Фрегат «Паллада». Взгляд из XXI века

Но Ваня сызмальства прикипел к своей «усатой няньке» соседу Трегубову. И жизнь его проистекала по принципу: чем хуже, – тем лучше. Даже самовольные походы на Волгу с уличными мальчишками благополучно завершались под защитой ставшего более чем родным отцом-крёстного Николая Николаевича Трегубова. Посыльных для наказания слуг он как истый дворянин гнал не церемонясь: «Пшёл вон!» Позже матушка, отойдя душой от зла прощала выходки сына, даже лазания на колокольню вкупе со старшим братом Колей. Немалую пользу имел от дружбы с моряком маленький Ваня: к семи годам приобщился к чтению вообще, и ко всему ещё к трудам философского, научного склада. Уразумел географию, практическую астрономию и даже обе математики… Но однажды неугомонного пасынка потеряли напрочь: ни в перелеске, ни на пристани Волги, ни в ватаге соседских мальчишек шалуна сыскать не смогли. К обеду беглец явился сам «аки нечисть страшен ликом и чёрен повсеместно». Но, блистая зубами и сияя счастливыми глазами – он поведал дворовым и крёстному, что лазал в печную трубу заброшенного дома, дабы днём созерцать звёзды… Все были так ошеломлены, что забыли о наказании.

Первый удар по душе Вани был нанесён судьбой в 7 лет: умер его отец. Сказывают, что следуя старообрядческой вере, перед кончиной Гончаров-отец наказывал сыновьям «избегать всякого масонства». Не мудрено, что в доме Гончаровых набожность преобладала над обыденной мирской жизнью. За вероотступничество малыша как и всех равновелико наказывали по всей строгости, но не чрезмерно. С кончиной главы семьи Гончаровых Трегубов стал отчимом всем четверым детям Авдотьи Матвеевны. Вдова была довольно молода, ибо выходила замуж исконно по «домострою». То есть рано и по выбору родителей. Не минула Ваню чаша веропреклонения. Мальчика отдали за Волгу в село Репьёвка на обучение к священнику при дворе княгини Екатерины Павловны Хованской. Княгиня состояла в родстве с декабристом Ивашовым, соратником Суворова. Сам же священник в миру был Ф. С. Троицкий и содержал свой пансионат согласно прогрессивного уклада. Так что оба мальчика Гончаровы получили вполне сносное гимназическое образование и дворянское воспитание. А в библиотеке Троицкого Ваня за годы учёбы ознакомился с трудами Ломоносова, Голикова, Карамзина, описания путешествий Кука, Мунго-Парка, Крашенинникова… Пыл путешественника всё более одолевал его разум. А охота к чтению наполняла мальчика знаниями наук и иностранных языков.

Дружба с дворянином Трегубовым помещичьей семьи опять-таки шла на пользу Тургеневым. Театры, балы, приёмы на дому именитых людей города, общение на французском языке, фортепьянные вечера… Демократически настроенные дворяне заполоняли огромный дом хозяйки Авдотьи Матвеевны. С кончиной главы семьи Александра Ивановича Гончаровы осиротела лишь по факту «де юре». Семейные и хозяйственные устои не дрогнули. Что касаемо положения в городском обществе, то оно даже окрепло. Ещё вполне моложавая мать семейства, обладала привлекательной внешностью. Так что они с Трегубовым вполне сочетались на фоне симбирского дворянства. А любящий детей Николай Николаевич гармонично вошёл в дом Гончаровых теперь уже полностью, заменив главу многодетной семьи. Имея солидный денежный запас, он завещал их падчерицам Александре и Анне, сказав: «Приданным дочерей я обеспечил, а сыновьям дам образование – пусть зарабатывают сами».

Глава 3. Учиться в белокаменную

В 10 лет Ваню препроводили во град Москву. Не без поручительства подполковницы Анны Чекаловой молодое дарование приняли в «полное пансионное училище». Почти полных восемь бездарных лет Ваня «кис» в рутине косности и квазиобразования. Но терпение его лопнуло и он упросил-таки маменьку забрать его из этих постылых стен. Далее настоящее Гончарова начало невероятно сближаться с будущим.

В 1830 году он осуществил свою мечту постичь науки в университете на факультете словесности. Там ему предстояло досконально изучить языки Европы, Англии. Через год началась постройка фрегата с будущим названием «Паллада». Корабля, принёсшему Ивану Гончарову мировую известность. В университете же юноша встретился с великим Пушкиным и подружился с поистине великими людьми, друзьями его студенчества. Это были будущие мировые светила: Белинский, Герцен, Огарёв, Тургенев, Лермонтов и многие другие. В Доме литераторов Гончаров сотрудничает с критиком Белинским… В это же время на Охтинской верфи полным ходом идёт строительство царственного флагмана фрегата «Паллада». Имя кораблю дал лично император.

