам, подвергнется сильнейшему давлению и административным репрессиям. В итоге – искалеченная трудовая книжка, изуродованная биография и полная невозможность восстановить справедливость. Это не для меня. Хочу закончить свою служебную карьеру с чистой совестью и в чистом мундире.

– Ну что ж, генерал, каждый проживает свою жизнь. Ваша позиция мне понятна. Назовём её разумной осторожностью. Скажу откровенно, мне жаль терять вас. Я знаком с вашей биографией. Воля, мужество и стойкость, которые вы проявляли в Афганистане, нам здесь бы очень пригодились. Если вы измените своё решение, мы поработаем вместе во имя интересов государства, в котором мы имели честь родиться.

– Разрешите идти?

– Один вопрос: ваши рекомендации на должность начальника Управления?

– Полковник Владимир Фоменко. Аккуратен, исполнителен, педантичен. Хороший аналитик и юрист. С ним можно работать.

– Он ваш зам?

– Да. Есть ещё второй. Я о нём вам говорил. Капитан 1-го ранга Уткин. Будьте с ним осторожней. Скользкий человечек.

– Спасибо.

– Один вопрос, Валерий Петрович: завтра у меня проводы в Управлении в 18 часов. Придёте?

– А вы не боитесь, генерал, что, узнав о моём участии, многие не придут?

– Предполагаю, но надо же узнать, хотя бы на финише, с кем работал и кому руку пожимал. В горах было проще: один бой – и всё понятно. Здесь сложнее. Буду ждать.

– Здесь тоже бой. Только линия фронта здесь – это линия нашей жизни, а враг наш – в нас самих. Победителем или побеждённым закончим мы свою жизнь зависит от того, что мы будем считать своей победой, а что – своим поражением. Благодарю за приглашение, Пётр Андреевич. Я приду. Всего доброго.

– Честь имею!

Бахарев вышел в приёмную и тяжело опустился в кресло. «А имею ли я эту честь?» – подумал он, может быть, впервые за многие годы вдумываясь в само содержание этой официальной формулировки и молча посмотрел на секретаря.

– Что с вами, Пётр Андреевич? – встревоженно спросила Ирина, наливая Бахареву стакан воды.

– Как он деликатно сказал: "назовём это разумной осторожностью". Лучше бы он меня трусом назвал. Может, было бы не так противно.