Реквием «Вымпелу». Вежливые люди

– Не беспокойся. Всё будет «якши»![13 - Якши – хорошо (тюрк., араб.).]

Уже наверху, около двери, мы увидели Скорика, бегущего к нам. Он на время оставил местных, чтобы попрощаться. Встретились на середине трапа. Обнялись. Крепко, по-братски, как будто были очень близкими и родными людьми. На прощанье сказав друг другу: «Бог даст, свидимся!», – побежали по раскачивающемуся трапу в разные стороны…

Когда самолёт поднимался, опять окружённый вертолётами, я думал: «Всего трое суток знаю человека, а уже полюбил его, и такое ощущение, что знаю много лет. Правильно говорили наши учителя: общая опасность сближает людей и делает их друзьями навсегда…»

Как неожиданно и ярко произошла наша встреча! И какой важный урок своего мудрого и спокойного отношения к жизни он показал. А история его, которую я назвал «Второе пришествие Христа», и есть ответ на многие вопросы, возникающие сегодня в моей голове… И в какой-то мере именно он показал мне правила расстановки знаков препинания по нашему отношению к жизни и смерти…

Уже поздно вечером приземлились в морозной и заснеженной Москве. Нас ждала дежурная «Волга». Водитель нетерпеливо гнал всю дорогу и молчал, приученный службой. В Балашиху, на 25-й километр, заскочили, чтобы сдать оружие и спецсредства. Из дежурки набрал домашний номер Хмелёва и стал докладывать.

– Владимир Александрович! Прибыли в Москву полтора часа назад. Оружие сдали…

– Подожди. – И он впервые назвал меня просто по имени. – Скажи главное: вы сумели правильно расставить знаки препинания?

Этот вопрос меня поразил больше всего: «Он, оказывается, пока мы летали, был с нами на одной волне. Командир думал так же, как и мы, и задачу эту решал вместе с нами. Только он – здесь, а мы – там…»

Часть вторая. В лесу

Всем моим братьям-ОУЦменам, прошедшим леса, горы и болота во времена своей подготовки, – посвящаю

Лес был нашим уютным родным домом. Он стал для нас живым, осязаемым организмом. Лес, как ещё один член нашей группы, заботился о нас, оберегая, как своих товарищей, от невзгод. Мы с ним подружились накрепко и навсегда. Он – как жена: кормил, поил и радовал своей красотой. Он – как друг: всегда подставлял своё мощное лесное плечо и протягивал крепкую ветвистую древесную руку… Нигде и никогда в дальнейшей жизни я не испытывал такого блаженного комфорта от пребывания рядом с потрескивающим костром в окружении густого, теплого русского леса.

В ту ночь в лесу звёздное летнее небо горело огромным количеством неповторимой красоты ярких голубых звёзд. Лишь небольшая их часть, пробиваясь сквозь густые вершины деревьев, смогла заглянуть в самую середину дремучего леса, на маленькую уютную полянку. По всем правилам партизанской науки мы выбрали именно это место: вдали от жилья и человека, поближе к диким зверям и птицам. Только животные в этом прекрасном уголке земли были сегодня нашими спутниками. Встреча с любым гражданским человеком нами расценивалась как провал.

Я возился с костром, подкладывая дрова, и старался, чтобы ни одна искра, как учили, не вылетала из огня. Рядом на земле возлежали два начальника отдела. Мой – Розин и соседнего, 3-го боевого, отдела – Кириченко. Валерий Витальевич Розин, укутавшись в лётную куртку, лежал на полиуретановом коврике, очень тонком и поэтому оставляющем ощутимой каждую веточку под телом, но зато – совсем малом по весу. Это облегчало рюкзак в переходах на марше и дарило уют на днёвках и ночёвках, защищая от холода земли.

Кириченко, похожий на среднеазиатского бая, лежал на надувном матрасе. Никакие кочечки и сучочки под телом были ему не страшны, кроме того, расстояние от лесной сырой земли из-за воздуха в матрасе было значительным. А самое главное, было невообразимо мягко.