В университете Гончаров постиг словесность, языки и молодёжную этику своего времени. Большое влияние на него произвёл Пушкин, он даже был на встречах с ним. Но склад характера Ивана Александровича и памятуя посмертный наказ отца не позволяли ему вступать в какой-либо кружок или общество. А по окончании Московского университета в 1834 году молодой Гончаров было потянулся в родной Симбирск. Но после бурной студенческой жизни полумещанский, полудворянский, а то и поместный городишко не прельщал способного юношу. Покинув предложенное место при симбирском губернаторе, начинающий писатель продолжил карьеру уже в Петербурге. Ко всему юноша решил вершить свою судьбу сам, безо всяких протекций. И он решительно переступил порог Департамента внешней торговли, став переводчиком иностранной переписки. Занятие было не столь увлекательное, сколько малообременительное. На жизнь жалованья парню хватало, ко всему и времени было с лихвой.

Первые десять лет стали для него годами становления как писателя. Всё свободное от работы время Иван Александрович отдавал творчеству.

Глава 4. Век девятнадцатый. Переворот

За исключением преобразований царя Петра Великого, до 1825 года царская Россия и её история более насыщены крестьянскими неурядицами, а то и вовсе кровавыми бунтами, разбоем речных корсаров – ушкуев, лесных татей, сиречь разбойников. Царская власть вершила свою внешнюю, а заодно и внутреннюю политику чаще в регионе Крыма и черноморского побережья. Но уже в постнаполеоновские времена, к 1825 году у прогрессивного дворянства и в большей части гвардейского офицерства зародились либеральные замыслы, дозревшие почти до революционного уровня. Идеи равенства сословий и отмена крепостничества взяли в их умах верх. Ко всему внезапно-беспричинно ушёл в мир иной монарх Александр Первый. По установившейся традиции бразды правления должен был принять следующий царский отпрыск по старшинству Константин. Но выяснилось, что претендент внезапно отрёкся от этой радости куда раньше. Ничтоже сумняшеся выставил свою кандидатуру следующему по дате рождения – Николаю. Новый монарх возжелал именоваться «Николай Первый». Дворянам предельно надоела эта царственная канитель с крепостничеством и сословным разделением, да и вообще с коронованием пусть нового, но опять-таки царя. Они с лихвой вдохнули революционный дух народа в войне 1812-го года с Наполеоном. Особо сплотили дворян патриотические чувства и противление царизму. Выразить своё несогласие с властным укладом как таковым гвардейцы при дворе порешили военным путём. Повод с коронацией свежего государя приспел кстати даже несколько раньше намеченного к перевороту срока. Решено было трон ликвидировать вместе с его претендентом. По замыслу декабристов совместить акцию следовало с традиционной присягой Николаю Первому. Вот только решительности предводителям восстания явно недоставало: один наотрез отказался от цареубийства. Другой же «гвардеец» не выказал толику храбрости для взятия царского дворца во главе вверенных ему войск. Третий же, Трубецкой, расслабился настолько, что лишь наблюдал Сенатскую площадь из-за угла здания поблизости. Такое вот получилось неказистое восстание декабристов по факту.

В итоге более сотни гвардейцев принародно повесили, уйма солдат прямо на площади полегло от картечи, прочие, спасаясь бегством, утонули в Неве.

В эдакой обстановке взошёл на трон Николай Первый. Ставленник был воспитан светски зело, ко всему дал волю придворным чиновникам вершить юридическую бюрократию. Внешне преклоняясь Фемиде, не гнушался тиранить подвластные народы. Помимо того им обуревала мысль о расширении и укреплении границ империи де-юре. Последнее развязывало руки его придворным законодателям. Особенно продуктивно в этом направлении продвинулся бывший начальник Штаба Гвардейского корпуса Бенкендорф. Оказав неоценимую услугу монарху в подавлении восстания декабристов, из военачальников подданный императора стремительно взлетел по карьерной лестнице при дворе. Им были созданы самостийные разветвления по всей империи службы Третьего отделения. Бенкендорф расположил к себе монарха настолько, что НИКТО не смел вмешиваться в дела оного бюрократического ведомства. В итоге уже через шесть лет чиновник становится Членом Государственного совета, а следом ему жаловали титул графа. И было за что: в сотрудничестве с действительным членом Российской Академии наук, царским вельможей графом М. М. Сперанским разработано Полное собрание законов Российской империи. В сорока пяти томах содержалось ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ЗАКОНОВ. Россия рвалась к европейской цивилизации. Опыт в юриспруденции служил мостом в межгосударственных отношениях.

