Когда часовой двинулся на очередной круг и, что-то насвистывая, исчез за дотом, Дим вскочил, по-кошачьи метнулся вперед и прижался спиной к шершавому бетону. Через несколько минут свист приблизился, а потом раздался хрип и бульканье немецкого горла. В это время Петька с Жорой уже были позади дота, в примыкающем к нему окопе и заняли позицию по сторонам бронированной двери.
– Ждем, – прошипел Дим, те согласно кивнули.
Минут через пятнадцать дверь ржаво заскрипела, и в пятне яркого света на пороге возник сонный человек в накинутой на плечи шинели с серебристыми погонами. Секунду он постоял, привыкая к мраку, а потом шагнул вперед и, зевая, прикрыл дверь.
– Бац! – Опустился кулак Жоры на его загривок, и офицер, хрюкнув, рухнул в объятия Петра, который вбил ему в рот кляп и быстро связал руки.
– Ходу, – покосился на дверь Дим, после чего они с Жорой втащили немца наверх, а Петька прошептал «Я щас» и, сняв с пояса противотанковую гранату, полез на крышу дота.
Когда Вонлярский с Дорофеевым, волоча пленного, углубились в проход метров на тридцать, сзади приглушенно ухнул взрыв, а чуть позже раздалось знакомое сопение.
– Кранты гадам, – возникнув из мглы, хищно оскалился Морозов, и они двинулись быстрее.
Тучи в небе разошлись, на землю пал туман, дело близилось к рассвету.
– Ну вот, умеете, когда хотите, – значительно изрек комроты, стоя перед трясущимся офицером и раскачиваясь с пятки на носок. – Целого гауптмана притащили.
– Фриц сам полз, – растянул в улыбке губы Петька. – Я его того, финкой в жопу подкалывал.
Ценного «языка» тут же доставили к комбригу, а оттуда, ввиду значимости полученной информации, в штаб армии, за что всех участников поиска наградили орденами «Красной Звезды», которые те пришпилили к парадным форменкам.
Впрочем, на фронте моряки их не носили. Как правило, это были солдатские, с расстегнутыми воротами гимнастерки, а под ними синел непременный атрибут – тельняшка.
Говорят, количество неизменно переходит в качество, что правда. Вскоре члены неразлучной тройки стали асами своего дела, и группе стали давать еще более ответственные задания. Глубинную разведку и диверсии.
Однажды, устроив засаду на дороге, они захватили штабной автомобиль с четырьмя румынскими офицерами, потом рванули немецкий склад с боеприпасами, были и другие, не менее интересные мероприятия.
Как известно, слава порой кружит голову. Так случилось и с группой Вонлярского.
В одном из поисков, безрезультатно полазав трое суток по фашистским тылам, злые и оголодавшие разведчики, возвращались в бригаду не солоно хлебавши. Непруха[29 - Непруха (жарг.) – невезение.] пошла с самого начала.
Первой ночью они нарвались на вражеский «секрет»[30 - «Секрет» – военная засада.] и едва унесли ноги, а под утро второй вляпались в болото, где на виду у немцев просидели весь день в камышах под кваканье лягушек и комариный зуд, кляня все на свете.
Теперь, выйдя на соседнем участке к своим, разведчики гуськом топали по дороге и угрюмо молчали. Мимо изредка проезжали грузовики, высоко в небе в беззвучных облачках разрывов плыла немецкая «рама»[31 - Рама – немецкий самолет-разведчик.].
– Вот придем, а Никола скажет «брешете, не иначе припухали на хуторах, пили самогонку», – нарушил молчание Жора.
«Николой» разведчики звали меж собой ротного, которого, стоит заметить, уважали.
Тот не прятался за спины подчиненных, сам ходил в поиски, не робел перед начальством.
– С него станется, – пробурчал Петро, а Дим лихорадочно искал решение.
И оно явилось – в лице группы пленных немцев, сопровождаемых двумя нашими пехотинцами.
– Разведка, закурыть е? – понимающе окинув взглядом пятнистые маскхалаты, спросил старший, пожилой ефрейтор в выцветшей гимнастерке и с двумя нашивками за ранение.
– Держи, отец, – пробасил Жора, протягивая ему открытую пачку.
– Усим хальт! – Обернулся ефрейтор к понуро шагавшим фрицам и, потянув из пачки сигарету, сунул ее под прокуренные усы. Жора щелкнул зажигалкой.
– Гарно жывэтэ, хлопци, – с наслаждением затянулся автоматчик.
– По-разному бывает, – вступил в разговор Дим, после чего кивнул на немцев. – Откуда эти вояки?