Мы уже давно, каждый для себя, брали в такие походы или надувной матрас, или коврик. Некоторые выбрали лёгкость в весе, но при этом жёсткое «прокрустово ложе». Кто-то выбрал мягкость опочивальни в виде надувного матраса. Когда при постановке задачи выяснялось, что с собой не надо тащить много железяк в виде мин, гранат, патронов и каких-либо спецсредств и переходы будут не больше недели, то многие брали надувные матрасы. Если же переходы были длиннее, а железа – побольше, то над рюкзаками приторачивали свёрнутые в трубу эти самые коврики. Когда командир группы давал команду выставить охранение и располагаться на ночлег, группа с надувными матрасами, забравшись в кромешной тьме в ещё более непролазную чащу и темень, распаковывала рюкзаки, естественно, первым делом скинув опостылевшую ненавистную сырую обувь, доставала достаточно тяжёлые матрасы с самого низа рюкзака, выворачивая все остальные вещи, и… начиналось ночное дыхательное упражнение. Из-под каждого мало-мальски густого кустарника звучал сначала громкий вдох, затем длинный звучный выдох. А потом, уловив чутким ухом такие же звуки из соседних кустов, причём доносившиеся со всех сторон, – каждый слышал уже раздающееся сдавленное приглушённое хихиканье. Лес дышал и смеялся шёпотом. А наши матрасы и коврики от постоянного использования и скольжения по земле, траве, грязи, снегу, лужам, болотам, камням и ещё чёрт знает чему были ужасно «закамуфлированного» цвета. Некогда новенькие и достаточно игривых расцветок, купленные на собственные деньги, они уже поистёрлись. Все знали: «Поход – дело, надо сказать, государственное, а ночёвка и сон – дело личное». И поэтому, когда душа во сне отделяется от тела, и раньше всех, опять же во сне, уже выполнила боевую задачу, – это твоё индивидуальное дело. Поэтому для индивидуальной задачи и подбирались собственные средства для комфортного отдыха.

Мы, кстати говоря, к финансам и личным закупкам относились философски. Была определённая штатная форма и было дополнительное, всякое подсобное снаряжение. То есть очень нужные вещи личного назначения. Если одежда спецназа была принята нами единодушно и навсегда, то для хождения по горам, долинам и по взгорьям у нас вместо тяжёлых ботинок были свои кроссовки. Разного цвета, подогнанные под свою ногу и часто, что называется, видавшие виды. За один день эти кроссовки успевали вымокнуть от росы в густой траве, побродить по ручьям и болотам, минимум десятки раз согреться от быстрой ходьбы и бега и высохнуть, снова промокнуть при переходе речки и потом подвялиться у костра. Кроссовки имели ещё одну особенность. В рюкзаках у каждого была гражданская одежда. И если бывали поводы, а бывали они нередко, мы переодевались в гражданку, прятали автоматы в рюкзаки и пересекали сложные участки под видом туристов, геологов или просто грибников. И кроссовки в этом случае не становились демаскирующим признаком. А преподаватели учили, чтобы обувь, для конспирации, не была у всех с одной фабрики.

Вообще для таких походов мы подбирали самостоятельно и рюкзаки, и ножи, и фонарики. Но самое большое мастерство требовалось, чтобы подобрать нижнее бельё – трусы!

