Колкая малина. Книга вторая

Печаль, она и в смехе и в слезах,
В недоумении и умении пережить,
Она и рядом, и на дальних берегах,
Она умеет отойти и отпустить.

Поблёскивают клавиши, оплавлена свеча,
За окном темнее и темней.
Печаль сама уходит по дням календаря
И потихоньку просит закрыть за нею дверь.

Понять

Бессарабский рынок мается жарой,
На Крещатике каштаны солнцем зализало.
В тени большой рекламы с рыбкой золотой
Красивая цыганка мне карту стасовала.

Колода – словно пригоршня сыпучего песка,
А мне казалась Книгой Перемен.
Бусы цвета крови и чёрная коса,
Сегодня мне гадает красавица Кармен.

Но она сидит, как в винограднике гюрза,
И пророчит те же самые дела:
Червонному валету опять казённый дом
И на дальних пересылках чайник над костром.

И говорит, что надо принимать свою судьбу,
Ведь все тяжести рождаются из собственных грехов,
А я свой смысл и искупление найду
За колючей проволокой и скрежетом замков.

Мне вчера и в Лавре то же говорили,
Что надо каяться и горячо молиться.
Я помнил, что меня ребёнком покрестили,
А потом по правилам детдомовским учили.

Наверное, каждый помнит, что и как прошёл,
Но никто не знает, что ещё осталось.
Никто ещё свой срок не перешёл,
И что такое жизнь понять не получалось.

Почему?

У неё глаза ресницами прикрыты,
А из-под них стекла слезинка счастья.
Она танцует танго рио-риты,
И её целуют в оголённые запястья.

Саксофон и скрипка источают нежность,
И будто босиком по сини васильков
Танцуют две сестры – любовь святая
и святая верность,
И светятся кресты церковных куполов.

Не ищите меры у блаженства,
Слейтесь в поцелуе страстными губами.
Лишь тогда приходит совершенство,
Когда музыка становится цветами.

А ещё любовь умеет миром управлять,
И пускай не кончится танго рио-риты.
Только не забудь, за что можно умирать,
И почему была не принята жертва Маргариты?

Птенец

Уже помойка стала ночью подмерзать,
Но её вороны с утра когтями шуровали,
Они, как волки, на котов рычали,
А те как будто их не замечали.

Целлулоидную куклу с потёртой краской на губах
Кто-то ночью выбросил в помойку,
Она была без платьица, но в розовых носках,
Видно даже куклы платят неустойку.

На растянутой резинке болтается рука,
А синие глаза, временем побитые,
Откуда-то глядят, издалека,
Как праздники, давно людьми забытые.

Ворон в непонятках смотрит на неё,
Он над ней навис, как нависает мрачный жнец.
Он не может разделить чужое и своё,
Понимая, что в помойке – человеческий птенец.

Старенькая бабушка куклу подобрала,
Тряпочкой протёрла и спрятала в кошёлку.
Она, наверно, ей напоминала,
Что когда-то таким призом награждали комсомолку.

Нам теперь придётся в своих помойках рыться,
Чтобы не распалась связь времен,
И пытаться в прожитом чему-то научиться,
Ведь свободный не бывает от всего освобождён.

Серое

Очень скудные осенние фантазии,