В первую голову события на Чёрном и Средиземном морях просто вынуждали Николая Первого неотложно принимать кардинальные меры в своей мировой политике на море. Без укрепления своих позиций на Мировом океане, приморские владения бескрайней России оказывались бы под угрозой отторжения приграничными государствами. Даже победоносная Русско-турецкая война 1828–1829 гг. в итоге не дала России желаемых результатов: закрепиться на Черном море и получить стабильный выход в Средиземное море. А это означало экономическую изоляцию России от Ближневосточного рынка. Сие было на руку «любезным» соседям Франции и Англии, вынашивавшим планы овладения российским Дальним Востоком. Стремительно назревала новая война на наших дальневосточных рубежах. Ко всему Турция и её союзники теснили Российский флот по всей акватории Чёрного и Средиземного морей.

В образовавшееся мирное окно 1852 года через Английский пролив Ла-Манш ещё было возможным отправить дипломатическую экспедицию в страны Тихоокеанского региона. И прежде всего – в Японию, обладавшую в те времена мощным морским флотом. Заключить с ней мирный союз для России было первостепенным делом. Итак, срочно понадобилась эскадра кораблей океанского класса, один из которых носил бы императорский вымпел, то есть брейд-вымпел. Ещё ранее мощным толчком в развитии собственного флота послужил доклад Петра Первого с боярским постановлением от 20 октября 1696 года: «Морским судам быть!» С этой даты исчисляется День Военно-морского флота России. И вскоре была создана целая индустрия кораблестроения. По опыту, перенятому Петром Первым за рубежом, созданы верфи: Воронежская, Казанская, Переяславская, Архангельская, Олонецкая, Санкт-Петербургская, Астраханская; всего числом в две дюжины. К 1787 году Россия вышла по количеству боевых кораблей в Европе на третье место после Великобритании и Франции. Россия становилась под парус, выкатив из корабельных портиков жерла тысяч пушек. Только парусных судов насчитывалось более двухсот, да ко всему гребных морских до полутысячи! Остро возникла нужда в боевых матросах, не боящихся штормов и кровавых абордажей. По берегам Волги, Днепра и Урала таковых можно было сыскать немало. Да, это были те самые ушкуи, ставшие на разбойный путь, грабя и убивая богатый купеческий люд. Их отлавливали с альтернативой: либо «пеньковый галстук от царя, либо умереть с честью за Отечество». Выбирали последнее: баталии для них дело привычное, но теперь законопослушное. Специальные царские отряды сутками отлавливали ушкуйников и татей, направляя их на дела благие, откуда бежать им было более некуда. Добровольно же под пули супостата или турецкие ятаганы идти находилось весьма мало охотников. И, если разбойники Скандинавии сыскали себе легендарное имя викингов, корсаров, то есть пиратов северных, а позже южных морей, то наши разбойнички при тех же деяниях на реках русских и морях средиземноморских прозывались ушкуйниками, да татями. А ведь те и другие искали для себя одного: воли и жизни достойной.

Глава 5. Кандидат на брейд-вымпел

Далее повествование будет идти по принципу, предложенному непосредственно самим Иваном Александровичем Гончаровым: в сочетании правды художественной с правдой действительности. Сложность лишь в исходных авторами материалов. Дублировать – нет смысла, но и пытаться превосходить очевидцев в их словесах-совершеннейшая нескромность. Хотя сравнивать действительность века девятнадцатого с веком нынешним, двадцать первым, весьма затруднительно: пропасть научно-техническая глубочайшая. Цивильному пассажиру, коим являлся высокообразованный для своего времени секретарь экспедиции А. И. Гончаров, «невозможно постигнуть всю премудрость моряцкого бытия. Сие тем более существенно на собственной шкуре». Взять, к примеру, постройку деревянного фрегата Паллады. А. Гончаровым лишь сообщается, что «Паллада» проектировалась и строилась «по лучшим кораблестроительным проектам того времени». А это, увы, было время лишь зарождения большинства прикладных наук, на основании которых строились корабли. Безусловно, маститый писатель далёк от ОБЪЕКТИВНОЙ ОЦЕНКИ проектов боевых кораблей и уклада службы на них даже для своего времени.

Обводные линии корпуса, геометрия парусов и управление ими, силовые конструкции вертикальные (пиллерсы) и поперечные (шпангоуты) делались по тем временам чаще методом проб и ошибок. Паровые машины, котлы, гребные винты внедрялись пока единично. Игнорировались прочностные расчеты как деталей, так и корпуса в целом. Трудно представить современникам метровой толщины набора бортовых досок! Такие важные каноны как ОСТОЙЧИВОСТЬ и ватерлиния принимались чисто опытным путём предшествующих корабелов. Даже опытные мастера своего дела без умения и навыка определить центр тяжести корабля не могли расчетным путём. А посему затруднялись безопасно разместить все проектные штатные грузы, балласт, провиант и слепо следовали опыту других. Это прежде всего тяжеленные цельнолитые пушки числом до сотни штук, полутонного веса каждая, плюс песчанно-чугунный балласт в трюме и почти трёхтонные якоря до четырёх штук. Ко всему личный состав, боезапас, двигатель паровой (на Палладе имелся) и угольные запасы к нему.

