Патриотизм и русская цивилизационная идентичность в современном российском обществе
Г.В. Флоровский последовательно анализирует проблему трагичности свободы, которая является результатом стремления человека к славе своими силами и приводит к культурному расщеплению русского народа – «петербургская Россия»[155]. В этом смысле греховный патриотизм представляет собой насильственное преодоление трагизма революции и попытку вместить такой трагизм в рамки необходимости. В результате чего действительность воспринимается как безусловная самоценность, а любовь к Отечеству подменяется любовью к идее.
Флоровский критикует Устрялова за его тезис о том, что «историческая сила, победившая в борьбе, есть историческая правда»[156]. Придавая греховному патриотизму социально-политическую направленность, при которой действительность воспринимается как осуществимый (яркий, жертвенный) идеал, он определяет собственную неприемлемость возникшей политической власти и может понять его только с позиции православной мудрости. Именно в таком контексте Флоровский определяет революцию как «Суд Божий»[157], поскольку находит выход познания трагического в истории через православную истину.
Признание революции и вера в нее как в возможность развития и укрепления в России социалистической идеи игнорируют, по Флоровскому, жертвенный характер ее реального воплощения. Придание человеческому разуму статуса всемогущего, отказ от Бога – всё это превращает человека в бессильного созерцателя трагедии. Полное подчинение исторической необходимости как воплощению идеи – в этом состоит суть греховного патриотизма.
На наш взгляд, Флоровский не учитывает того факта, что греховный патриотизм (как он его определяет) существует в условиях своего нового исторического и политического выражения. Вне Бога оправданность жертвенного характера революции становится трудной задачей и возможна только с позиции аксиологического (эстетического) понимания патриотизма и его исторического воплощения. Иначе говоря, богатство и разнообразие исторического процесса, красота его достижений и трагедий (!) независимы от человеческой свободы. Флоровский признает возможность ошибки волевого выбора человека. В этом и смысл исторического развития, у него свои законы.
Г.В. Флоровский уверен в том, что на момент свершения революции оправданность жертв аргументировалась идеологической необходимостью, в связи с чем и обосновывает свою концепцию патриотизма. Таким образом, он не признает самоценность исторического процесса как красоты в любых ее проявлениях. Наиболее важной представляется нравственная оценка трагедии, в связи с чем патриотизм выступает как духовно-религиозный акт творческого возвышения личности, которое отражает главную мысль Флоровского о человеческой свободе, возможной только в условиях православного восприятия исторической необходимости.
В рамках духовно-религиозной трактовки патриотизма выделим некоторые его признаки:
– признание духовного обретения патриотизма, которое и определяет его творческое выражение;
– православие становится духовной основой выражения праведного патриотизма, когда исторический трагизм воспринимается как объективный безусловный факт и отдельно – как нравственная ценность, которая принимает значение наказания Божьего. Важным для Флоровского является нравственная оценка события, в связи с чем патриотизм представляется как духовно-религиозный акт творческого возвышения личности, в основе которого – идея человеческой свободы.
Если сравнивать концепцию Флоровского с трактовкой патриотизма как духовно-религиозного акта творческого самоопределения (и личности, и общества) Ильина, где отсутствует цель возвышения человека, то духовное самоопределение личности происходит в естественном индивидуальном творчестве и выражает себя на уровне государства и права как обязательная форма, что определяет главную суть истинного патриотизма.
Более того, речь идет о духовном единстве общества, смысл которого состоит в отождествлении субъекта и объекта любви. Выделение этапов и характера обретения патриотизма подчеркивает многоуровневость и многозначность явления, которое находит свою единую формулировку в его целостном восприятии. Духовное самоопределение выступает главной характеристикой патриотизма и проявляет себя в национально-культурном самобытном развитии русского общества, его государственно-правовой жизни и в общем пути к Богу.
Православие как русская традиционная религия всегда имело государственно-правовое выражение. Любовь к Родине была неразрывно связано с любовью к Богу и к Монарху.
В условиях определения характера современного российского государства как светского православный патриотизм существует исключительно на уровне религиозных организаций, слабо представлен некоторыми политическими партиями и общественными движениями, а также на уровне его индивидуального восприятия отдельными людьми.
Идеократическое измерение патриотизма характерно и для оригинальной версии концепции патриотизма И.Р. Шафаревича. Определяя патриотизм в рамках развития национальной индивидуальности и ее самовыражения в контексте единой истории, он выделяет два типа космополитизма. Первый, понимаемый как общечеловеческое единство, не отвергает развития национальных индивидуальностей, а основывается на нем, в то время как второй тип космополитизма связан с собственной идеализацией и представляет собой высшую ступень развития человеческих отношений, через отрицание национальной индивидуальности. Шафаревич считает, что второй подход грозит превращением любого народа в безликую массу, исторически общий для всех материал для экспериментов[158].