Трусы – это «козырь» спецназа. Неправильный шовчик на них у кого-либо из сотрудников подразделения может замедлить темп движения всей группы в несколько раз. Хорошо, что многие раньше были спортсменами. Занятия лыжами, кроссами ещё тогда заставили нас подходить к нижнему белью с большим вниманием. В середине рюкзака, завернутые и укутанные в несколько целлофановых пакетов, лежали оберегаемые от промокания запасные трусы, носки и, что тоже важно, тёплые носки, предназначенные только для отдыха – для днёвок или ночёвок. Комфорт ног и, главное, их здоровое состояние, – это такая же важная составляющая для спецназа, как и оружие. Ноги в начале похода и в конце его – это было немаловажно для всех. Здоровья и выносливости хватало нам с лихвой, а вот от травм мы умели оберегаться и избавляться. Мы научились с годами их не получать. Через несколько лет нашей подготовки человек, имеющий травму, вызывал у нас и удивление, и неприятие. Такие «умники» переходили в сопутствующие подразделения. Умниками мы их считали потому, что они имели знания, как избежать травм, но не предпринимали усилий, чтобы их не получать, а значит, уже имели другую мысль: дескать, устали ходить по лесам и болотам. В слаженных боевых группах таких уже не было.

Валерий Витальевич, неожиданно изменив тему разговора, который плавно протекал между нами с момента появления костра, спросил:

– Как бы вы поступили в такой ситуации? Боевая группа получила важное правительственное задание: выдвинуться в определённый район и уничтожить стратегический объект. Уничтожение этой цели – переломный момент всей военной кампании. Значение выполнения приказа настолько велико, что секретность операции уже вызвала потери среди наших разведчиков: получение информации о работе и нахождении этого объекта также было сопряжено с гибелью наших людей! – Розин всегда говорил спокойно, плавно и вдумчиво, не повышая тон своей речи. Он присел на своём ложе и продолжил: вот вы, командир, с лучшими и проверенными офицерами вашей группы, проделав долгий, огромный маршрут, сохраняя секретность, почти приблизились к цели. Но произошла неожиданная встреча… – Валерий Витальевич на секунду замолчал. Я инстинктивно приблизился к нему, вслушиваясь в слова. – Перед вами – семья местных жителей: женщина и двое мальчиков-подростков собирают то ли травы, то ли грибы… Ваши действия, товарищ командир?

Кириченко, довольный вопросом, – он-то знал эту историю, – заворочался на матрасе и повернул ко мне своё круглое, с виду добродушное лицо. Его серые глаза иронично наблюдали за моей реакцией.

– Это происходит на территории нашей страны или?.. – задал вопрос я, рассчитывая на паузу, чтобы получить немного времени на обдумывание.

– А, по-твоему, это имеет значение? – уже задал вопрос Кириченко.

В котелке над костром закипал лесной напиток. Там было несколько сортов чая, листья мяты и малины, а главное – чага, собранная с берёз. Толик Чуткой, четвёртый участник этого ночного разговора, насобирал и бросил в котелок ещё каких-то полевых трав. Он вообще очень хорошо разбирался в премудростях лесной жизни. Тёмная коричневая жидкость, закипев, забулькала. Анатолий сделал вид, что разговор к нему не относится. Он был мудрым человеком. Поэтому продолжил с большим рвением и усилием заниматься очень важным для всех нас делом: ловко подхватил котелок с огня и разлил эту бодрящую жидкость по подставленной «таре» для чая, которая тоже была у каждого на свой вкус. В руках, обжигая пальцы, он держал большую, похожую на армейскую, кружку. И, даже не остужая, – чай настолько был горяч, что в кружке продолжал пузыриться, – стал отхлёбывать кипяток. Мы с ужасом смотрели, как Толик, обжигаясь, сразу же выпил примерно с пол-ёмкости. При этом он, довольный, издавал причмокивающие звуки. Увидев наше удивление, произнёс:

– Ничего не могу с собой поделать! Люблю чай, чтобы был сразу же с огня… – И сделал ещё глоток с таким наслаждением, что я сам попробовал отпить крутого кипятка и при этом обварил всё, что даже не предполагал, что можно обжечь.

– Да, у каждого – своё, – глядя на мои страдания, высказался Кириченко.

– Людей оставить из группы с этой семьёй, чтобы их временно задержать, – нельзя… Без кого-то из бойцов есть опасность не выполнить задачу… – как бы размышляя, начал я, продолжая глядеть на кружку с кипятком. Этот Чуткой, со своим садомазохистским чаепитием, сбил меня с мысли. А интересно, – он знает, как поступить?