Легко представить вероятность «оверкиля» (опрокидывания вверх дном) корабля под действием намокших парусов в буйную непогоду. Крен того же фрегата «Паллада» в шторм доходил до 45-ти градусов на борт. Так что при смещении только пушек катастрофа была неминуемой. Русский «авось» отодвигался наукой и опытом в небытие. Лишь в сленге моряков это сохранилось в выражении: «На выпуклый военно-морской глаз». Те же шпангоуты (поперечные рёбра деревянного набора) корабелы вынуждены были изготавливать из искривлённых природой стволов. Кривизну подбирали по выработанным опытно лекалам-шаблонам. Эдакие «рёбра жёсткости» были далеки от требуемой прочности, а может где и превосходили таковую. Да и сколь великой должна быть эта необходимая величина, чем её могли тогда соизмерить? А уж выбрать заготовки только для этих компонентов борта в лесной чаще и того сложнее. Ведь взращенная кривизна – брак природы. Хотя в идеале таковая распоряжается по законам изящества. Априори же совершенство воспринимается нами как прекрасное. Доселе высоченные и исключительно стройные сосны именуются «корабельным лесом». И, если учесть, что только на одну мачту в купе со стеньгами и реями потребно до трёх идеальных стволов по 30–40 метров и столько же на стеньги, плюс запасные стволы – вот вам и бор сосен вековых. Не менее жёсткие требования предъявлялись к деревам для изготовления досок бортовой обшивки, палубы, стрингеров (балка повдоль борта), бимсов (поперечная балка между бортами)… Не стоит утруждать себя толкованием приведённых терминов – это целая наука, выработанная веками и народами. Сооружение главной центральной несущей части днища – киля, представлялось чуть ли не отдельной, главной составляющей в искусстве возведения деревянного остова корабля. Брусья даже изготавливались мастеровыми плотниками только высшей квалификации. В сборе это был пакет брусьев в два-три слоя, скреплённый железными, либо медными болтами. Исключительно качественные и крепкие брусья шли на изготовление штевней: ахтерштевня и форштевня (кормовой и носовой составляющих киля).

Шум от лесорубов шёл по всем царским лесным угодьям на многие сотни, а то и тысячи вёрст. Выбранные стволы доставляли к верфям санными возами, в крайнем случае на палубах барж. Малейшие искривления, либо их увлажнение могло пустить весь труд на смарку. Из твёрдых пород (тик, дуб, бук, граб) вытачивались тысячи блоков для такелажа. Заготовленный лес высушивался и хранился пуще пушнины искромётной от зверя редкостного. И, боже упаси, попадёт единый сучок даже в зародыше. Долголетняя жизнь корабля деревянной постройки целиком зависела от качества употреблённого корабелами леса. Мелочей не допускалось вовсе: стекающий со лба мастерового пот вбирала в себя специальная повязка. Даже такая толика влаги не допускалась.

Особо ценился труд парусных дел мастеров. Заказы на полотно выполняли отдельные купеческие парусных дел гильдии. Самая ценная и плотная парусина белого цвета изготавливалась из конопли, реже и дешевле изо льна по многовековой технологии. На линейный корабль было потребно от четырёх до шести тонн материала. Легко представить вес намокших парусов! Но оплошность с парусами могла стоить сотен жизней.

По тем временам изготовление и установка паруса являли собой целую индустрию: взращивания конопли, льна, отделение кострики (оболочки стебля), очистка волокна и само ткацкое, исключительно штучное производство.

Сутками не угасало зарево от мириад кузниц. Шёл перезвон молотов с молотками и гудение мехов подачи воздуха. Ковали гвозди, скобы, кольца, болты и прочую фасонину из металла, готовили по лекалам листы обшивочной меди. В огромных котлах кипятили смолу, жир для пропитки бортового войлока. Чуть поодаль здесь и там неслись аппетитные запахи «рестораций», а проще – походных кухонь. Крепкий труд требовал знатного кушанья: не столь разнообразного, сколько калорийного. Снедь огородная предотвращала болезни зубов и прочие, хотя и слабила желудки.