Для нашего исследования представляется важным тезис Шафаревича о том, что хронологические рамки патриотизма не ограничены. Иначе говоря, разделение истории любого государства на этапы с целью проверки их на патриотичность – бессмысленно. Патриотизм и здесь выполняет свою интегративную функцию, являясь одной из фундаментальных основ общественного развития.
Авторская трактовка идеократического измерения патриотизма связана с попыткой объединения трех его концепций: Ильина, Устрялова и Струве. Духовно-религиозная, аксиологическая и личностная концептуальная значимость патриотизма представлена наиболее убедительно и соответствует нашему восприятию патриотизма. Обозначенные конкретные концепции патриотизма практически не входят в противоречие друг с другом, что создает возможности для их интегративного синтеза.
Особенно важным при этом является определение духовного единства как отождествления субъекта любви с предметом. Государственно-правовое выражение патриотизма связано с обоснованием духовной связи между государством и обществом. Выделение этапов обретения патриотизма подчеркивает индивидуальный естественный характер его формирования.
Таким образом, можно определить патриотизм как обретенную этическую и эстетическую ценность в ходе духовного самоопределения личности и народа, сохраняющего самобытные формы национально-культурной жизнедеятельности в границах единого государства и права, независимой от хронологических рамок.
3. Патриотизм как конструктивистский принцип идентификации согражданства в контексте русской цивилизации
Политическое конструирование патриотизма базируется на концепции гражданского национализма, которая предполагает осмысление трансформации постсоветской России в западном либерал-этатистском ключе: народ рассматривается как совокупность граждан-индивидов, организованных в «государство-нацию», целиком описываемую системой формально-правовых признаков. Гражданский (либеральный) национализм в настоящее время является одной из конвенциональных теоретических моделей, положенных в основу модернизации постсоветской государственности. Его цели – формирование политической нации россиян, которые составят фундамент нового «государства-нации», в котором гражданско-государственная идентичность (российскость) превалирует над социокультурной и этнической, а зачастую и отрицает последние.
Доктрина государства-нации применительно к русскому патриотизму в современной России носит нигилистический характер, т. к. фактически направлена на преодоление социокультурного единства русских (русскости), их нивелирование в атомарных индивидов-россиян в духе либеральных политико-правовых воззрений. Идея государства-нации игнорирует такие институционально-политические черты русского народа, как особый, присущий ему тип имперской, идеократической государственности, предназначения, религиозное мессианство. Кроме того, отрицание реальности российской этнокультурной гетерогенности, которой противопоставляется идея гражданского общества, ведет не к гармонизации межэтнических взаимоотношений, а к сепаратизму и резкому всплеску конфликтогенности на национально-государственной почве. Попытка же заменить понятие «русскость», критикуемая националистами за излишнюю надэтничность, на «российскость» ведет к увеличению дистанции между государством и народом, разрыву последних органических связей, сохранившихся в переходном обществе, означает окончательный переход к профаническим, утилитарным, социально-политическим моделям.
Говорить об истинном патриотизме в современном мире становится всё сложнее, особенно в условиях процессов глобализации, когда страновые или государственные интересы подчиняются общемировым стандартам и требованиям. В такой ситуации целенаправленное формирование патриотизма (в разных формах) становится естественной политической задачей, но подобная картина меняет привычную сущность патриотизма, сводя ее к искусственному конструированию чувства любви к родине. Особое место в объяснении и осмыслении данного процесса занимает конструктивистский принцип патриотизма в концепции Дж. Кейтеба, еще не ставшей в полной мере достоянием отечественной патриотики.
В концепции Кейтеба речь идет не только о конструировании патриотизма и последствиях этого, но и об ином социокультурном подходе к исследуемому феномену. Так, англо-протестантская идентичность американцев своеобразна, у них отсутствует отождествление с территорией, страной, скорее возникает идентификация с политическими и государственными институтами, поэтому патриотизм совершенно иначе осмысливается американскими теоретиками не как естественно возникшее чувство любви к родине, а как политическая вера, целенаправленно сформированная, искусственно обретенная, часто ошибочная.
Почему патриотизм является неизбежной и распространенной ошибкой? Что имеет в виду Кейтеб, рассуждая о патриотизме-абстракции и патриотизме-принципе? Действительно ли патриотизм на практике превращается в идеализацию себя или групповой нарциссизм?
