– Григорий Данилович, вы телевизор смотрите?
– Читать не могу, зрение не позволяет, но телевизор смотрю. Люблю о международном положении и «Санта – Барбару», сериалы разные.
– В чем вы видите секрет, что дожили до ста лет? Что вы любите есть?
– Всю жизнь ел что дают. Любил жареное мясо, картошку, сало. Сейчас – больше молочное, мясо редко. А главный секрет прост: труд, труд и труд.
– А серьезно болеть вам приходилось?
– Был у меня инфаркт, через полтора месяца как на пенсию вышел. Делали операцию по зрению, в прошлом году воспалением легких болел. Мне здоровье помогла сохранить собака, жила у нас 14 лет. Не давала мне покоя, все время гулял с ней.
– В Бога вы, наверное, вряд ли верите?
– Если ты делаешь хорошо людям – в тебе Бог, если зло – в тебе дьявол. Я очень долго жил в Армении, и из русских на фабрике удержался я один. Потому что всем делал только добро. Добро всегда побеждает зло.
Григорий Данилович Полторак вступает во второе столетие своей жизни с оптимизмом. И с пенсией всего в 287 тысяч рублей… Заслуги его по защите России от турок в годы первой мировой войны не дают основания считаться ветераном войны. Есть у него медали «За оборону Кавказа», «За победу над Германией» и «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», но этого, оказывается, недостаточно, чтобы иметь такие же льготы, как у участника войны.
1.3.97 г.
ПОСЛЕДНИЙ ИЗ МЯТЕЖНЫХ КРОНШТАДЦЕВ
Несколько лет назад современные российские историки взялись за новое, без идеологии, изучение событий Кронштадтского мятежа 1921 года, начались поиски его участников. И даже самым молодым из них должно было быть уже 100 лет, двоих все же нашли. Один жил в Риге, бывший латышский стрелок участвовавший в подавлении восстания, а второй оказался единственным оставшихся в живых участников обороны Кронштадта. Последний из мятежных кронштадтцев – нижегородец Иван Алексеевич Ермолаев.
Он удивительно бодр для своих 94 лет, прекрасная память. Живая история: все видел своими глазами. Указом президента России Б. Ельцина 10 января 1994 года все участники кронштадтских событий реабилитированы. И сам термин «мятежный» в описании тех далеких событий применять, следовательно, нельзя.
В 1918 году студент энциклопедического института в Нижнем Новгороде (был, оказывается, и такой) Иван Ермолаев был призван в Волжскую военную флотилию. Он учился на историко – филологическом факультете, поэтому попал в редакцию газеты флотилии секретарем. Летом гоняли белых по Волге, а с поздней осени – за учебу. И так два года. По долгу службы И. Ермолаев встречался с такими знаменитостями гражданской войны, как командующий Волжской военной флотилии Ф. Раскольников и комиссар Л. Рейснер.
– Любила пожить Лариса Рейснер, – рассказывает И. Ермолаев, – простая была, хотя и дочь профеccopa. И Раскольников незаметный был. Приходилось ездить с ними на фронт.
В начале 1921 года Ф. Раскольников был командующим Балтийским флотом. Хотя по званию он был всего мичман.
Вот что пишет о Ф. Раскольникове в статье «Кто спровоцировал Кронштадтский мятеж» («Военно – исторический журнал», 1991): «Главную дезорганизацию во все внес командующий Балтийским флотом Ф. Раскольников. Когда он находился со своим штабом на Кронштадте, по его распоряжению готовились такие обеды на камбузе: для штаба – суп с мясом и еще два блюда, а для командующего и его и его ближайшего окружения приготавливались кушанья повышенной калорийности, о которых простые моряки не могли и мечтать. Команда, естественно это видела и возмущалась».
После разгрома Врангеля в стране была очередная мирная передышка и матросы Волжской флотилии и перед новым назначением в Кронштадт получили отпуск. Оказался у себя на родине и матрос Ермолаев.
– Приехал к отцу в деревню, – рассказывает Иван Алексеевич, – Голод, разруха. Показал он полную сумку квитанций об уплате налогов. Хозяйство из – за этой продразверстки было совершенно разрушено.
– Много ли было у отца земли?
– Четыре десятины, и кормились на ней шесть человек. Пошел я жаловаться в местный комбед, там сидят шесть бородатых мужиков за бутылкой самогона. Ничего от них не мог добиться. Вот с таким настроением и приехали мы в Кронштадтскую радиоминную школу.
Ермолаев не был ни эсером, ни анархистом, более того, еще в 1918 году он сам создал коммунистическую ячейку. Но вот парадокс: из ее 14 членов в партию приняли всех, кроме ее организатора, И. Ермолаева.
