Рысистые бега по заколдованному кругу. «Каспий» дагестанский. Книга сорок четвертая

Водичка нечиста, но всё ж освежает,
Астрологи тешат, прогнозы с экранов,
Когда всё закончится, кто ж его знает.

Жара словно косит всю жизнь понемногу,
Забыться, растечься, как мысью по древу,
А может пора обратиться к Даждьбогу,
Дано испытать православным по вере.

Прогулка по Раменке

Падёт пожелтелость ранняя
В настил деревянной просеки,
От листьев, плывущих в Раменке,
Впервые пахнуло осенью.

Вцепились в откосы корнями
Три ивы, о доле плачутся,
Скопились отходы сорные,
В кустах, словно звери, прячутся.

Склонились дубы от старости,
Сплетаются липы ветвями,
Запрятались в эти заросли
Фигуры прохожих редкие.

Под солнцем песок очистился,
Блестит золотыми крошками,
Вода, в мелководье быстрая,
Смывает потоком прошлое.

Вдвоём мы идём по берегу,
Дорога в лесу открыта нам,
И кроны деревьев, верю я,
От бед станут нам укрытием.

Слушая передачу о В. Высоцком

Кончалось героев время,
А с ним и пора застоя,
И гул олимпийских здравниц
В бурлившей шумом Москве,

И только один был с теми,
Кто каждому был как равный,
Но многого в жизни стоил,
Надежду давая всем.

Рычал он от боли сердца,
Метался, как зверь в берлоге,
Сорвав маски равнодушья,
Чтоб слушали мы его.

Страдал, чтоб открыли дверцу
С молитвой извечной Богу,
Что жизни земной удушье
Привычней теперь всего.

А что «на троих»-то часто,
По этой был части мастер
Застольев с друзьями, тризны
В России без водки нет,

Не кланялся он начальству
И не был он им любимым,
Но был для него Любимов —
Наставник, судья, отец.

И место для встреч – Таганка,
Свой храм он в театре строил,
Бузил иногда, чтоб смыться
В заоблачные края.

Женатый на иностранке,
Он с русскою был душою,
Не близкая заграница —
Россия его семья.

А песни как соль на раны
Травили и наши души,
Проснулась народа совесть,
Что ставят в вину ему,

Но не был он горлопаном,
Просил лишь его послушать,
Но смолк возмущённый голос,
Обрушив нас в тишину.

Назло множеству злословий,
Что в жизни слыл неуёмным,
Был он для него мгновеньем,
Прелюдией к небесам,

И как откровение слово
Будило уставших сонных,
И песни – стихов творенья —
Достались в наследство нам.

Прошло уж почти полвека,
Не вспомнишь теперь, как жили,