Патриотизм представляет собой двойную ошибку: с одной стороны, это серьезное нравственное заблуждение, а с другой – обычное состояние мыслительной путаницы. Этой ошибки, по Кейтебу, избежать невозможно, т. к. тема патриотизма тщательно разрабатывается на теоретическом уровне и активно продвигается на политическом. Одной из причин необходимости защиты патриотизма выступает моральное и интеллектуальное бессилие современной интеллигенции, связанное с отказом от ценностей эпохи Возрождения (независимость мысли, отрицание идолопоклонства и фанатизма).
Главное заблуждение интеллигенции в том, что патриотизм ею воспринимается как средство обретения смысла жизни через групповую идентификацию, облегчающую груз собственной индивидуальности, поэтому Кейтеб считает патриотизм самой смертоносной формой построения отношений в группе, способствующей защите и процветанию таких явлений, как религиозный фундаментализм, сепаратизм, этническая гордость и пр.[159]
Теоретики, поддерживающие особенности групповой идентификации как жизнеопределяющие и жизнеутверждающие, часто спекулируют на традиционных верованиях людей и, считая эти верования уже безосновательными, тем не менее предлагают придерживаться их, надеясь, что когда-нибудь созданное подобие превратится в настоящее[160].
Не верить и продолжать традицию – возможно ли это? «Таковы традиции», – это объяснение стало тривиальным не только в США, но и вызывает разные интерпретации в современном российском обществе. Причем либералы находят в нашей истории традиции русской демократии; коммунисты и социал-демократы часто апеллируют к истинно русским ценностям: справедливости, равенству, братству; национал-патриоты обосновывают необходимость коллективизма, православия, возрождения русского национального духа как главных цивилизационных основ России. Действительно, одним из модных аргументов стало обращение к традиции, не требующее иного обоснования, но сама традиция оказалась в зависимости от политических предпочтений социума.
Почему патриотизм как форма групповой особости является ошибкой? Кейтеб, определяя патриотизм как любовь к своей стране, обозначает его (патриотизма) самое главное проявление – это готовность «либо вынужденно, либо рьяно умереть или убить за свою страну»[161]. Патриотизм является ошибкой по причине неверного понимания родины: «родина», родная страна (Кейтеб имеет в виду любую страну вообще) – это абстракция, состоящая из нескольких реальных, но в большинстве образных, воображаемых компонентов. Автор считает территорию страны, пейзажи, ландшафт, исторические места более-менее реальными в отличие от социальной памяти, истории, социальных коммуникаций, которые теряют свою абстрактность и становятся видимыми только благодаря воображению. Таким образом, патриотизм, по Кейтебу, это готовность умереть и убить за абстракцию, за плод вашего воображения[162].
Исходя из этого определения, умирать за родину могут только люди с прекрасной фантазией, решиться на смерть ради отчизны, совершить подвиг возможно лишь в условиях затуманенного образами мышления. Тогда какой смысл в подобной смерти? Кейтеб, обозначая взаимосвязь между патриотизмом и смертью, рассуждает о мужской концепции жизни, милитаризованной и политизированной. Возможно, именно по причине возникновения маскулинной концепции жизни патриотизм и оказывается особенно востребованным во время войн. Патриотизм, по Кейтебу, превращаясь в абстрактную ценность, заставляет человека принять преждевременную насильственную или добровольную смерть.
Совершенно иначе Дж. Кейтеб относится к патриотизму как принципу – умереть или убить за принцип патриотизма вполне приемлемо. В чем отличие между абстракцией патриотизма и принципом патриотизма? Принцип патриотизма – универсальный моральный и всеобщий, его целью является новый позитивный статус людей как группы без ущемления интересов личности. Патриотизм не ограничивается своей абстрактной сущностью, он «превращает определенный тип любви к себе в идеал»[163], подобная любовь к себе обязательно перейдет в предпочтение себя, и в этом – деструктивный характер патриотизма.