– С собой взять их тоже невозможно… Значит, остаётся только… одно решение?! – Я сам ужаснулся от этой мысли. – Я прав? – обратился я к Розину.

– Именно такой случай произошёл во время Великой Отечественной войны, – стал рассказывать Валерий Витальевич. – Группа, кстати, которая готовилась в том же самом месте, где сейчас учитесь вы, на 25-м километре в Балашихе, была заброшена в самый глубокий тыл фашистов. На маршруте они встретили семью местных жителей… – Розин надолго задумался, словно пытаясь представить эту далёкую картину. – Командир тогда принял решение: местных жителей – уничтожить, а тела спрятать и замаскировать… Я, как офицер, но прежде всего как человек, до сих пор не решил, как бы поступил в такой ситуации я? Но… вам скажу, насколько важной для командира, идущего по вражеской территории, является скрытность передвижения, которую сегодня мы тренируем. Если вы добьётесь профессионализма: научитесь растворяться в лесу, в горах, болотах – да где угодно! – если вы никогда и ни с кем не встретитесь, до тех пор, пока не дойдёте до нужной точки… Тогда и решений таких принимать не придётся!

Последнее предложение начальник отдела сказал почти шёпотом, но прозвучало оно в этом сказочном лесу как голос Левитана[14 - Диктор Всесоюзного радио, в годы Великой Отечественной войны (1941–1945) читал сводки Совинформбюро и приказы Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина.] из динамика на городской площади. Я эту фразу ношу в своём сердце и сегодня. Я не знаю, как бы поступил сам! По этому вопросу всю свою последующую жизнь пытаюсь, как через некую лакмусовую бумажку, увидеть и сопоставить многие события в жизни своих товарищей. А как бы поступил тот или другой из них при таком стечении обстоятельств? Но ответа никогда не получаю! Не дай Бог никогда и никому попасть в такую ситуацию… Быть героем – броситься с автоматом в атаку, даже упасть на дзот – каждый из наших офицеров был готов, по крайней мере так казалось мне… Нет, не казалось – я был уверен в этом! А стрелять в своих – не готов никто и никогда! И не любого обманут и заставят делать это… Но тогда я не знал ответов. В последующем поступок каждого в отдельности определит мудрость и откровенность услышанного.

– Сунь-Цзы, древнекитайский философ, очень давно написал: «Умный найдёт выход из экстремальной ситуации, а мудрый – не допустит её…» – процитировал Розин.

– Поэтому, мужчины, – жёстко сказал другой начальник отдела, – относитесь серьёзно ко всему, что происходит с вами сегодня. Это – не игра и не развлечения за государственный счёт. Именно вы должны быть готовы к принятию самых серьёзных решений в жизни ваших подчинённых… – И вдруг Кириченко накинулся на Чуткого:

– Я тебя умоляю, прекрати хлебать кипяток!

– Виталий Николаевич, он показывает «железность» своего тела, – постарался шуткой замять ситуацию Розин.

– Да, железность его характера мне известна, – поддержал шутливый разговор Кириченко, который вообще без юмора жить не мог. – Правда, с «железными» людьми по сырому лесу ходить сложно: гремят, следов много оставляют, а самое неприятное… боюсь, – ухмыльнулся он, сделав паузу… – заржавеют!

Мы заулыбались, а мудрый Толик сказал:

– Этого произойти не может! Мы всегда «в масле вашего опыта»…

– Браво, Толик! – я поднял над головой кулак, – Venseremos[15 - Мы победим! (исп.).]!

– Ну и подчинённые пошли, – слова им не скажи, – незлобиво проворчал Виталий Николаевич.

Хотя мы всегда знали такт и проявляли уважение к начальству, тем более к своим командирам, с которыми постоянно находились во всех и тренировочных, и боевых событиях, «подкалывать» себя мы не разрешали.