– Я написал в анкете, что не согласен с аграрной политикой партии. Считал, что землю надо было отдать крестьянам, потому что они ее и так выкупили, ведь 49 лет русские крестьяне, и мой отец в том числе, за землю расплачивались. А Ленин решил ее национализировать, считал, что крестьянин не должен быть собственником, это все мелкобуржуазная стихия. Опирался он в своих теориях на пролетариат и люмпенов, а крестьяне – собственники ему были не нужны. Недоучел он психологии крестьянина, втискивал все в рамки своей революционной теории. Потом мне много раз предлагали вступить в партию, но после Кронштадта дороги наши с ней разошлись. Ленин считал, что крестьяне будут тормозом революции.
В конце 1920 года в Кронштадт по приказу Троцкого прибыло около 10 тысяч новобранцев, преимущественно из районов, где гуляли формирования батек Махно, Лихо и Ангела. Эти хлопцы, хлебнувшие свободы, были брошены в Кронштадт словно специально, чтобы создать там недовольство. Возможно, именно они и должны были стать горючим материалом или тем фитилем, который раздул бы еще один очаг в деле борьбы за мировую революцию. Кто знает, если бы тогда на пополнение в Кронштадт послали рязанских или вологодских парней, безропотных и темных, может быть, и события там пошли бы совсем по – другому.
– В Кронштадтском гарнизоне и на флоте поднялся ропот, что деревня, а с ней и страна гибнет от этой продразверстки, – вспоминает И. Ермолаев, – потом стали говорить, что надо послать правительству требования, чтобы делали что – нибудь.
В феврале 1921 г. остановилось несколько предприятий Петрограда, потому что не было топлива и сократили продовольственный паек. Забастовочное движение шло под лозунгом отмены диктатуры пролетариата и установления власти свободно избранных Советов. Понять людей было можно: война закончилась, пора было кончать с диктатурой и всеми ее атрибутами. Люди устали от трудностей. Нужна была передышка.
– Мы были отрезаны от страны и мало знали, что происходит в это время в Питере, – говорит И. Ермолаев.
Но слухи по Кронштадту ходили. Прибывшие из Петрограда моряки Григорьев и Савельев, освобожденные под поручительство матросов из Дерябинской тюрьмы, где они сидели за воровство, красочно рассказывали ужасные истории: опять зверствуют казаки, идут сплошные расстрелы, рекой льется народная кровушка. Виноваты во всем коммунисты. На линкоре «Петропавловск» появились эсеровские листовки, где предлагалось всем оказывать сопротивление власти.
27 февраля на собрании экипажей «Петропавловска» и «Севастополя» была принята резолюция из 13 пунктов с требованиями к правительству. Составлена она была умно и очень тонко. Никаких страшных вещей в ней не говорилось.
– Мы просили у правительства дать нам только то, что оно само обещало народу, – сказал И. Ермолаев.
За эту резолюцию проголосовало и большинство кронштадтских коммунистов!
1 марта в Кронштадт приехал председатель ВЦИК М. Калинин.
– Он хотел провести митинги раздельно с солдатами и матросами, но мы не согласились, – вспоминает И. Ермолаев. – На Якорной площади собралось тысяч пятнадцать. Говорил Калинин о победах, что моряки в революции были первыми, кто ее защищал. В общем, мы поняли, что он приехал нас уговаривать. Матросы стали кричать: «Хватит нас хвалить! А когда мужиков от продразверстки освободите?» Калинин сказал, что такие наши требования неуместны, и все это не похоже на нас, революционных матросов. Калинин уехал, а уже через два – три дня нас и объявили мятежниками.
Интересно, что за эту резолюцию из 13 пунктов на митинге голосовали практически все. Против было только трое, в том числе и М. Калинин. *
– С 6 марта над Кронштадтом с самолета стали разбрасывать листовки за подписью Троцкого, чтобы мы капитулировали, иначе перестреляют всех, как куропаток. Такая листовка людей особенно оскорбила. А ведь в наших требованиях ни слова не было против Советской власти! После этого из партии стали многие выходить, 99 процентов вышли.
Еще раньше по распоряжению Троцкого была совершенно прекращена доставка продовольствия в Кронштадт. Эту меру иначе как провокационную расценивать нельзя: никаких попыток договориться с людьми, хотя бы постараться понять их, а сразу репрессии. Все в духе того времени, все в духе Троцкого.
– Седьмого марта был первый штурм крепости, – вспоминает И. Ермолаев, – по льду шли цепи курсантов. Бедные мальчики, как их было жаль… За курсантами стояли пулеметы, чтобы никто не отступал.
