Мне пришлось привыкать к новому ритму.
Тренер оказался прав: физически я не был готов и отставал от ребят, часто мне приходилось плестись в хвосте.
Но я, как верно заметил Иван Трофимович, был упорен и не собирался сдаваться. Примерно за шесть месяцев каторжного труда я стал значительно сильней и смог в этом плане догнать многих ребят из нашей команды. Я не стал лучшим и предполагал, что, скорее всего, никогда лучшим не стану, но это и не было для меня сверхзадачей. Я достиг состояния, при котором мог уверенно двигаться вперёд и получать от этого удовольствие.
Спорт стал для меня образом жизни. Тогда я этого не понимал – просто жил, тренировался, учился и стремительно продвигался, к неявной, на тот момент, для меня цели.
Всё так и шло целых пять лет, до тех самых пор, когда…
***
– Смена! – крикнул я своему другу Сашке и сместился левее, пропуская его вперёд.
Мы участвовали в групповой командной гонке на 50 километров. Гонка подходила к концу. Мы были последними из своей команды, у кого оставался небольшой шанс добраться до финиша в первой десятке, – все остальные отстали.
Сил почти не осталось, мы пытались удержаться за группой лидеров из шести человек, маячившей перед нами метрах в тридцати, но разрыв постепенно увеличивался.
За нами, метрах в ста, догоняя нас, двигалась группа из десяти человек. Впереди начинался крутой подъём на холм, а за ним несколько километров дистанции до финиша. Догнать кого-либо было для нас уже нереально. Мы старались как можно меньше отстать от лидеров и не позволить группе, наступающей нам на пятки, нас догнать, но и это было для нас почти непосильной задачей.
– Смена! – крикнул мой друг, и на этот раз я выдвинулся вперёд, закрывая Сашку от ветра.
Вот и подъём; я переключился на пониженную передачу и прибавил оборотов, то же самое сделал и мой друг.
Солнце, лёгкий ветер, шуршание шин и невероятная бесконечная усталость – вот и всё, что мы ощущали в тот момент. Вся вселенная сузилась для нас до нескольких десятков метров разогретого солнцем асфальта.
Я понял, что не могу удерживать прежний ритм, собрался крикнуть об этом своему другу и попросить смену.
Крикнуть я не успел.
Внезапно всё для меня изменилось.
Мир, окружающий меня, застыл, словно уснул. Ветер, сопротивляясь которому я двигался вперёд, исчез. Звуки, заполняющие всё вокруг, стихли. Даже солнце стало менее ярким. Это казалось странным, словно я преодолел невидимую черту, за которой всё, что окружало меня, стало другим. Вместе с тем я ощутил каждой клеткой своего тела пространство, окружающее меня, слился с ним, стал его частью, видел все его составляющие одновременно – склон холма с его серпантином дороги, группу лидеров, постепенно удаляющуюся от нас, своего друга, едущего за мной, крутящего педали в каком-то замедленном ритме, ребят догоняющих нас. На мгновение мне показалось невозможное – я увидел за склоном холма, в нескольких километрах впереди, линию финиша с группой людей, ожидающих окончания гонки.
И ещё…
Усталости больше не было – я перестал её чувствовать.
– Держись, Сашка, – крикнул я и, привстав с седла, резко прибавил оборотов.
Дорога устремилась мне навстречу. Несколько минут – и я догнал лидирующую группу, а ещё через минуту оказался первым. Въехал на вершину холма и оглянулся назад.
Мой друг безнадёжно отстал. «Ничего не поделаешь – гонка есть гонка», – подумал я и прибавил ещё.
На противоположном склоне холма дорога пошла под уклон, и моя скорость значительно возросла. Деревья, стоящие на обочине, стали неразличимы, слились в один зелёный поток. Это был фон, и он не имел для меня значения, всё моё внимание забирала гонка. Оставалось несколько километров; я лидировал, и у меня были все шансы на победу – первую свою победу за пять лет занятий этим спортом.
Вот и последний поворот.
Я стремительно преодолел и его.
Впереди показался портал, сквозь который мне предстояло проехать – пересечь линию финиша, находящуюся под ним.