Обращение Кейтеба к всеобщей морали не является новым, русский философ Е.Н. Трубецкой считал возможным оправдание войны не ради родины, а именно с нравственных позиций. Исключения из нравственного закона ради чего-либо недопустимы, т. к. тем самым отрицают его безусловность и всеобщность. Однако независимо от множества двойственных характеристик патриотизма в русской философской традиции (ложный – истинный, греховный – праведный, инстинктивный – сознательный и др.) негативный аспект патриотизма не воспринимался как абстракция, образ, нечто не существующее в реальности. Почему воображение человека о собственном отечестве отделяется в концепции Дж. Кейтеба от него самого, как будто это действительно можно сделать? В реальности нельзя рассуждать отдельно о некоей абстракции и принципе патриотизма, практика доказывает, что смысл смерти ради родины всегда субъективен и сопоставления отдельным индивидом своих героических действий во время войны с неким универсальным принципом патриотизма не происходит, обычно на это нет времени. Принцип патриотизма в трактовке Кейтеба оказывается еще более абстрактным, чем «абстрактная» (на самом деле очень конкретная) смерть за свою родную страну.
Патриотизм, по Кейтебу, игнорирует всеобщий нравственный закон, способствуя формированию государственного эгоизма и постоянно поддерживая миф о реально существующей угрозе, необходимой для самосохранения народа. Деструктивный характер патриотизма связан не столько с предпочтением себя, сколько с вооруженной сущностью государственных образований, которые довольно редко действительно защищают истинные интересы своего народа. Учет политической сущности государств позволяет Кейтебу критично оценить любовь к родной стране, которая по природе своей создана властью и для власти[164].
Испытывать чувство любви можно только к людям, но не к абстрактным воображаемым сущностям, какими являются страны; международные отношения – это постоянное соперничество, конкуренция, поэтому страна превращается в средство для борьбы. По сути, Кейтеб поднимает проблему политического патриотизма, когда чувство любви к родине может использоваться в интересах правящих элит, но это явление нормальное и неизбежное в политической деятельности.
Дж. Кейтеб акцентирует внимание на отсутствии самоограничений в патриотизме, которое придает ему групповой радикализм и превращает в «групповой нарциссизм», но, к сожалению, не находит особой разницы между патриотизмом и национализмом, аргументируя наблюдаемую близость этих явлений похожими деструктивными результатами.
Эстетический патриотизм Кейтеб связывает с честной игрой во враждебность, когда враги являются не меньшими патриотами своих стран, что придает смысл борьбе, и не верит в искренность особого духовно-нравственного состояния народа в случае победы над более сильным противником, критикует позицию Макиавелли, желавшего, чтобы в каждой стране были истинные патриоты, считая такой патриотизм игровым и бездуховным. Чаще, считает Кейтеб, борьба ведется ради победы, и неважно, с сильным или слабым противником, патриотами или не патриотами[165].
С нашей точки зрения, противостояние патриотов разных стран придает борьбе необходимый духовный смысл, т. к. делает его похожим на вечное противостояние Добра и Зла. Победа над более сильным противником всегда придает уверенности народу, отражает некий «кодекс чести», когда по умолчанию слабого не трогают. В этом случае действительно можно вести речь о принципе патриотизма, одинаковом универсальном для всех наций и народов. В патриотизм играть нельзя, потому что слишком высока цена подобной игры, но даже если для кого-то это только игра, то все равно она необходима для нравственного обоснования трагедий войны.
Кейтеб в некотором смысле прав, наделяя патриотизм деструктивной функцией, но он рассуждает о неизбежном конструировании патриотизма, в связи с чем и возникают прогнозируемые ошибки в создании образа родной страны. Деструктивной, по Кейтебу, является любая добродетель (особенно любовь), т. к. она нуждается в защите, сохранении себя любыми доступными способами через предпочтение объекта любви, но на самом деле деструктивным может быть лишь проявление этой добродетели. Предпочтение объекта любви является обязательным условием существования ее самой, и оно же становится причиной деструктивных действий в условиях самозащиты, однако возникающую деструктивность нельзя оценивать однозначно.
Любовь к родине с позиции конструктивизма – это великолепная игра, которая, несмотря на свою привлекательность, может привести человека к преждевременной смерти. Кейтеб считает странным заблуждением преданность и верность своей стране, которые зависимы от значимости и силы предков, отцов, причем именно патриотизм, монотеизм, патриархат придают этому всеобщему заблуждению еще более реалистичный оттенок. Патриархальные традиции православной России, если следовать конструктивистскому взгляду, превратили патриотизм в ложный принцип, создав исторический образ России, не соответствующий ее реалиям.