На некоторое время каждый занялся своими делами, до тех пор, пока Валерий Витальевич не привлёк всех нас своим рассказом. Говорил он певуче, не спеша, будто наслаждаясь этой историей.

…Розин родился в феврале 1941 года. В год начала самой ужасной войны, пережитой нашим народом. Остался без родителей в малолетнем возрасте. Мама умерла от тяжёлой болезни, отец ещё раньше погиб на фронте. Воспитанием Валеры занялись многочисленные тётушки и бабушки. Тяжелейшие испытания на него свалились с детства. Голод, нужда, но он был всегда окружён заботой и любовью близких. Поэтому и был он человеком непритязательным, без амбиций, но стойким и выносливым, как стальной прут: ни согнуть, ни ржавчиной испортить. Учился хорошо, окончил институт. Наверное, в память о родителях, ушедших из жизни во время войны, немецкий язык он выучил в совершенстве. Попал на работу в органы государственной безопасности – в территориальное управление в далёком сибирском городе Кемерово, где и жил в то время. Оперативная работа сразу же понравилась, это было его призвание. Появились первые значимые результаты, да и начальство было довольно: хорошего парня подобрали. Но на него обратили внимание и разведчики. Интеллигентный, грамотный, свободно владеет немецким языком, отличный спортсмен – лучшей кандидатуры и не пожелать. После бесед и дополнительного тестирования направили на учёбу в Балашиху. А тут начались события в Афганистане. Как одного из самых профессиональных спецназовцев, имеющих холодную голову и к тому времени уже прекрасный оперативный опыт, – назначили командиром штурмовой группы самого, пожалуй, сложного объекта: здания Генерального штаба армии Афганистана. Только охрана помещения – более двухсот солдат, и внутри – штабные офицеры и генералы. Подобрали группу таких же, как Розин, решительных и бесстрашных людей. Всего 22 человека. Захват провели мгновенно, мастерски используя оперативный опыт и умения спецназа. Практически без потерь. По завершении операции его наградили орденом Боевого Красного Знамени, хотя представление ушло на звание Героя Советского Союза. Потом его пригласили работать в «Вымпел». Назначили начальником отдела. Через него, если можно так выразиться, прошли почти все, кого брали на службу в ОУЦ. Без практического оперативного и боевого опыта этого человека не было бы той правильной канвы, по которой шли и обучение, и боевая работа наших отделов.

– Расскажу я вам быль из жизни предков наших великих, – начал неожиданно Розин. – Звались они тогда «Русичи». Отцы и дети – сила моя, гордость моя, боль моя…

* * *

Прекрасное солнечное осеннее утро озарило ладно скроенные домики, дремавшие на опушке сказочного леса. Лес вокруг стоял ещё зелёный, но уже с пробивающимся золотом увядания природы. Ниже небольшого хутора, притихшего на этой опушке, через деревья просматривался полноводный изгиб мощной реки.

Здесь шла своя размеренная жизнь. Живущая в этом месте семья своими стараниями превратила это место в уютное жильё. Отец, высокий, ладно сбитый, русоволосый и голубоглазый мужчина, стоял около большого дубового стола и показывал своему старшему сыну, которому было лет семнадцать, искусство обращения с топором. Он небольшим чеканом[16 - Чекан – топор (старослав.).] мастерски вырубал фигуру какого-то ещё неузнаваемого лесного жителя. Движения его были настолько точны, что фигурка сказочного персонажа появлялась прямо на глазах внимательно следящего за этим подростка. Рядом стояли ещё два наследка[17 - Наследок – потомок (старослав.).]: четырнадцатилетний, очень похожий на своего отца, и другой – совсем маленький, белокурый, в длинной льняной рубашке. С улыбкой и удовлетворением наблюдала со стороны за этим красивая женщина. Жена. Мать. Она попеременно помешивала в большой лагвице[18 - Лагвица – чаша (старослав.).] пахучее варево из мяса и грибов и одновременно живо накрывала на стол. Вокруг распространялся запах вкусного грибного блюда. Около стены крепко срубленной избы на витиевато сделанной деревянной скамеечке, на солнышке, сидел дед, высоко задрав голову и подставив солнцу своё лицо с большой длинной седой бородой. Он прищурил глаза и признательно размышлял, что судьба подарила ему такого замечательного сына. От печки с большим караваем хлеба спешила к столу его супруга в червлёном[19 - Червленый – красный (старослав.).] сарафане, когда-то красивая и бойкая, а сегодня седая, с добрым лицом старуха.

