Контора пишет, или Немного юмора не помешает

– Один из прапорщиков охраны произвёл выстрел, стоя на посту в доме №12.

– Немедленно снять его с дежурства, до выяснения дела от работы освободить. Объявить «строгий выговор с занесением в личное дело». Всё, до утра, – он положил трубку телефона.

Только этого не хватало, подумал он…

Утром следующего дня Долинский, не слушая доклада дежурного, произнёс: «Иди, показывай, где, что тут у тебя случилось!» Они прошли мимо старой приёмной КГБ СССР в доме №12 и на лифте спустились в подвал. «Вот шельмец! Объявите ему Благодарность за отличную стрельбу!» – улыбнулся полковник, – «Просто Робин Гуд!» Он с долей восхищения смотрел на проделанное выпущенной пулей отверстие. Пуля попала точно в центр настенных часов. Точно в чёрный стержень, на котором ещё вчера находились часовые стрелки.

Клубничные поля

У меня закончился заграничный паспорт, поэтому я приехал на Милицейский поселок. Какой-то несведущий шутник, за время пока меня тут не было, переименовал название остановки. Раньше она называлась,,Типография», в честь стоявшей тут на углу типографии. Да и сама улица тоже называлась Типографская. Поэтому услышав, остановка,,Клубничные поля», я даже не понял к чему это, но память из глубины сразу выдала ответ.

До войны, во время и некоторое время спустя тут была колония НКВД. Берия, Ежов, тут были у себя как дома. Она находилась на территории совхоза,,ХХI съезда КПСС». Это было ближнее Подмосковье с юга Москвы. От Солнцево до Люберец. Здесь находилась не просто зона НКВД, а зона обеспечивающая, всеми необходимыми продуктами питания всю партийную верхушку и Кремль в целом. Племенные бычки, птицефабрики, свинофабрика в Коммунарке, ягодники в Бутово, сады в Орехово, Бирюлево, всевозможная зелень на Белой Даче. Тут же находились заводы и фабрики по изготовлению из этого всего конечных продуктов питания. В Бирюлево находилась даже лаборатория, в которой изготавливались, а вернее выращивались благородные дрожжи для Кремля.

Дрожжи грибок, постоянно растущий. Вот в этом процессе не должно быть ни малейшей даже микрогрязи. От каждого выращивания можно взять совсем немного чистых или благородных дрожжей. Дальше, как ни старайся, попадает микропыль и начинаются мутации. Вот первые или чистые дрожжи шли для Правительства, а мутанты фасовались и отправлялись в общепит. В чем разница? Чистые дрожжи кипельно белые и без запаха. Обалденно их просто пожарить в масле на сковородке, это лучше всякого мясного паштета. При изготовлении дрожже содержащих продуктов с такими дрожжами, те не имеют свойственного дрожжам запаха. Ну и процесс изготовления сокращается в разы.

А от Суханово до Бутово находились клубничные поля. Суханово – бывшее поместье князей Волконских, Войну и мир Льва Николаевича Толстого, думаю, все в школе штудировали. Вот там Андрей Болконский, а жизни он был Андрей Волконский и жил тут, в Суханово. Тут был монастырь. Вот в нем и любили Берия и Ежов, самолично пытать неугодных им людей. Поселок милицейский был назван из-за охраны зоны. Тут жили семьи и сотрудники, которые охраняли зону. У клубники есть замечательное свойство – она хорошо размножается усами и быстро заполоняет место посадки. Это ее свойство и использовали чекисты. В Дрожжино, бывшем поместье Зимина, было отгорожено высоким зеленым забором место в дубраве. Здесь была вырыты несколько рвов. Первыми в них пало все московское духовенство, затем исполнители казни – часть латышских стрелков и сотрудников НКВД, затем там последний приют нашла еврейская община…

Время шло. Рвы заполнили полностью. Тогда убиенных стали вывозить на подводах ночью в, заранее найденные, лесные полянки. Захоронив и разровняв место захоронения, высаживали клубничные усы. Их было много, благо рядом были плантации с ними. Через пару месяцев поляна была в клубнике и ничего не говорило о том, что тут произошло. Так, поляна за поляной, весь лес и прилегающая к забору территория была засажена клубникой. После войны, территорию около зеленого забора выдали верхушке НКВД под дачи, с условием: фундамент глубоко не рыть. Так тут появились дачи на костях. Построили дом отдыха, для сотрудников, баню и клуб, напротив клуба, рядом с дом отдыха находились кирпичные,,О» образные склады. Вначале оружейные, потом там был архив НКВД, затем склады МедУ КГБ СССР.

