Враги креста
Куда отправит философ людей, умерщвленных ради высших ценностей?
Неужели в рай?
Можно ли уничтожить хоть одного человека ради того, чтобы уцелели другие?
Первосвященник Каиафа и иудейский синедрион убили Христа руками римлян. Столкнулись ли здесь различные ценности? Равноценны ли они?
Никакое убийство единичного лица не может быть искуплено сохранением тысяч других жизней или целой нации46.
Прекрасны страницы, посвященные Бердяевым этике социальной обыденности, внешней и внутренней иерархии, критике христианской неправды и лицемерия, трагическому конфликту государства и личности, творчеству человека.
Но совсем облохмотились комплименты по адресу «гениальности» Бахофена, чье устарелое учение о матриархате Николай Александрович воспринимает с такой нежностью, будто перед ним Вечная Женственность.
Архаическая, первобытная эпоха человечества преподнесена Бахофеном как эра господства женщины, матери-земли, подземных хтонических богов.
В Библии нет нигде следов матриархата. Бог есть Бог Авраама, Исаака, Иакова, а не Сарры, Ревеки, Рахили. Даже, если наука сегодня ошибается, отрицая существование матриархата когда-либо на земле, почему я должен верить больше Бахофену, чем Библии? Почему Бердяев цепляется за Бахофена? Потому что доктрина Бахофена укладывается в схему Бердяева о борьбе личности с родом, коллективом, о преодолении женского начала мужским.
Бердяев вообще немало отводит места в своих книгах отношениям мужчины и женщины, серьезно затрагивает связь грехопадения с вопросами пола, половых контактов, секса. Справедливо критикуя бл. Августина, трактаты которого о любви он рассматривает как руководство для коневодов, мыслитель, однако, в «опыте парадоксальной этики» иногда перегибает палку: ему мнится, например, что половой акт всегда эстетически непривлекателен. Скульптуры Родена, фильм Феллини «Казанова» свидетельствуют об обратном…47
Разве это эстетически непривлекательно? «Поэзия делается в постели как любовь…», ‒ утверждал в своих стихах Андре Бретон.
«Восточная монашеская литература часто отождествляет половые отношения с грехом, но эта несомненная односторонность объясняется самым характером этой литературы, направленной к оправданию особого монашеского призвания… Церковь… никогда не считала, что половые отношения, как таковые, являются проводником греха, хотя церковные предания и признают, что в греховной, падшей человеческой жизни греховность часто проявляется и в них, как и в других явлениях человеческой жизни» (Прот.Иоанн Мейендорф, «Православие и современность», 1981).
Нанося удары по лжи в суждениях христиан о верованиях нехристианских, Бердяев полагает, что «человек имеет прежде всего иудейско-эллинские истоки».
Какой человек? Сам по себе, отвлеченно взятый или европейский? А Индия, арии?48
«Индусское сознание не знает любви, поэтому оно не знает личности»…, ‒ вещает русский автор, удостоенный почётной степени доктора теологии в Кембридже.49
Лотосоокий Криша, чарующими звуками нежной флейты привлекающий к себе в лунную ночь сердца влюбленных пастушек, не ведает любви? Кришна не личность? Поистине «профессор персона, Бог – нет» (Гете) Бердяев отказывает в наличии личности не только индусам, но древним грекам: «Эрос платонический неперсоналистичен, не знает тайны личности и личной любви, он идеалистичен».
Сократ, получается, не знает Алкивиада как личность? И не знает, что он ничего толком не знает в своем возлюбленном? Какой идеализм! А все потому, что Сократ – не личность, в лучшем случае – мудрец…
Откуда Вл. Соловьев, ‒ спросил бы Бердяев, ‒ выкопал, будто у Платона «человеческая личность получает идеальное содержание, которым обусловливается ее внутреннее достоинство»? Как смеет Вл.Соловтев заявлять, будто «Буддизм – в этом его мировое значение – впервые провозгласил достоинство человека, безусловность человеческой личности»?50
Ницше также находил у древних греков многое из того, что сейчас называют персонализмом.