Всё описанное едва лишь часть тогдашнего, по сути каторжного труда. Но при всей своей подневольности российские мастеровые ваяли поистине произведения искусства. Увы, но цельнометаллические корабли будущего во многом утратили красоту былого, парусного, пахнущего сосной и дубом флота. Они уподоблялись парящим птицам. Канули в лету украшения форштевня (оконечная часть носа корабля) в виде княвдигеда – резной фигуры, чаще женского пола с непомерным человеческим бюстом. Но удивительно нам, что именно этот ориентир служил вместо нынешних двух нулей на двери отхожего места. И неспроста: прямо под украшением укреплялись верёвочные корзины для отправления личным составом нужды малой и более. Вот уж где «романтики» полные порты фактически! Особенно при зарывании форштевня (носа корпуса) в волну… Теперь таковой фановой системы не сыщешь, разве что в музее парусного флота. Хотя без особой вычурности сей «романтики». Вот бы удивились матросы тогдашних времён, современники Гончарова, не найдя знакомой корзины на нынешнем лайнере за тем же волнорезом! Так что оставим в покое несовершенства судостроения времён автора «Паллады» и предоставим их учёным-корабелам и коллегам самого Вениамина Фомича Стоке, полковника охтинских корабелов. Благо, на строящемся паруснике «Паллада», для матросов была «выделена» палуба под верхней пушечной декой обыкновенный жилой кубрик и даже с иллюминаторами. Ранее личный состав ютился в форпике, а проще – в боцманской кладовой для тросов, дёгтя, нагелей и вымбовок с обрывками парусины, краски. Там же был крысиный рай и пристанище тараканов. Даже примитивных лежаков в эдаком «помещении» не предусматривалось. Зато качка в районе бака-полубака, то есть в самой носовой части корпуса фрегата была неимоверной. «От качки стонали они» – сии словеса адресовались скорее именно матросам парусного флота. Лишь гораздо позже, после знакомства матросов с бытом туземцев, было перенято для постели устройство «гамак». Тоже не сахар, но куда лучше голой палубы. Хотя при шторме уже в пять-семь баллов гамак из парусины подставляет ваши рёбра всем переборкам, бимсам (укосинам), шпангоутам и соседям по отсеку. Это уже далеко не тот сон, что на даче под сенью фруктовых деревьев. Даже внешне не отделанный, фрегат, уже привлекал взор бывалых корабелов. А по весне 1832 года Охтинским адмиралтейством руководил светило в среде корабельных инженеров Иван Афанасьевич Амосов. Командовал корабельными делами уже сразу по закладке киля именитый мореход П. С. Нахимов. Командир внёс в устройство фрегата немало новшеств: от замены железных гвоздей крепления палубного настила у картушки (обрамление) компаса на медные до такелажа и баллера руля, включая шлюпки и пушки и новшества по тем временам-иллюминаторы. 1 сентября 1832 года Нахимов рапортовал в Инспекторский департамент Главного морского штаба об успешном спуске фрегата на воду. На торжестве присутствовал даже великий поэт А. С. Пушкин. Корабль освятило духовенство.

Деяния конфессионные «ныне и присно» вершил будущий корабельный священник архимандрит Аввакум (в миру Честной). Освежим имя его в памяти нашей.

Святой отец Аввакум прежде всего востоковед и дипломат. Родился Дмитрий Честной в 1804 году в Тверской губернии, Осташковского уезда, близ озера Селигер. Умер и погребён в Александроневской Санкт-Петербургской Лавре. В делах житейских и исследовательских на поприще религий православной, тибетской, китайской и корейской обладал изумительной трудоспособностью, бескорыстен при полном отсутствии тщеславия. Даже для совершенно сторонних и незнакомых просителей писал целые научные трактаты. Преподавал албазинским детям на китайском языке, составил «Каталог к книгам, рукописям и картам на китайском, манжурском, монгольском, тибетском и санкритском языках, находящихся в библиотеке Азиатского департамента». Интересен факт эксклюзивного перевода Аввакумом древней надписи на каменной стене китайского монастыря в городе Боадиньфу. До него над текстом бились не одно поколение китайских священнослужителей, но тщетно. Найденный древний перевод только подтвердил верность трактовки надписи именно русского учёного святого отца Аввакума.

Такой разносторонне образованный человек как нельзя лучше подходил для должности переводчика при генерал-адьютанте Е. В. Путятине, направлявшемся с миссией в Японию. Путятин высоко оценил участие Аввакума в ходе переговоров с японцами, и ему было присвоено звание архимандрита первоклассного монастыря. В «Тверских епархиальных ведомостях» напечатана лишь биография Аввакума с описанием его трудов. Для более широкого круга читателей и учёных имеются сведения в «Русском биографическом словаре». Однако сегодняшнего исследователя эта биография не может удовлетворить, что обусловливается, в первую очередь, выявленными новыми фактами.

Глава 6. Аврал: корабль к походу приготовить!

Почти через год, весной 1833 года «Палладу» перевели в док Кронштадта и обшили подводную часть корпуса медью от обрастания ракушками и прочей морской живностью. Смонтировали линию вала от паровой машины, укрепили винт, баллеры руля, якорные клюзы из литого чугуна.