Эдуард Багрицкий, поэт революции, потом напишет патетическое: «Нас бросала молодость на кронштадтский лед…»
Стреляли друг в друга те, кто совсем недавно вместе сражались за светлое будущее, верили, что оно будет справедливым и чистым. Стреляли по приказу человека, для которого не было преград на пути к мировой революции.
Первую атаку курсантов кронштадтцы отбили.
– А потом начался непрерывный обстрел крепости, – продолжает И. Ермолаев, – с Лисьего Носа, Красной Горки, Ораниенбаума. Постоянно огонь. Но мы не хотели крови, а если бы действительно хотели – у кораблей были мощные орудия, их огонь достал бы и до Питера, и до окружающих Кронштадт фортов. Послали делегацию матросов в Питер – ее расстреляли. Расстреляли летчиков авиадивизиона, которые нас поддерживали. С нами разговаривали только оружием. Не мог восстать Кронштадт против всей России! И в ревкоме у нас не было ни одного офицера, как об этом потом писали.
Да, это подтверждает и официальная советская историография: «Рядовые участники мятежа были резко настроены против бывших царских офицеров». Все члены ревкома были рядовые матросы. Выдавали они себя за беспартийных. Потом, правда, чекисты добились от захваченных, что один был эсер, второй – бывший меньшевик, другой при царском режиме служил сыщиком. Лидер восставших, писарь С. Петриченко, после событий оказался в Финляндии, где установил связь с рядом западных спецслужб, принимал активное участие в работе белогвардейской террористической организации «Русский общевоинский союз». В апреле 1945 года его арестовали органы СМЕРШа. Он умер в заключении, получив 10 лет.
Рядовые участники восстания членов прошлого ревкома, а тем более будущего, знать не могли. Очень быстро, сразу после отъезда из Кронштадта М. Калинина, реальная власть здесь оказалась уже не у ревкома, а у штаба обороны. Здесь уже были и офицеры, предлагавшие действовать активно. Большинство матросов об этом не знали. А вот в штабе Троцкого знали наверняка.
Такой ли уж серьезной угрозой для Советской России был Кронштадт? Наступать оттуда возможности практически не было. Возмущение матросов вполне можно было погасить переговорами. Парадокс как будто бы: как раз в эти дни в Москве начал работать X съезд РКП (б), на нем должны были быть приняты именно те решения, которых и требовали кронштадтцы! Стоило только объявить об этом – и все бы успокоилось.
Но Троцкому не нужно было спокойствие. К Кронштадту перебрасываются наиболее надежные дивизии, создается мощный кулак из 7—й армии под командованием М. Тухачевского. В Кронштадт зачастили визитеры с Запада, стало поступать продовольствие из Финляндии. Активизировались все силы, которые ненавидели Советскую власть, – от Керенского до Врангеля. Рядовые участники восстания этого не могли знать, они и не подозревали, что уже стали пешками в большой политической игре. И сценарий очень простой: через Кронштадт в Финляндию и дальше на Запад идет Красная Армия под командованием Троцкого и Тухачевского. Предлог: мятежникам помогают капиталисты. Хотя это и была всего лишь гуманитарная помощь. Кронштадтцы были поставлены в безвыходное положение. Они должны были стать кровавым мостом к новым победам мировой революции: А если опять война, то о замене продразверстки продналогом, вообще о НЭПе не может быть и речи.
Ранним утром 17 марта начался штурм Кронштадта. В атаку пошли даже делегаты X съезда РКП (б), в операции приняли участие А. Бубнов, К. Ворошилов, Я. Фабрициус, И. Федько, будущий великий пролетарский писатель А. Фадеев.
– Накануне большая часть кронштадтцев ушла по льду в Финляндию, – рассказывает И. Ермолаев, – остались только отряды прикрытия. В нашем отряде из 150 человек к концу дня осталось только 12…
Удалось тогда спастись и И. Ермолаеву, он оказался в Финляндии.
В ноябре 1922 года ВЦИК амнистировал всех бежавших за границу рядовых участников, рядовых повстанцев, им было разрешено вернуться на родину.
– Можно было остаться, уехать в Америку, но у нас была такая тоска по Родине, – вспоминает И. Ермолаев. – Мы были патриоты, жить за границей всегда – не было и мысли. Вернулся, встретили нас чекисты – и сразу на Гороховую, а оттуда в тюрьму на Шпалерную. Держали там до тех пор, пока мы голодовку не объявили – чтобы поскорей с нами что – нибудь решили. Потом приговорили к трем годам лагерей и отправили на Соловки. Там были десятки тысяч заключенных, и не только белогвардейцы, но и крестьяне, священники, казаки. Освободили всех в 1925 году.