Естественно, представления о личности у греков или индусов не сопоставимы с христианским калибром личности. Но отрицать значение личности в дохристианскую эпоху, вряд ли, корректно. Ведь даже Бердяев чувствует, что по сравнению с христианином античный человек «более целен, более гармоничен, более спокоен, менее раздавлен высотой своей веры», что «однажды и в истории человеческой культуры было явлено что-то эдемское – в культуре древних греков, в ее прекрасных формах»51.
Вкусив в молодости плодов марксизма, автор «опыта» не обошел вниманием революцию и социализм.
Революция, по его мнению, решается на небесах, посылается на землю Промыслом, и лишь внешне кажется, будто она вызывается политическими и экономическими причинами, создается вождями и революционными массами.
Кто несет ответственность за беспощадное кровопролитие, свирепый террор, страдания сотен тысяч людей?
Если Бердяев допускает, что дионисический разгул революции выплескивается из темной бездны, почему бы ему не предположить, что революция санкционируется не на небесах, а в преисподней?
Экс-марксист не в силах пойти на это, поскольку искренне стоит за социализм. Правда, не марксистский, а аристократический, персоналистический. Еще К. Маркс в «Манифесте коммунистической партии» саркастически заметил: «Нет ничего легче, как придать христианскому аскетизму социалистический оттенок… Христианский социализм – это лишь святая вода, которою поп кропит озлобление аристократов».
Если Бердяев думает, что ни семья, ни государство не могут быть христианскими, каким образом он симпатизирует социализму, пусть даже персоналистическому? Социализм любого сорта нацелен на благоустройство в здешней жизни. Выйдя из сферы экономики социализм перестает быть социализмом. Персонализм испаряется в той мере, в какой в «низинах бытия» развивается социализм.
«Идея Царства Божия несоединима с религиозным или эстетическим индивидуализмом, с исключительной заботой о личном спасении».
Не потому ли в конце своей жизни философ принял подданство страны, где процветал безбожный коллективизм? «Отождествление с коллективной психикой всегда вызывает в субъекте чувство универсального значения («богоподобия»)…52
Как созревает ересь?
Она зачинается в тот миг, когда происходит концентрация на одной стороне религиозной истины.
Одномерность «свободной познавательной реакции человека на Откровение «Божие отталкивает Бердяева, но не мешает ему заниматься апологией ереси.
Сперва этик рьяно отстаивает право на инакомыслие, затем, чувствуя, что его миросозерцание отдает ересью, требует уничтожения не устраивающих его, передающихся от поколения к поколению взглядов, чего, разумеется, не следует делать, хотя бы «во имя полноты Божественной истины, во имя общения с Богом, во имя «свободы и любви»…
Пафос Бердяева в его глубоком неравнодушии к горю людей, но разыгравшееся воображение философа не менее, чем у его оппонентов, одержимо рационалистическим безумием, идеей рационалистической регуляции Божественной жизни. Вводимое им понятие бездны (Ungrund) не проясняет, а еще пуще погружает человеческое познание во тьму трансцендентального неведения. Различие между творчеством, идущим из глубины Божией и творчеством, клубящимся из пасти небытия, в таком общем и отвлеченном виде, как у Бердяева, в высшей степени тонко, туманно, и помогает, вероятно, только самому автору, как чернильный орех, который Вл.Соловьев носил в кармане штанов в качестве эффективного средства от почечуя.
Проблема соотношения между благодатью и свободой Бердяевым не решена, потому что данный вопрос вообще никогда не может быть рационально подытожен.
Свои теории Бердяев желает состыковать с соборным сознанием Церкви. Но строгие отцы Церкви давно определили ересь как всякое отступление от Православия. Одно из таких отступлений – тезис Бердяева о предсуществовании душ. Этим «комплексом Оригена» страдал и Вл.Соловьев, но излечился, чего не скажешь о Бердяеве.
Его книга – «охлажденный продукт культуры».
Неправильно считать, что «теодицея» Бердяева не причиняет ущерба основам христианской Церкви. Недостатки конфессиональной практики и традиционного богословия – не секрет, однако эти недочеты не касаются фундамента вероучения, на которое посягает «духовная динамика» еретического персонализма.
Мы вашей памяти верны
Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!