Собирая грибы в этих лесах, я часто натыкался на заросли клубники, на которых ничего никогда не росло. Может они, когда то, и давали урожай по свежей людской крови, но теперь только цветут и больше ничего. Поэтому мне так и резануло слух: следующая остановка,,Клубничные поля».

Так продолжать лечение

Постоянные травмы на соревнованиях, непрерывный бег без остановок и отдыха по жизненному пути, сделали свое дело. В 27 лет я поломался окончательно. Пять межпозвонковых грыж сделали меня почти инвалидом и поставили крест на спортивном пути. Я еще продолжал по инерции участвовать в соревнованиях, но это затрачивало все больше и больше моих сил, да и времени на восстановление требовалось значительно больше, чем раньше. И вот 20 декабря 1987 года мне на очередном совещании вновь вручили кучу грамот за первые и вторые места на различных соревнованиях и выдали, как обычно, новый динамовский спортивный костюм и пару маек. Я это все получил и сел на свое кресло в актовом зале. Встать с него самостоятельно я уже не смог.

Перед этим я уже почти четыре года сидел на ибупрофене, диклофенаке и остальной гадости, помогающей мне хоть как то унять боль в позвоночнике. Последние полгода я сидел на морфинах, так как все остальное на меня уже не действовало. Мой невропатолог Зайцева Ирина Александровна давно уже предлагала мне лечь и прооперироваться, но все было не досуг. Вот теперь карета скорой помощи привезла меня в госпиталь, и дело шло к операции. Медикаментов в госпитале почти не было, давали то, что должны, скорее всего, были списать на Бутовских складах, чтобы лишний раз не выкидывать. В этом и была прелесть бесплатной медицины! В больницы и госпиталя скидывали всю складскую просрочку. Без обезболивающих я заснуть лежа на кровати не мог. Поэтому попробовал заснуть, стоя коленями на полу, а туловищем, поперек кровати, вежливо послав, куда подальше переживающих за мой ночлег заботливых медсестер.

Со мной в палате лежал капитан из девятки, не помню, как звали его, но фамилия была Фадеев. Он тоже лежал со спиной и ждал операцию. Видя, как я мучаюсь, он предложил на ночь по,,соточке». Фляга с чистым спиртом была у него в тумбочке, так мы потом и унимали боль на ночь, чтобы как то заснуть. Благо закуску три раза в день нам подавали в палату, как неспособным самостоятельно сидеть в столовой.

Фадеева каждый день навещал его сослуживец, составляя нам кампанию. Он лежал с пропадной язвой желудка в соседнем отделении и был единственный кто, из нас троих, мог бегать в город за добавкой. Был пятничный вечер, лечащие врачи, составив карты приема лекарств каждому больному, разбегались по домам на выходные. Вадим, дружок моего сопалатника, после ухода лечащего врача пришел вновь к нам и показал свою карту на выходные дни, там был выписан большой список никчемных таблеток. Он огласил весь список, и мы начали его лечить народным методом. Благо ко мне приходили ребята и принесли два литра американского спирта для жарки мяса на решетке. Так мы лечили его все выходные, не разбавляя спирт, а утром в понедельник прибежал радостный Вадим и сообщил нам, что гастроскопия показала – язва зарубцевалась за эти три дня почти на пять мм. Доктор сказал:,,Так продолжать лечение!» – весело сообщил он нам.,,Ну что, продолжим лечение? Раз доктор прописал!» – и Вадим хитро улыбнулся.

Надеюсь, все понимают, что это лишь добрая шутка, а не призыв испортить себе и своим близким всю оставшуюся жизнь своим алкоголизмом.

Рога и копыта

Был прекрасный солнечный июльский день. Где-то недалеко выводил трели соловей, а на соседней берёзе чирикали воробьи. Мы готовились отмечать отъезд Андрея Милова в Чечню. Это была обязаловка. Каждый новый месяц был знаменателен тем, что один из нас приезжал из Чечни, а другой вместо него ехал туда. Потерь почти не было, за всё время нахождения нашего подразделения там, мы потеряли только двоих. Поэтому все туда ехали просто отдохнуть от намозоливших глаза начальников. Соответственно, мы вначале отмечали убытие одного, а через пару дней прибытие другого. Я находился в караульном помещении и готовил шашлыки, чтобы собаки не мешали, я их отпустил погулять. Они собственно были нужны только ночью. Днём же тупо сидели или лежали в тени, прячась от жары. До неимоверности злые на подведомственной территории, они были совершенно безобидными за воротами, и все местные малыши с удовольствием гуляли и игрались с ними.

