Последняя любовь Хемингуэя

–Ну, Рене, я сегодня совершил подвиг! Моя книга продвинулась вдвое быстрее, чем бы это было в обычные дни. И знаешь, кто всему виной?

Рене знал, но ответил наоборот:

–Не знаю, Папа.

Адриана поняла, что разговор пойдет о ней, и смущенно запротестовала:

–Давайте выпьем. А то у меня после вчерашнего рома, до сих пор голова кружится.

Хемингуэй пристально посмотрел на нее и улыбнулся:

–Все правильно Голова должна болеть от работы или любви. Ром, девочка, у тебя давно прошел. Осталось другое… – Он не стал уточнять, что осталось. – Рене! Взгляни на меня! Я самый счастливый человек на свете! Не спорьте со мной! Взгляни на нее, Рене! И ты поймешь, почему я самый счастливый человек. Понял?

–Да. – Понимающе улыбнулся Рене.

–Сегодня я начал грандиозную вещь. Уверен, что она у меня получится. Кто рожден быть головой, тому шляпа с неба падает! – Вспомнил он свою любимую поговорку. – А теперь выпьем, за новую книгу!

Все выпили и Хемингуэй, с громким стуком поставив стакан на стол, подошел к полке и взял боксерские перчатки. Одну пару он бросил Рене, который ловко их поймал.

–Одевай! – Распорядился он и стал натягивать другую пару перчаток на свои руки. – Вспомню молодость, как побеждал боксеров-любителей Багам и Флориды. Так будет сейчас и с тобой, Рене!

Рене, с понимающей улыбкой, натягивал перчатки. Он был моложе Папы почти на тридцать лет и готов был уступить сейчас Хемингуэю матч.

Адриана увидела снисходительную улыбку Рене и встала между ними, посередине комнаты, замахав руками.

–Не надо! Пожалуйста! Я не люблю этого спорта! Это не спорт! Прошу тебя, Папа, прекрати.

Хемингуэй нахмурился, улыбка сбежала с его губ, и он сказал:

–Не повезло тебе, Рене, быть побитым мною. А я сейчас в силе! С любым справлюсь. Как это важно. И кто в меня вдохнул силы? – Снова о самом главном заговорил Хемингуэй. – Адриана. Не каждая это может! Я пишу новую книгу. Давно такого не было. Я снова все могу! И все благодаря ей. Девочка, я тебе буду благодарен весь остаток своей жизни.

Он бросил боксерские перчатки обратно на полку и сел в кресло. Адриана, сзади подошла к нему и мягко положила руки на его широкие плечи.

–Папа! Сколько раз я просила тебя не говорить так. Ты молод, красив, силен. Ты самый лучший на планете из всех людей и проживешь еще очень долго. Ты самый лучший боксер из всех писателей. Понял? – Пошутила она.

Хемингуэю было приятно слушать ее слова и ощущать легкое прикосновение рук. Он смотрел на Рене Вильяреаля, глазами победителя. Но это был не восторженные глаза юного триумфатора, а лучистый взгляд опытного бойца, наконец-то, одержавшего, так давно ожидаемую победу. И она пришла, в образе юной девушки-родника, иссушенному жаждой путнику, на поздней тропе жизни.

–Всем я обязан только тебе. – Тихо произнес он и щекой потерся о ее руку. – Как я буду без тебя? – Еще тише произнес, будто не помнил вчерашнего разговора.

–Папа! – Обратился к нему Рене. – А я сегодня хотел уйти с разбитым носом.

–Успеется. – Засмеялся Хемингуэй. – Знаешь такое. Парень был, так не счастлив, что, падая на спину, всегда умудрялся разбить себе нос. Но ты счастлив сейчас и будешь, счастлив еще долго.

Кажется, Хемингуэй завидовал его молодости. И это у него начало проявляться недавно, отметил про себя Рене.

Отворилась дверь и вошла Мэри. Адриана испуганно отскочила от Хемингуэя. Мэри вопросительно оглядела всех, но не задала вопрос, как обычно, а сказала:

–Услышала у тебя шум, думаю, кто-то пришел. Решила зайти.

–Вовремя, мамочка. – Спокойно ответил ей Хемингуэй. – Проверь, что я сделал.

Мэри взяла две страницы текста, лежащие рядом с машинкой и взглянула на них. Но она не стала их читать сейчас же, – надо всем уделить внимание. Положила их на место у машинки и произнесла:

–Поздравляю. Лед Гольфстрима тронулся, новая книга начала свой отчет для истории. Поздравляю. – Повторила она с улыбкой. Мэри видела, как ее мужа обнимала Адриана и притом в присутствии слуги. Ей это не нравилось, но не делать же им замечание прямо сейчас.

–Принимаю поздравление. Тысячи слов стоят твоего поздравления.