В канун отмечаемого сегодня праздника Св. Новомучеников и Исповедников Российских, открыл книгу, посвященную памяти подвижников, и увидел фотографии узников и узниц Бутырской тюрьмы, извлеченные из архивов КГБ… Какие прекрасные, чудесные, преображенные страданием лица!.. В глазах, глубоко печальных, застыло недоумение по поводу того, кто и за что сгреб их когтистой лапой в каменный мешок советского острога. Одновременно можно отчетливо прочитать в их изможденных чертах, что они все понимали, досконально знали, почему изнемогают, ведая: никогда не дышала столь рядом с ними неминуемая смерть… И еще написана была на этих святых ликах тяжелая готовность испить за Христа до дна, до самого донышка, чашу смертную, как испил ее в древности св. Максим Исповедник, которому в преклонном возрасте отсекли язык, отрубили руку, и как в двадцатом веке осушил эту же чашу митрополит Петроградский Иосиф (Петровых), в чью честь назван ныне освященный нами новый храм!
Митрополит Иосиф предстает пред нами, по воспоминаниям современников, в облике высокого, худого аскета в круглых очках, седого, серьезного, как бы необщительного на первый взгляд, профессора духовной академии, плодовитого духовного писателя, чьи труды носили такие названия как «Божия Матерь – Благодатная Матерь русского народа», «Учение Лейбница о происхождении и сущности зла»…
Будучи настоятелем одного монастыря, Владыка в 1913 г. встречал там Императора Николая II, подчеркнув в своем дневнике: «Только истинный Божий слуга имеет побуждения и средства быть верным слугою Царя и полезным членом Церкви и Отечества». Не подозревал, автор данных строк, что вскоре Отечество, опьянев от сивухи кровавой революции, заклеймит его как «махрового монархиста» и пойдет швырять по тюрьмам и ссылкам.
За что? За то, что побывал он в «объятиях Отчих» в Иерусалиме и на святой горе Афон, и был ему при постриге в монашество будто бы глас с неба: «Теперь, когда хулится имя Божие, молчание постыдно и будет сочтено за малодушие или бесчувственную холодность к предметам веры. Да не будет в тебе этой преступной теплохладности, от которой предостерегает Господь. Работай Господеви духом горящим».
Кабы чуял будущий узурпатор церковной власти в СССР митрополит Сергей (Страгородский) кого он рукополагал в 1909 г. во епископа, кого возвел в 1926 г. в сан митрополита и назначил на кафедру в Ленинграде, кого в лице иерарха Иосифа пригрел на своей груди! Ведь сам митрополит Сергей, кровь от крови змеиной породы, сперва сполз в обновленческую бездну, да вскоре сообразил, успел перед Патриархом Тихоном повиниться (лиса покаялась – стерегите кур!) и вопреки указу Святейшего Тихона (запрету экс-обновленцам занимать высшие церковные должности) ухитрился проскользнуть (после смерти Патриарха) на первое место в иерархии. Разумеется, с подачи основателей «Общества дружбы НКВД – СС».
Сергей быстро смекнул, куда влечет православную паству маститый архипастырь, и решил убрать, задвинуть оппозиционера подальше от центра, на периферию, с берегов Невы в Одессу.
Владыка Иосиф наотрез отказался подчиниться перемещению на юг.
В 1928 г. он с группой архиереев официально отрекся от митрополита Сергия при поддержке немалого слоя духовенства и мирян. Отшатнуться заставила скандальная Декларация 1927 г., где тот скандировал: радости антихриста (т.е. советской власти) – наши радости!
«Мы, ‒ заявил митрополит Иосиф, ‒ не даем Церковь в жертву и расправу предателям и гнусным агентам безбожия… Может, не спорю, вас пока больше, чем нас. И пусть за мною нет большой массы, но я не сочту себя никогда раскольником, а примкну к святым исповедникам. Дело вовсе не в количестве, не забудьте ни на минуту этого».
Не на минуту забывает это сегодня Московская Патриархия!
«Указание другому его заблуждений и неправды, ‒ учил митрополит Иосиф, ‒ не есть раскол, а попросту говоря – введение в оглобли разнузданного коня.» «Что хуже и вреднее всякой ереси, когда вонзают нож в самое сердце Церкви – Её свободу и достоинство?»