Позволил телефон, на другом конце провода испуганный женский голос сообщил мне, что наши собаки загрызли чью-то корову и бегают с остатками ноги в зубах по посёлку.

Пообещав разобраться и наказать виновных, я отправил пару человек из местных поискать загулявшихся злодеев псов. Посёлок был небольшой и через минут тридцать злодеи были передо мной, и я с интересом разглядывал нижнюю часть ноги коровы с копытом. Вернее кость с копытом. Тут недалеко была бойня, и мохнатые прохвосты посетили её. У меня был сотрудник. Паренёк из Подольска по фамилии Гулин. Хороший такой, исполнительный. Одно была беда, он после каждого рабочего дня увозил в своём портфеле ровно два кирпича домой. Брал он их на соседней стройке, которую никто не охранял, зная, что рядом находится воинская часть. Я уже устал говорить ему об этом, но он все равно продолжал это делать. Вспомнив Гулина, у меня появилась интересная мысль.

Через полчаса мы уже отмечали проводы Андрея, пообещав, если что, самое сухое место на кладбище. Шутка грустная, но человек, который живёт всё время в глуши, в лесу или дальней деревни, попадая в город в первый раз, жутко боится машин, а про метро я вообще молчу. Сам был свидетелем, как человек сел на эскалаторе в метро и не хотел вставать от страха. Он впервые был на движущейся под ногами лестнице. Там в деревне, он был самый забияка, а тут вот в непривычной обстановке испугался. Мы просто выросли со всем этим, поэтому и не боимся. Нам это привычно. Вот и смерть, когда она постоянно рядом, к ней словно привыкаешь. Это не душа черствеет, просто устаёшь бояться. Привыкаешь. Ко всему можно привыкнуть. А душа остаётся душой. На войне она даже ещё чувствительнее ко всему хорошему и прекрасному. Мы подчас уже не радуемся музыке, живописи, культуре в целом. На войне всё это приходит само. Этого просто начинает не хватать. Даже самые паршивые стихи ни о чём становятся для тебя прекрасными. Простой карандашный набросок твоего друга, кажется великолепным шедевром. Война обостряет все чувства, но притупляет страх перед смертью. Вот поэтому и шутки такие вроде совсем тупые, воспринимаются совершенно нормально.

Это было у нас суточное дежурство и с утра все доехали на автобусе до метро Теплый Стан и поехали в центр. Саша Гулин всегда садился, мы же если кому то место не доставалось, то стояли все. Так удобнее общаться. Вот и в этот раз Саша сидел, а мы стоя общались. Гулин расстегнул свою сумку, достал газету, полистал, затем достал целлофановый пакет с горстью различных таблеток, они были на всякий случай – мама у Саши была главврачом поликлиники. Нашёл нужную и положил в рот, не то чтобы он болел, а как всегда, на всякий случай. После этого его внимание привлёк сверток пергамина. Он достал его, и мы, долго ожидающие этого, расступились, так чтобы это было видно всем в вагоне. Саша долго разворачивал свёрток и в конце концов на пол электрички на обозрение всех выпала коровья конечность с мохнатым ворсом вокруг копыта…

Спасибо, девчонки!

Лето. Стою в вагоне электрички метрополитена. Руки на верхних поручнях. В тёмном отражении окна вижу, как девчушка, сидящая передо мной, толкает соседнюю, видно подругу и что-то шёпотом ей «дует» в ухо. При этом показывает ей на меня и осторожно тычет пальцем в мою сторону. После этого обе пристально смотрят мне в центр тела. Опять ширинка расстёгнута, грустно подумал я. Благо мамона нет, смотрю себе вниз живота… Всё в поряде! Магазин закрыт! Что бы это значило? Я ещё раз глянул в то место, куда недавно тыкал девичий пальчик. Там на ремне сиротливо мелькнула кобура от ПСМ. Опять забыл ствол сдать после работы. Значит снова возвращаться… Спасибо, девчонки!

Всевидящее око

Олимпиада 80 в Москве. Мы круглые сутки на ногах, помогая обеспечивать её безопасность. Усталость, постепенно накапливаясь, валит буквально с ног. Спать удаётся 4 – 6 часов в день, не больше. Домой катаю, чисто чтобы поспать… в ванной. Это единственно, чего мне не хватало на работе. Вода снимает, как ничто другое, любую усталость, боль, напряжение.

Еду домой, стоя в вагоне метро. Держусь за поручень, отрубаюсь уже на ходу. Никакая сила воли не помогает. Глаза залипают, ноги предательски постоянно подгибаются в коленях, заставляя меня проснуться. Рядом голос: