Вырвав автомат, Исаев бросился ко второму. У того из разорванного горла в траву наплывала кровь. Рядом, вздыбив шерсть на холке, злобно урчал Рекс.
– Молодец, – сказал, тяжело дыша, Исаев. – Охраняй, – показал на второго.
Овчарка, рыкнув в последний раз, скользнула к немцу, положила голову на лапы, улеглась напротив. Капитан направился к мотоциклу, натянул галифе и вернулся.
Положив рядом шмайсер, присел на корточки, раздернул на лежащем комбинезон. Под ним серебристо блеснули руны на черном, в перхоти вороте.
– Эсэсовец, – скрипнул зубами Исаев, после чего снял с плеча немца кирзовую полевую сумку на тонком ремешке. Внутри оказались газета «Красная Звезда», начатая пачка папирос «Пушки», удостоверение офицера РККА и две красноармейских книжки. Развернул удостоверение. На фото молодое курносое лицо, гимнастерка с двумя медалями, а в графах: «Лейтенант Макаров Николай Иванович. Командир взвода охраны линейной комендатуры в/ч 4620».
Красноармейские книжки принадлежали старшему сержанту Приходько Степану Осиповичу и рядовому Джанибекову Батыру.
– Так, значит, все воюешь, гад? – сказал капитан открывшему глаза эсэсовцу. После чего взял в руки автомат: – Aufstehen!
Немец, что-то хрипя, с трудом поднялся. Тишину леса разорвала очередь. Когда эхо от нее стихло, Рекс подошел к телу, обнюхал и задрал заднюю лапу.
Эсэсовцев Исаев ненавидел всеми фибрами души.
Когда летом 41-го еще с тремя пограничниками и приставшим к ним десятком красноармейцев выходили из окружения, в лесном массиве под Тернополем, за прорванной немцами линией обороны они наткнулись на остатки полевого госпиталя. Всех раненых с врачами расстреляли в упор и искромсали штыками, а у двух изнасилованных медсестер отрезали груди. Рядом с одной из убитых девушек валялся забытый кинжал с гравировкой на клинке «Meine Ehre heisst Treue» и чем-то вроде молний на рукоятке. Здесь же эти нелюди и жрали. На соседней полянке с родником, истоптанной сапогами, были разбросаны обертки от галет и консервные банки.
Очередной раз, Исаев столкнулся с ними уже в разведке. Возвращаясь из ночного поиска с «языком», группа заплутала и под утро вышла к небольшому полесскому[8 - Полесье – в данном случае часть территории Белоруссии.] селу. Между селом и залегшими на опушке густого ельника тремя разведчиками дымилось легким туманом озеро. Исаев хотел послать в село бойца, чтобы определить место, но не успел.
По дороге оттуда к водоему запылил бронетранспортер со знакомыми молниями на борту, а за ним – крытый тентом грузовик.
На другом берегу они остановились, донеслась лающая команда, после чего из кузова выпрыгнули солдаты. Громыхнул задний борт, и вскоре у уреза воды стояли два десятка селян: женщин, стариков и детей. Самых маленьких матери держали на руках.
Из кабины вышел офицер в фуражке с высокой тульей и черной униформе. Став напротив, зачитал какую-то бумагу. А после, отойдя в сторону, махнул рукой.
– Ду-ду-ду-ду! – задробил станковый пулемет бронемашины, глуша крики ужаса и боли. Когда все было кончено, солдаты из винтовок добили раненых, заурчали моторы, и палачи отправились назад.
В бессильной ярости разведчики сжимали кулаки, у Николая из прокушенной губы скатилась рубиновая капля…
Тряхнув головой и отбросив ужасное видение, капитан направился к мотоциклу. Вскоре он рокотал дальше, в лицо упруго бил ветер.
Когда шар солнца наполовину скрылся за горизонтом, а на землю опустились вечерние тени, «Цундап» въехал на каменный, с парапетом мост, пересекавший реку, за которой раскинулось небольшое местечко. С указателем «Чески брод», шпилем костела в центре и россыпью красных черепичных крыш.
У опущенного шлагбаума за мостом мотоцикл остановился, вышедший из будки конопатый ефрейтор проверил у Исаева документы.
– Значится домой, товарищ капитан? – вздохнул, возвращая.
– Получается так, – застегнул нагрудный карман Николай.
– А мне еще трубить два года.
– Это почему?
– Приказ такой вышел, нам зачитывали. Кто не дослужил срочную до войны, обязан дослужить. Фронт не учитывается.
– Соболезную, а где у вас тут комендатура?
– В центре, рядом с костелом.
– Ну, бывай, солдат, – выжал сцепление Николай, и мотоцикл тронулся с места.
Миновав утопавшую в садах окраину, а за ней перекресток с грустным ангелом на пьедестале, Исаев выехал на мощенную брусчаткой площадь, где на лепном фасаде третьего от костела особняка висела жестяная вывеска «Комендатура».
У входа скучал молоденький боец в обмотках и с карабином, под окнами стоял легковой «опель» и американский «студебеккер». Заглушив мотор с ними рядом, Исаев слез с сиденья, бросил овчарке: «Охранять!», козырнул вытянувшемуся часовому и вошел внутрь.
В гулком прохладном вестибюле, за деревянной перегородкой сидел дежурный с погонами старшины и что-то записывал перьевой ручкой в журнал.
– Я бы хотел видеть коменданта, – остановился у перегородки Исаев.
Старшина поднял на него глаза:
– Ваши документы.
Внимательно прочтя, вернул:
– Поднимитесь на второй этаж, вторая дверь справа.
Исаев поднялся куда велели, постучал в нужную дверь и вошел.
В кабинете у двухтумбового стола, под портретом Сталина майор лет сорока кого-то отчитывал по телефону:
– …а я тебе сказал, еще раз проверь! Как так не приезжали? Офицер и два бойца, это тебе не иголка в сене!
С последними словами бросил трубку на рычаг и недовольно обернулся.
Кряжистый, и бритый наголо, он чем-то напоминал Котовского. На старого образца габардиновой гимнастерке алели ордена «Красного Знамени» и «Отечественной войны» первой и второй степени.
«Интересно, как эта тыловая крыса могла такие заслужить?» – подумал Николай, а вслух произнес:
– Вы будете комендант?
– Я, – последовал ответ. – Майор Гулеватов.
– Мне кажется, вы их ищите, – пройдя вперед, Исаев снял с плеча полевую сумку и положил на стол.
Комендант взял ее, расстегнул клапан.
– Да, это мои люди, – сказал, поочередно развернув удостоверение и книжки. – Кто вы такой и где взяли?
Исаев, представившись, рассказал, как все было.
– Место показать можете? – кивнул Гулеватов на пришпиленную к стене карту.
– Могу, – ответил Николай, и они подошли к карте. – Примерно здесь, – уткнул палец в пунктир дороги. – Там сбоку небольшое озерко с засохшей сосною.
После этого майор пригласил сесть, а сам снял трубку второго телефона, полевого.