Объявив в «раздорнической деятельности» святителя Иосифа, Сергий и подобострастная клика квалифицировали его сторонников как «отщепенцев», создателей «раскола» – клеветническое клише, подхваченное со всем пылом постсоветскими сергианами по адресу тех, кто и сейчас не идет с ними ни на какой компромисс. Почувствовав после такой травли свои "чистые руки" пуще прежнего развязанными, припомнив «главарю иосифлян» то, что он ранее категорически не признал Высшее Церковное Управление обновленцев, организовал крестные ходы против вскрытия сатанократами святых мощей, против кампании по изъятию церковных ценностей, ОГПУ бросило «лидера тихоновщины» в московскую тюрьму, а потом и в другие темницы. В 1930 г. ему предъявили обвинение в создании и руководстве «контрреволюционными монархически – церковными группами» и загнали в ссылку. В глуши Казахстана преследуемый ютился в небольшом глинобитном доме, где имел грубо сколоченный стол, топчан да два стула с аналоем и здесь служил перед деревянным складнем с иконами.
Но и этого врагам Божиим показалось мало: в ноябре 1937 г. (если дата точна) его вместе с двумя соратниками ‒ митрополитом Кириллом и епископом Евгением – расстреляли.
В 1981 г. РПЦЗ причислила священномученика Иосифа к лику святых.
Обслуживающий персонал Кремля и Лубянки, то бишь Московский Патриархат, ничего похожего не сделал до сих пор… А если сделает, то из-под палки…
Что же мне, скудоумному, сказать ныне, в торжественный день чествования светочей отечественного Православия двадцатого века?
‒ Милые Новомученики и Исповедники Российские! Мы вашей памяти верны!
В конце шестидесятых годов прошлого столетия мне довелось некоторое время провести в Бутырской темнице… Сидел в тех же переполненных камерах, где морили вас; глодал ту же пайку черного хлеба; как вас конвоировали меня длинными коридорами на допросы к следователю; молился в тех же толстых стенах…
И от всего сердца благодарю Творца за то, что сподобил меня, многогрешного, через Бутырку пройти, как поют в песне, «не поднимая глаз,» по краешку вашей судьбы – жертвенной любви ко Господу Богу и Спасу нашему Иисусу Христу, Ему же подобает всякая слава, честь и поклонение, со безначальным Отцом и Святым Духом во веки веков.
Аминь.
Метастазы экстаза
«Горят, одуряя наш мозг молодой,
Лиловые топи угасших язычеств».
Б. Пастернак.
Был ли Карл Маркс знаком с «Эннеадами» Плотина?
Размышляя «на заре туманной юности» о страхе человека перед тайной мироздания, о Потустороннем Существе, культе и об Униженном Боге, молодой Маркс пришел к выводу, что «идеализм» вовсе «не фантазия, а истина».
Он пишет докторскую диссертацию о «Различии между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура», в подготовительных тетрадях к которой дает, между прочим, точную характеристику диалектики Плотина.
Согласно свежим научным исследованиям, Плотин использовал в своих трактатах взгляды Демокрита. Сопоставлять же учение Плотина и Эпикура не только возможно, но и необходимо53.
Следы усердного штудирования основ неоплатонизма и свободной ориентации в нем встречаются и в «Немецкой идеологии» Маркса, созданной вместе с Фридрихом Энгельсом, воззрения которого полностью тождественны с направлением духа Маркса (Дружба их, по мнению многих, была великая и трогательная).
Зреющий материалист испытал на себе влияние Плотина также через философию Гегеля, глубоко проанализировавшего греческие первоисточники и впервые открывшего Плотина для Запада в Новое время. В лекциях по «Истории философии» Гегель тщательно рассмотрел творчество этого яркого представителя позднего эллинизма. Считают также, что учение об Абсолютном духе у Гегеля ничем не отличается от учения о богах у Плотина54. «Интимная близость» Гегеля к Плотину доходила до текстуальных совпадений55. Знаменитый пассаж Гегеля, вниманием Маркса, «все действительное разумно, и все разумное действительно» выглядит как парафраз на тему Плотина о том, что решительно все существующее существует именно так, как ему надо существовать.
Что прежде всего идентично у Плотина и Маркса? На первый взгляд: ничего.
То, что неоплатонизм, как и марксизм, всегда занимался логикой (Маркс, по словам Ленина, оставил нам Логику «Капитала»), вcякого рода дедукциями, определениями, расчленениями, числовыми (Маркс в конце жизни увлекся дифференциальными исчислениями) изысканиями на пике интеллектуальных побед своих эпох, ‒ обычное явление, свойственное всякому миросозерцанию, претендующему на глобальный охват действительности.
Неоплатонизм далек от марксизма, как небо от земли, как эйдос, логос, софия, эманация от средств производства, прибавочной стоимости, классовых антагонизмов. Может, именно это отпугивало ученых (не щадящих усилий для кропотливого выявления, каким чудом интуиции Плотина внедрены в экзистенциалы Хайдеггера или в произведения Августина, Шопенгауэра, Бергсона и других) от конструирования «брачной связи» между эллином и немецким евреем?
Вспомнив тем не менее, что материя – один из краеугольных камней системы Плотина, что назвать автора «Эннеад» материалистом, несмотря на все его идеалистические и даже вполне мифологические и мистические представления, значит не совершить ошибки56, можно ли проложить путь к диалектическому материализму Маркса?
Как возникло все сущее? Есть ли что-либо выше его? Схематизируя универсальные тонкости, бесконечное разнообразие Плотина, позволительно сказать, что выше всего Единое, заключающее в себе все. Оно может существовать и без того, что выступает как его порождение, убывающее по мере удаления от Первоначала. Оно – «потенциал всех вещей».
Единое не одиноко. Его подручные: Ум и Душа.
Эта сверхнебесная триада оформляет материю, придавая ей статус бытия.
В материю через человека заложено извечное стремление, неистовое усилие к возвращению к своему трансцендентальному Истоку, любовь к истинным Красоте и Благу.
С изумлением и восторгом воспринимая свет Бога, душа человека становится светоносной, неотделимой от Единого. В момент прикосновения к «Царю царей», она теряет различие между субъектом и объектом, целиком растворяясь в Едином, будучи «охваченной… духовным пламенем». Это ‒ писал Маркс в «Тетрадях по истории эпикурейской… философии», делая акцент на экстазе как эпицентре переживаний Плотина, «расцвет в садах Духа», «непосредственное единение с Богом», «проникновенный взор любви», «неподавляемый материальным раздроблением», это погружение в «море вечности»57!
Настаивая на абсолютной независимости Единого от всякого сознания, Плотин постулировал для Маркса, наделившего материю атрибутами Единого, независимость бытия от сознания. Маркс все ставил с головы на ноги, не замечая, что тысячелетние корни древа человеческой культуры растут, по арийским представления (а он интересовался Индией, конспектировал литературу по истории страны), не на земле, а на небе.
В марксизме нет догматов о вечной жизни, ниспадения вещества из высших сфер космоса в низшие и обратного восхождения Души наверх в потусторонние эмпиреи, к общению с центром круга – Единым. Но сам Маркс как бы впадает в экстаз, когда считает материю (чистую пассивность и бесплодие, по Плотину) уникальным принципом единства мира, проявляющегося во взаимосвязи всех структурных уровней микро- и мегамира! Материя – комплекс универсальных свойств и диалектических законов изменения и развития. Она, как Единое, несотворима и неуничтожима, вечна во времени и бесконечна в пространстве. Она самораскрывается в тысячах и тысячах форм, превращая их из одних в другие. Весь чувственный мир и любые идеи находятся в ней (в т.ч., общественные отношения), точно в Едином Плотина!
Добраться к этой материи, как и до Единого, можно лишь с помощью апофатического метода, отсекая все антропоморфризмы, все «человеческое, слишком человеческое». «Мы отвлекаемся от качественных различий вещей, когда объединяем их как телесно существующие под понятием материи. Материя как таковая, в отличие от определенных существующих материй, не является, таким образом, чем-то чувственно существующим»58.
Умопостигаемая материя у Плотина – бестелесный субъект59, не менее бестелесный, чем материя у Маркса. «Материя как таковая, ‒ читаем у гениального теоретика, ‒ это – чистое создание мысли и абстракция»60.
«Материя, ‒ хмелел от ее нектара Ф. Энгельс, ‒ во всех своих превращениях остается вечно одной и той же… ни один из ее атрибутов не может быть утрачен и… поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на земле свой высший цвет – мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»61.