Тезис Кейтеба «страсть можно вызвать искусственно» означает полное подчинение индивида навязанному, искусственно созданному образу отечества[166]. Причем, независимо от средств или способов духовного обретения отчизны, всегда будет возникать сомнение в возможной имитации, подмене истинного чувства ложным, не существующим. Индивид оказывается в ситуации бесправия и духовного бессилия, он по определению пассивен, т. к. подчиняется только зову страстей и инстинктов. Действительно, такой патриотизм бездуховен, ограничивается временными рамками и является лишь хорошей копией. Конструктивист будет сомневаться всегда, т. к. социальная и политическая реальность для него иллюзорна, а патриотизм – лишь один из способов ее конструирования. Поэтому очень сложно в рамках конструктивизма обозначить критерии истинного, реального патриотизма, и хотя Кейтеб отделяет патриотизм как особый идеал от абстракции патриотизма, он тут же критикует этот идеал как самолюбование, предпочтение себя, ведущее к деструктивным действиям[167].
Более того, патриотизм как универсальный принцип наполняется разнообразным содержанием: религиозным, национальным, культурным, социально-политическим. Кейтеб не учитывает этого, пытаясь ограничить феномен патриотизма любовью к своей родной стране и, по сути, анализируя его только в социально-политическом и государственническом аспектах.
Религиозные, национальные, культурные моменты патриотизма представляют опасность, т. к. близки идолопоклонству, и в этом случае универсальный принцип патриотизма, считает Кейтеб, может или затеряться, или быть проданным. Данный тезис отражает философскую дискуссию о взаимодействии общего и частного, и поэтому бессмысленно ее продолжать, но он (тезис) нуждается в дополнении. Если дается определение универсального принципа патриотизма, то необходимо включать в него все возможные мотивации, вызывающие чувство любви к родине, независимо от субъективных опасений (т. е. национальные, религиозные, культурные и пр.). Универсальный нравственный принцип патриотизма должен опираться на конкретный исторический опыт народов в обретении образа своего отечества, и именно народ и создает его. В свое время Д. Муретов верно отмечал, что можно сравнивать народы по факту наличия у них патриотизма (речь о принципе), но не по специфике его проявления (национальной, культурной, религиозной и пр.).
Говоря о специфике патриотизма, Кейтеб в качестве примера рассуждает о политике Линкольна, для которого ненависть к рабству была сильнее любви к родине. Возможно ли рассуждать о степени любви, неужели является нормальным преуменьшение любви в определенных обстоятельствах? Тогда зависимость любви очевидна, но в таком случае она теряет свою самоценность, поэтому очень важно то, о какой любви мы говорим: к родине, родной стране как политическому идеалу, к власти или к национальным, культурным и религиозным традициям и т. д.
Кейтеб считает, что патриотизм сам по себе бесполезен, он выгоден лишь в инструментальном смысле. Действительно, патриотизм часто используется в политике как привлекательная интегративная ценность, но этот факт не влияет на существование истинного принципа патриотизма. Противоречивость концепции Кейтеба в том, что, с одной стороны, он пытается определить универсальный принцип патриотизма как идеал, а с другой – заключает о его деструктивности и инструментальном использовании как свойствах, вытекающих из его природы.
Интересна оценка Кейтебом конституционного патриотизма (термин Ю. Хабермаса), в которой звучит идея о необходимости для патриотизма наличия внешних врагов, а «преданность свободной конституции ради нее самой не является патриотизмом»[168]. Он опирается на идеи создателей (Джефферсон) современной конституционной свободы, которые уже доказали ее непатриотичность и обосновали универсальность и всеобщность.
Кейтеб обозначает проблему выбора нравственного человека особенно в военных условиях между любовью к принципу патриотизма и любовью к конкретной стране. Патриотизм (как любовь к конкретной стране) представляет собой страсть, которая позволяет легко отказаться от принципа патриотизма. Кейтеб выделил в патриотизме две характеристики – принцип и абстракцию, причем абстракция понимается через конкретное проявление патриотизма, которое дистанцирует его от принципа, т. к. принимает разнообразные формы. Проявления патриотизма и принцип патриотизма настолько разнятся в концепции Кейтеба, что возникает ощущение, будто они почти никогда не пересекаются, хотя именно редкость этого действия доказывается на основе различения частного и общего в феномене патриотизма.
Борьба за принцип патриотизма сложно переплетается с борьбой людей за интересы своих стран, особенно в случае конструктивистского понимания патриотизма, когда оправданными (ради любви к родине) становятся любые действия. Дж. Кейтеб рассуждает о разных типах патриотизма – активистском и развитом, считая последний наиболее редким и не воинственным по сути, например, швейцарский патриотизм. Интересен тезис автора о зависимости любви к стране от тех принципов, которые общество считает своими, т. е. «мы начинаем любить ее принципы, потому что это принципы нашей страны», а далее возникает осознание несовершенства воплощения любимых принципов и попытка преодоления ощущаемого несовершенства[169].