К концу лета 1833 года фрегат был готов к отходу на рейд. Денно и нощно на корабль везли и загружали провизию, аварийный лес, тюки парусины, троса и пеньку, бочки с дёгтем, бочки с провизией, якорные цепи (впервые вместо пеньковых тросов) и ещё сотни наименований предметов, вплоть до дров для камбуза. Подобно муравьям поднимались по трапу матросы и солдаты, разгружая посудины со скарбом на борт фрегата. По всему причалу толпились кареты с подъезжающими офицерами и провожающими их семьями.

Шли годы бесконечных походов и со временем, после постройки и спуска фрегата на воду командиром «Паллады» вместо капитана-лейтенанта П. С. Нахимова назначили капитана-лейтенанта П. А. Моллера. Фрегат практически постоянно не выходил из кампании. А в 1848 году «Палладу» за благие достижения причислили к гвардейскому флотскому экипажу. И уже в гвардейском звании фрегат свершил свою кампанию в Англию и на остров Мадейра. Гончаров же к этому времени созрел как художник-реалист. В совокупности всех факторов писатель возымел имя. И в немалой степени на сознание литератора и его формирование как личности возымело влияние боевого моряка, отчима Трегубова. Позже искусство писателя получило ювелирную огранку под воздействием среды общения поэта Аполлона Майкова. От Майкова же в дальнейшем Иван Александрович получил хороший заряд жизни и протекцию на участие в кругосветном военно-дипломатическом вояже.

7 октября 1852 года дипломатическая миссия в полном составе во главе с вице-адмиралом Е. В. Путятиным отправляется в Японию. На пристани в ожидании командирского катера стояли адмирал Ефим Васильевич Путятин и его секретарь миссии Гончаров Иван Александрович. Их эрудиция делала беседу взаимно интересной. Прибывающие офицеры экипажа отдавали честь, штатские участники миссии откланивались. Все поочерёдно занимали места в шлюпках, гребцы, не мешкая, отчаливали, довершая караван посудин с грузами. Строевые офицеры уже загодя были на фрегате и отдавали распоряжения по авральным работам. И, если адмиралу все до последнего матроса были Путятину более чем знакомы по предыдущим кампаниям, то Гончарову выпала «почётная миссия» почти всем жать руку и откланиваться. Что он и сделал более чем ста персонам без учёта нижних чинов. Во рту пересохло от многократного целования рук дамам, жёнам офицеров. Вскоре собеседникам пришлось сменить площадку знакомств: аккурат над ними начали проносить под загрузку сети со скотом и курятники для погрузки на фрегат. Животные от страха нещадно испражнялись и ревели. Вскоре оба действа иссякли, как и процедура представления, так и погрузочная. К стенке подошёл командирский катер. Последовал доклад командиру экспедиции и приглашение в катер. На корабле горнист сыграл захождение, подали трап и старший офицер произвёл доклад о ходе аврала и готовности корабля к походу. Затем последовали череда команд: «Ютовым на ют! Баковым на бак! Поднять якоря! Цепи обмыть! Шкафутовым поднять трап! Крепить по штормовому!»

Далее всё происходило стремительно и безукоризненно: с трелями боцманских дудок последовала команда: «Свистать всех наверх, паруса ставить!» И матросы одномоментно разбегаются строго по своим местам для постановки парусов.

– Марсовые к вантам (канатные лестницы к мачтам), все паруса отдавать! – Здесь как ни гляди, а всё равно не узреть ту синхронность, с какой буквально разлетаются моряки по вантам, затем поочерёдно по ярусам рей (перекрестья мачт) и отдают сезни (фалы крепления парусов). И в этот момент моряк борется с ветром, удерживая парус руках, стоя на рее!

– Паруса отдать! – лишь после этой команды паруса отдают (отпускают). После вываливания парусов следует команда:

– С реев долой! – тут же марсовые сбегают с реев на ванты, а по ним вниз на палубу. И это с высоты 50–60 метров.

Описанная картина для восприятия новорожденного секретаря миссии была более чем шокирующая. А с другой стороны он пытался внять разумом необходимость и многогранность этого адского действа. И это при крепком морозце и умеренном (пока) ветре. Иван Александрович на время задержался, созерцая им ранее неведомое. Душа его замерла, оцепенела при восприятии истинного чуда… Феерия постановки парусов разыгрывалась по всем мачтам будто по мановению волшебной палочки в руках старшего офицера.