Если это не доктрина неоплатоников о вечном круговороте душ с их вечными перевоплощениями, если это не тихая грусть, пианиссимо Вечного Возвращения Плотина, то что это?
Маркс отбрасывает диалектическую триаду Плотина (три первичные ипостаси: Единое, Ум, Душа, идеально воплощающиеся во всем сущем), используя лишь крайний нижний предел неоплатонической системы – материю. Отказывается ли он при этом от самого принципа Триады как ложного видения мира и негодного способа постижения действительности?
Что такое классический марксизм? Он сочленен, как подчеркивал Ленин, из «трех источников и трех составных частей»: философии, политической экономии и социализма62. Трое в одном и один в трех: дуплет неоплатонической троицы!
Есть ли связь между независимостью бытия от сознания и игнорированием личностного начала в Боге и человеке?
«Мягкая духовная теплота Единого» лишена, по А.Ф.Лосеву, личностной специфики. Общение с Единым исключает контакт с ним как с высшей Личностью. Единое безымянно. Не имеет ни биографии, ни священной истории. Экстаз, сливающий человека с Единым, внеличностен, поскольку в экстазе теряется оригинальность и неповторимость конкретной личности. Человек у Плотина не личность, а субъективный эпизод, подчиненный космическому Целому. Позднеэллинский мудрец глух к тому, что мы называем человеческой личностью, и в этом он – лояльный сын античности, чья эстетика, правда, преклонялась перед прекрасной индивидуальностью.
Если для неоплатоников человек – продукт круговорота природных процессов, то для Маркса он тоже не личность, а прежде всего – «совокупность общественных отношений», скажем, такая же как муравей, снующий в обществе себе подобных, где широко разветвлена стратификация социальных прав и обязанностей.
У Маркса нет систематической или хотя бы частичной разработки концепции личности. Зрелый марксизм предписывает индивиду находить свою человеческую сущность не в себе, а в пластах коллективизма (отсюда: ассоциированный производитель и ассоциированное общество при коммунизме). Великий гуманист указывал, что «исходным пунктом» для него «является не человек, а данный общественно-экономический период»63.
Учение о личности содержится у Маркса лишь в эмбриональном виде. До последнего времени оно, как и в христианской патристике64, не было хоть сколько-нибудь удовлетворительно освещено.
Личность немыслима без души.
Маркс отрицал наличие души не только в космосе, но и у человека. Плотин на это, естественно, пойти не мог. У Плотина душой обладает даже земля. Адепты Маркса, все его ортодоксы, вплоть до наших дней не признавали никакой души. Душа – вздорная побасенка мракобесов.
Теперь иные из них, озабоченные пробелами в марксистской антропологии, а также критикой оппонентов, особенно изнутри (со стороны, н-р, Ж.-П.Сартра), заговорили иначе, склоняясь к тому, что «понятие души… Может иметь место в материалистической теории», что «материализм не может без него обойтись, не превратившись в бессмыслицу»65! («Вообще говоря, души нет – но для такого случая найдется»66).
С чем должен обратиться homo sapiens к миру?
Он должен, как гласит высеченная на памятнике Марксу в Москве надпись «не стремиться лишь различным образом объяснить мир, а изменить его». Л. Сэв расценивает этот тезис как «неопровержимый пример юношеской гениальности» Маркса. Однако борец за дело пролетариата попросту позаимствовал данную мысль у Гегеля, знатока Плотина. Встречается эта апофтегма у многих идеалистов67, ведя свой генезис как от Нового Завета (вера без дел мертва), так и от неоплатоников. Плотин четыре раза впадал в экстаз, но после этого еще сильнее продолжал теоретическую и политическую активность. Человеческое творчество ‒ аналог Божественного. Так думали и в те времена. Неоплатонизм, как и марксизм, жил среди враждебного окружения, находясь в острой конфронтации с религиозно ‒ общественной и политической обстановкой. Они были мелкими оазисами в пустыне не принимающего их мира. Но тот и другой влеклись к преобразованию антагонистической действительности в соответствии со своими мерками истины. Плотин, как и Маркс, хотел основать новое государство на фундаменте идеальных представлений о том, каким оно должно быть.