Там, за линией, меня ждала пёстрая толпа возбуждённых людей, среди которых, я знал, был и мой тренер – человек, который пять лет назад поверил в меня, который надеялся на мою победу.
Игнорировать это я не мог.
Я должен был победить.
И я прибавил ещё.
Оставалось проехать не более трёхсот метров, когда снова всё изменилось.
Мир, окружающий меня, проснулся. Взорвался какофонией звуков – шуршание шин, скрип шестерёнок велосипеда, голоса, несущиеся ко мне от линии финиша, что-то орущие, пытающиеся подбодрить – громкие, разрывающие барабанные перепонки звуки, сводящие с ума.
На небе вспыхнуло солнце – ослепило, мешая глядеть вперёд, заставляя зажмуриться, спасая глаза, оставив только тоненькие щели между век, чтобы хоть что-то видеть.
Ветер, вырвавшись из заточения, взбесившись, бил в лицо, тормозя, не пуская, стараясь остановить.
Подло и неожиданно навалилась усталость – безумная, невероятная, намного сильней, чем до моего рывка, такую я не испытывал ещё никогда. Мышцы пронзала боль, кружилась голова. Тело почти не слушалось, и я держался из последних сил, опустив голову, контролируя только равновесие. Крутить педали я перестал, даже мысль о движении стала мне неприятна. Я знал: стоит мне приложить малейшее усилие, стоит только пошевелиться – это будет последнее, что я смогу сделать.
Я оказался беспомощен – сидел на велосипеде неподвижно, ехал по инерции, постепенно замедляясь, а мир вокруг меня и не думал тормозить – наоборот, с каждым мгновением он всё больше ускорялся.
Я слышал за своей спиной ребят, догоняющих меня, – с этим я ничего не мог сделать. Сил не хватало даже на то, чтобы оглянуться.
Я катился и катился вперёд, не замечая ничего вокруг, не зная, догонят ли меня, толком не понимая, куда я вообще еду.
В какой-то момент чьи-то руки поймали меня, помогли слезть с велосипеда, сесть в раскладное матерчатое кресло, оказавшееся здесь невесть откуда, накрыли пледом.
Я сидел, а мир вокруг меня постепенно возвращался к обычному состоянию. Ветер стих. Солнце перестало быть слишком ярким. Затихли звуки. После недавней какофонии они едва доносились до меня. Где-то на заднем плане слышались приветственные крики, гомон толпы, звуки гонки.
Я закрыл глаза и попытался расслабиться. Отдышался, пробуя восстановить свои силы, чувствуя, что постепенно прихожу в себя.
Первым восстановился слух.
За ним зрение.
Я открыл глаза и увидел тренера, склонившегося надо мной.
– Ты как, Володя? – спросил он.
Я не мог говорить и просто пожал плечами.
– Ну, ничего, посиди, отдохни, скоро станет легче, – и добавил: – Дал ты сегодня…, такой рывок – просто невероятно, на пределе возможностей, не каждый профессионал на такое способен. Ты пока не умеешь рассчитывать свои силы, ещё чуть – и тебя бы догнали. Всего на пол корпуса обошёл. А вообще молодец, не ожидал, и теперь ты знаешь, какова она, цена победы. Отдыхай, после такого нужно прийти в себя и побыть одному. Я знаю, о чём говорю. Было время – сам испытывал нечто подобное.
Я так ничего ему и не ответил, и он ушёл.
Снова, оставшись один, я попытался понять, что же всё-таки случилось со мной во время гонки.
– На пределе возможностей, – чуть слышно прошептал я себе. – Нет, тут что-то другое, свои возможности я знаю, а то, что случилось, было очень далеко за их пределами. Такое ощущение, что там, у склона холма, время почти остановилось, а когда я перевалил через вершину и проехал немного вперёд, снова вернулось к своему обычному ритму. Но тогда почему оно замедлилось для всех, кроме меня? Что это? Такая выборочная аномалия? Но ведь так не бывает? Скорее всего, вокруг меня ничего не менялось – менялся я, перешёл в иное состояние – в какой-то форсированный режим. Но что это? И как такое возможно?