Архимандрит Аввакум меланхолично обходил мачты с распущенными парусами и окроплял их поочерёдно вкупе с матросами на них. Его пышная борода, овеянная розой ветров всех широт была несколько вздёрнута к небесам. Он самозабвенно читал молитву – обращение к Святому Николаю Чудотворцу, охранителю душ морских. Все замерли, внимая к молитве:

«О всехвальный, великий чудотворче, Святителю Христов, надежда всех христиан, отче Николае! Молим тя, буде надежда всех христиан, верных за кормитель, плачущих веселие, болящих врач, по морю плавающих управитель, убогих и сирых питатель и всем скорый помощник мирное зде поживём житие и да сподобимся видети славу избранных Божиих на небеси, и с ними непрестанно воспевати по-клоняемого Бога во веки веков. Аминь!»

Священник чеканил каждое слово молитвы не токмо ради ритуального священнодействия: он знал, что на Палладе есть ещё один человек, знающий Священное писание и молитвослов не менее, а то и более досконально, нежели архимандрит с учёной степенью богослова. И это был сам руководитель экспедиции адмирал Путятин.

По окончании молитвы адмирал, а за ним пассажиры катера уже сообща разошлись по каютам. За ними последовали упомянутый батюшка архимандрит Аввакум и Член дипломатической миссии капитан-лейтенант Посьет. С окончанием аврала матросы горохом ссыпались на нижнюю палубу к обогревателям.

Далее постараемся по возможности расширить круг наших знакомств. Чего сделать со всем составом нижних чинов числом 439 человек сможем лишь эпизодично, да и то условно. Что касаемо офицерского состава и чиновников, то Ефиму Владимировичу довелось подбирать их для предстоящей экспедиции более чем тщательно. Здесь были дипломаты, переводчики-востоковеды, геодезисты-картографы-океанографы и достаточное количество вахтенных и строевых офицеров.

Грандиозность происходящего заставляла душу писателя впадать в смятение: стоит ли ему ввязываться в эдакую «кумпанию». Но тщетны были его розмыслы на попятную. Теперь он лишь государственный человек и «обязан аки губка впитывать круговерть событий на фрегате и вокруг него происходящих». Путятин будто прочёл его потаённые мысли и изрёк: «А что, Ваше благородие, милейший Иван Александрович, не угнетает Вас сия картина рождения корабля? С позволения сказать, его души? Ведь население нашего фрегата и есть его мятущаяся душа! Запоминайте, вникайте в её нюансы, фибры. Вам предстоит стать частью, а то и зерцалом нашим во всех тяготах флотской жизни…»

«Фибры» и «нюансы» не заставили себя ждать. Благодаря предстоящему походу в своём будущем писатель определился в большей степени как русский моренист.

Окунаясь во многочисленные корабельные биографии здесь рискну внести некие лирические отступления. Милостивые государи, вам, рискнувшим предсказывать судьбы спущенных на воду, вновь рожденным кораблям идти дальше душевных сентенций. Душа склонна к переживаниям, болезням и, увы, кончине, подчас трагической.

У Паллады таковое случилось в виде предзнаменования ещё в самом начале её похода в составе эскадры великого мореплавателя вице-адмирала Ф. Ф. Беллинсгаузена. Почти роковой случай помог ей спасти большую часть кораблей экспедиции. Беда постигла лишь три судна. Второй «звонок был более серьёзный, хотя обошедшийся далеко не набатным последствием. Каждому кораблю рок определял свой век, свою судьбу…

Сияющий цветами корабельных красок и начищенной бронзой орудий и иллюминаторов фрегат был великолепен. Только что сошедший со стапелей, корабль привлекал внимание даже бывалых моряков Санкт-Петербурга и Кронштадта. Многочисленная публика зрителей заполнила городской причал. И не мудрено: в него вложили душу корабелы-строители, руководимые инженером-полковником В. Ф. Стоке, равных которому в России тогда не было. На верфях трудились плотники, краснодеревщики, чеканщики, кузнецы и другие спецы, собранные по всей России. Это была элита для любого адмиралтейства. Жаль, но к тому времени ещё не было и многих наук, так необходимых корабелам, да и самим мореходам. А посему лиственница по бортам соседствовала с палубным дубом без каких-либо компенсаторов тех же линейных расширений при намокании. Первый же шторм давал течь во внутренние помещения. Шпангоуты и стрингеры при прямом попадании в них ядра или бомбы крошились, образуя пробоины. Не спасали эффективно просмолённые прокладки из пакли или войлока с медной обшивкой бортов. А через пять-шесть лет плавания борта банально прогнивали, а то и прогрызались древоточцем и червяками морскими. Так что и сравнивать-то по большому счёту было не с чем. Наука даже в зачаточных гипотезах, порой исчезала, объятая пламенем инквизиции. Последний её костёр погас в 1782-ом году, превратив в прах прекрасную «ведьму» Анну Гельди с божественным ликом. Стоит ли удивляться малопривлекательной внешности современных женщин Европы: вероятно инквизиция стала «чёрным селекционером» на пути к их красоте.