– Это, браток, так сказать, ишаки, – поправив на плече карабин, сказал второй пехотинец. Небритый и в плащ-палатке. – У нас в части всех ишаков побило, ну мы и используем этих. Как тягловую силу. Таскают на позиции воду, шамовку[32 - Шамовка (жарг.) – еда.] и боеприпасы. Разведчики переглянулись (у них возникла единая мысль), которую Дим тут же воплотил в реальность.
– Слышь, батя, – наклонился он к старшему. – Дай нам на время вон того, мордастого, – и ткнул пальцем в рыжеволосого крепыша, с нарукавным шевроном роттенфюрера СС на рукаве мундира.
– Та бери, сынок, – махнул рукой тот. – Мы соби ще достанэмо.
– Ком цу мир[33 - «Ком цу мир» – ко мне (нем.).], – поманил к себе рыжего Петро. И расплылся в улыбке: – Мы тебя долго искали.
Когда добычу представили по назначению, комбриг Мурашев с начштаба Власовым несказанно обрадовались. Вызвали начальника наградного отдела и посулили героям по второй «звездочке».
– Служим Советскому Союзу! – бодро рявкнули моряки, а Жора обнаглел и попросил выдать им спирту для растирки. Мол, очень уж продрогли в болоте.
Но спустя несколько дней обман раскрылся. Потому как комбриг сделал то, на что друзья не рассчитывали. Отправил «ценного языка» через пролив, прямо в штаб фронта. А там опытным в допросах спецам, немец рассказал, что обретается в плену уже вторую неделю.
На горизонте замаячил трибунал. Но Мурашев превыше всего ценил смелость (чего у ребят хватало с излишком) и молодые судьбы ломать не стал.
– Вам светит лет по пять или штрафбат, – сказал он понуро стоящей перед ним тройке, расхаживая по блиндажу и скрипя хромовыми сапогами.
– Но есть выход, – остановился. – Притащите мне следующей ночью офицера, и я все забуду. Вопросы?
– Спасибо, товарищ полковник, – ответил за всех Дим, – обязательно притащим. А то, что случилось, больше не повторится.
– Повторится – расстреляю, – жестко сказал комбриг, обведя всех глазами – Идите.
«Языка», немецкого майора, группа доставила в штаб на рассвете, и служба покатилась дальше. По накатанной. Бои, атаки, глубинная разведка.
Как-то раз, вернувшись с поиска, ребята нежились на весеннем солнце близ землянки и рассуждали о войне. Когда она кончится.
– Думаю, скоро, – глядя на плывущие вверху облака, сказал Жора. – Немец не тот пошел, чувствую, выдыхается.
– Ага, не тот, – смазывая трофейный «вальтер», цикнул в сторону слюной Петька. – Вот помню, когда освобождали Новороссийск в сорок третьем, рубились мы с ними тогда страшно: шмаляли[34 - Шмалять (жарг.) – стрелять.] друг в друга в упор, ломали кости и грызли зубами горло. А когда гадов выбили из города в порт и стали там кончать, наблюдали занимательную картину.
На уходящую в море эстакаду вылетел мотоцикл с коляской и тремя сидящими на нем немцами. Двое палят во все стороны и вопят «Хох!». А затем полет вверх и на полном ходу бац в залив, только брызги полетели.
– Красиво, – мечтательно протянул жевавший травинку Дим. – А что дальше?
– Два всплыли, мы их перестреляли, – вщелкнул в рукоятку обойму Петр. – Для полного коленкора. – М-да, – философски изрек Жора, – те фрицы не эти.
Спустя пару недель с разведчиками случилась трагикомическая история, несколько поколебавшая их уверенность.
В очередном поиске они вырезали фашистский «секрет», а старшего, приземистого крепыша, оглушив по кумполу гранатой, прихватили с собой как законную добычу. Бесчувственного ефрейтора связывать не стали, а подтащив к песчаному обрыву, столкнули вниз, чтобы поменьше тащить, экономя силы. Когда же Дим съехал на заду вслед за ним (ребята чуть замешкались, обыскивая убитых), пленник оклемался и заскакал по берегу в сторону своих. Старшина в полной темноте бросился за ним и нарвался на неприятность. Фриц резко тормознул, пригнулся – и Дим перелетел через него, здорово стукнувшись башкой о камень. В следующую секунду крепыш саданул его под дых, взвалил на плечо и, сопя, порысил дальше.
Спас положение Жора. Учуяв неладное, он рванул по кромке обрыва на звук, сиганул вниз, и все трое сцепились в рычащий клубок. Потом в воздухе мелькнул богатырский кулак, фашист обмяк и выпустил из рук горло Дима.