–Неужели тысяча слов? – Впервые задала вопрос Мэри и то удивленным тоном.

–Не поверишь, мамочка. Но работал, как в молодости, когда не было денег, и я мечтал о них. А заработать хотел только своими книгами. Так я сегодня работал.

–Еще раз поздравляю, Эрни. Не сбейся только с темпа.

–Уже не собьюсь! – Чуть ли не радостно прокричал Хемингуэй, и это не укрылось от Мэри. У нее все внутри сжалось. Она видела, как радость Хемингуэя проходила сквозь нее, к другому человеку, вернее другой. Как обидно все это чувствовать! – А теперь в бассейн! Рене, захвати виски! В бассейне выпьем. Идем с нами, мама! – Пригласил он ее, как постороннюю.

И Мэри, бодро улыбнувшись Хемингуэю, ответила:

–Идем! После загара купание необходимо.

Бассейн, в окружении великанов-эвкалиптов, казался небольшим. Все весело плюхнулись в его прохладную воду. Да, всем было весело от того, что Хемингуэй приступил к новой работе. Как всегда, названия еще не было. Но оно придет. Как всегда, – красивое и непонятное. В неконкретности названия больше притягательного смысла. А может, название книги будет кратким и конкретным? Но об этом говорить еще рано.

На воде плавали деревянные подносы с дырками и в них были вставлены бутылки и стаканы с напитками. Удобно придумал Папа, – не выходя из воды, пей, что душа пожелает!

9

На новый год Хемингуэй выписал настоящую елку из Соединенных Штатов. Решили, что вместо игрушек на ней будут висеть дорогие лимоны из Европы и другие фрукты, но уже кубинские. В бумажные пакеты были завернуты подарки – конфеты, игрушки и даже торт. Подарок должен получить каждый гость и слуги дома. Мэри, Адриана и ее мать убирали елку, пахнущую настоящей хвойной зимой. Прислуга помогала им. Всем было весело – зима на Кубе. Разве не интересно? Хемингуэй все время находился рядом с Адрианой, словно опасаясь, что ее кто-то может у него украсть. Мэри ревниво наблюдала за ухаживаниями своего мужа и одновременно веселилась. Нельзя хозяйке дома показывать свою озабоченность перед гостями. Но, когда гости разъехались, Адриана с матерью ушла в свое бунгало, она прошла в спальню Хемингуэя. Он, еще не успев раздеться, сидел на своей кровати в довольно сильном подпитии.

–Эрни! – Сказала Мэри, как можно мягче. – Эрни! – Повторила она. – Я понимаю твое увлечение юной девушкой, но мне, кажется, пора с ним кончать. Ты забыл обо мне, как о жене. – Она ждала ответа от Хемингуэя, но его не последовало. И Мэри была вынуждена продолжить. – Уже все, кто посетил нас, знают о твоей любви. Ты хочешь, чтобы узнал об этом весь мир? Подумай о своем образе… – Хемингуэй молчал, и Мэри решилась предложить то, что давно носила в себе. – Они у нас гостят давно. Может им пора домой, в Италию?.. – Больше она ничего не успела сказать.

Хемингуэй резко поднял голову и с такой ненавистью взглянул на Мэри, что та отшатнулась. Такой ненависти она не ожидала. Скандал, крики, битье посуды – было, но взгляд с ненавистью. Но сейчас – только бы не молчаливая ненависть. А Хемингуэй, четко выговаривая каждое слово, коротко произнес:

–Я женюсь на Адриане…

У Мэри от неожиданности подкосились ноги, и она присела на стул.

–Когда ты это решил? – Заикаясь, спросила она.

–Давно. Может год назад, может полтора. Когда ее встретил впервые! – Вдруг бессильно закричал он.

Его крик позволил Мэри собрать всю свою волю, и она четко, как и он, произнесла:

–Поздравляю! – Хотела добавить – «старый болван», но сдержалась. Сейчас злить Хемингуэя, опасно. Он может совсем взорваться. И она подбирала злые, но не обидные слова. – Пятый брак тебе мир не простит! Не простят дети, знакомые. А самое главное – я могу тебя не простить! Запомни!

Она, больше не говоря ни слова, встала и пошла в свою спальню. Там, зарывшись лицом в подушку, она словно окаменела от подлого известия мужа. Она не плакала. Никто не должен видеть ее слабость, тем более слезы, как символ своего уничтожения. Унижения для нее закончились. Началось уничтожение. Так, не раздеваясь, она пролежала остаток новогодней ночи, до завтрака, без сна.

В эту же новогоднюю ночь у Адрианы с матерью состоялся семейный разговор.

–Ади, я вижу – Хемингуэй в тебя влюблен. А что, если ты действительно дашь ему согласие на брак. Я не буду возражать.