Но закон Гука о смещении под нагрузкой был известен уже в 1678 году. Так что шпангоуты и борта из металла стали применяться лишь с закатом парусного флота и применением паровых машин с вертикальными паровыми котлами.

А вот с прессой, полиграфией было куда более туго. Так что пока строили по пресловутому сленгу: «на выпуклый…». Хотя конструкции и расположение пушек, якоря и клюзы (отверстия в бортах под цепи якоря), иллюминаторы (утолщённые стеклянные окна в бортах), вплоть до гальюнов (санузлы) и рулевых устройств инженер Стоке разрабатывал со всем тщанием и надлежащим опытом. Почти в те же годы происходили казусы чистейшей воды безграмотности: при спуске уже отстроенного корабля на «большую воду» с камелей (подобие понтонов) не учли положения ватерлинии и… затопили судно со всеми красотами по корме и бортам. А то и переламывали по мидельшпангоуту (пополам), дав беспрепятственно «съехать» с опор на чистую воду большей половине новенького судна. Лишь с появлением доков и других инженерных решений кораблестроение приняло совершенно иной вид. Совершенствуется оно и поныне, в двадцать первом веке. У нашего фрегата решены не без проблем его историческое предназначение и наименование «Паллада» в честь греческой богини, дочери Зевса. Она была при властителе богов Олимпа своего рода фавориткой, то есть более, чем секретаршей. И не мудрено: родная кровь, любимая дочка. Так что ключевые вопросы разрешала она, затем подсовывала на утверждение папаше. Согласитесь, что вряд ли какая сфера дел людских не подпадала под её влияние: мудрость, искусство и, конечно же, войны. Любые дипломатические деяния богоподданных правителей были либо мудрыми, либо разрешались войной. А запечатлеть для потомков картину мироздания целиком могли опять-таки гении искусства по навету Паллады. Одним словом: царь земной ведал о миссии фрегата, дав Док с «Палладой», куда поставили фрегат под отделку, пропах древесинами ценных пород. Весь рангоут и деревянный настил укрыли старой парусиной, отслужившими листами меди. По количеству вооружения фрегат соответствовал боевому кораблю линейного устава. Понятие «линейный корабль» не было подвластно аналогу линкоров в металлическом исполнении. Тогда были лишь пробные зачатки рангового подразделения по водоизмещению и прежде всего по вооружению. Не отошли ещё в бытие абордажные приёмы ведения боя. Да и флот-то России зарождался как таковой. Но уже намечались азы промышленного судостроения. То же можно говорить о подготовке, учёбе морских кадров. Мало где на исторических страницах говорится прежде всего о поте и крови флота-матросах. Ведь повествователи из понятных побуждений умалчивали о рекрутских наборах на флот. Крестьян брали на службу от сохи буквально: дали винтовку и айда в окоп. Пушечное мясо по нынешним канонам. Ну а на флот? Здесь на «айда-пошёл» никак не сгодится. Прежде всего – пушки, из которых надобно попасть в цель подчас на крутой волне! Где такая наука в зачатке 19 века? Её основоположником – практиком-баллистом были сам царь Пётр и его последователи Меньшиков, Суворов, Ушаков, Нахимов. Теперь лишь остаётся с уверенностью предполагать, что львиная часть «нижних чинов» на парусном флоте набиралась из… «перекованных» ушкуйников. Сиречь из корсаров речных просторов Волги, Дона, Урала, Камы. Для них при отлове из лесных чащ и шири русских рек была одна альтернатива: пеньковый «галстук» на шею и обзор с высоты реи корабельной. По статистике тех времён по лесам беглых татей обретало более двухсот тысяч. Вот Вам и резерв, царь-батюшка. Головорезы и мастера ближнего огневого боя. Далее следовали знаменитые «пушечные качели».

Глава 7. Ушкуи и абордажники. «Королевский флот»

Театр морских сражений всё более расширялся. Пресловутые наборы в рекруты совершенно не перекрывали потребность в «пушечном мясе». Таковое вершилось не токмо в России, но и в именито-показных странах демократии, коими себя выпячивали Великобритания и иже с нею союзники по Европе. И выход был незамедлительно найден под блудливо-лицемерным наименованием «королевский флот». Пример тому адмирал Дрейк. Неприкрытый пресс в незаконном рекрутском наборе получил в народе эдакое едко-сатирическое прозвище. В России не сочли нужным вообще облекать в какую-либо юридическую форму набору на стремительно развивающийся флот. А нужны были тысячи, десятки тысяч корабелов-строителей, оружейников, плотников, ткачей и парусников, кузнецов и кашеваров, комендоров, матросов-абордажников, сиречь отъявленных головорезов, чертей во плоти. Всех названных и не токмо, следовало сыскать по просторам и лесным чащобам Руси. А недостающих обучить и приноровить к непростому морскому деянию при надлежащем здоровье!