Эта семья обосновалась здесь уже лет сорок назад. Тогда ещё молодой сероглазый парень и его жежёнка[20 - Жежёнка – молодая жена (старослав.).] присмотрели эту поляну и начали строить своё жилище и воспитывать детей. Благодатный лес окрест[21 - Окрест – вокруг, около (старослав.).], река, полная рыбы. Чуть ниже опушки – большая возделанная поляна с пшеницей. И сегодня дед, отец семейства, был удовлетворён итогами своей жизни.

Вдруг старик резко открыл глаза. Слух его стал уже не тот, что раньше, но он, лесной житель, чётко уловил перемену в щебетании птиц. «Чужие!» – пронеслось в его голове. И действительно, на дальней опушке леса, справа от реки, медленно и осторожно, как стая, пробиралась группа ратно-одетых и вооружённых мечами и копьями людей. Дед почувствовал их хищные взгляды, колюче выхватывающие за деревьями постройки, обнесённые высоким мощным частоколом. Они стали совещаться на гортанном языке, с какой стороны лучше нанести удар…

Тревога деда передалась женщинам. Они встрепенулись, как две большие сильные птицы, и влетели в дом, нет, не для того, чтобы спрятаться, а для того, чтобы принести оружие. Отец бережно отложил топор, выпрямился во весь рост и стал тревожно всматриваться в пришельцев, суетящихся на опушке, оценивая их силу, вооружение и намерения… Враги! Они пришли не с добром. Захваты чужого имущества и уже обработанных земель в последнее время на Руси стали частым явлением со стороны языков[22 - Языки – народы (старослав.).], живущих на полудне[23 - Полудне – юг (старослав.).]. Они были безжалостны и жестоки.

Отец подвязал потуже пояс на широкой белой рубахе, взял в руки кожаную епанчу[24 - Епанча – войлочный или кожаный панцирь (старорус.).], скреплённую мелкими и частыми металлическими колечками, которую поднесла ему жена, уверенно надел её на себя. Потом он сдёрнул из-под навеса какое-то устройство, напоминающее заплечную корзину, взял в руки самого маленького мальчика и, водрузив дитя в это приспособление, закрепил его у себя за спиной кожаными ремнями. Потом медленно надел остроконечный блестящий шелом[25 - Шелом – шлем (старослав.).] и закинул за спину, практически полностью закрыв сходотая[26 - Сходатай – выходец, потомок (старослав.).], большой круглый щит. За ту самую верёвку, которой только что подпоясался, засунул тот самый маленький ладный топорик, которым только что работал, а в руки взял два обоюдоострых харалужных[27 - Харалужный – булатный (старослав.).] меча. Одновременно он продолжал следить за опушкой поляны, но всё-таки больше всматривался в лицо среднего сына. Старший уже понимал опасность ситуации и даже успел сбегать в избу, притащив оттуда острый, ещё тяжёлый для него, но уже привычный свой меч. Отец в последнее время учил его рубиться на мечах, и мальчик уверенно владел оружием, защищался щитом и точно кидал сулицу[28 - Сулица – короткое метательное копье (старослав.).]. А вот средний только приступил к этой нелёгкой науке… И отец, как мудрый наказатель[29 - Наказатель – наставник, учитель (старослав.).], сейчас думал только об одном: взять ли его на бой с врагами или оставить с женой и родителями в доме.