Другие правила

– Ну прям! – уверенно сказал Гупта. – Согласится. Я буду само обаяние!

– Все! – прокричала Гунилла из-за двери. – Можете заходить!

В каюте стало совсем по-домашнему: столик был застлан бахромчатой салфеткой, на нее девчонки поставили две пластмассовые груши с магнитными ободками вокруг донышка и прозрачный термос. Обе прелестницы сидели рядышком – голоногие, в уютных, пушистеньких халатиках, и о чем-то шушукались.

– Надеюсь, вы нам уступите нижние места? – сказала Гунилла просительно.

– Не вопрос! – воскликнул Гупта.

Антон молча скинул ботинки с рубчатыми магнитными подковками, подтянулся и улегся на откидную койку.

– Да я ж не сейчас имела в виду, – виновато запротестовала Гунилла.

– Да я так просто, – сказал Антон, умащиваясь, – полежу маленько.

Его открытая улыбка успокоила Гуниллину совесть, и девушка улыбнулась в ответ. Антону она напомнила Лиду – как он, еще той зимой, приехал на хутор пана Мазуренко проводить ее…

Хутор был словно в черно-белом изображении – белый снег, хаты из белого пластолита, черная наблюдательная башня. Только небо было серое.

…Она сидела в уголке дивана, он – посередине; за окном было темно, в комнате тоже. Он смотрел на Лиду, она – на расческу. Потом она устроилась поудобней – положила голову на валик. Говорила, что не хочет уезжать, что разленилась за каникулы… Он коснулся ее волос – они были такие мягкие, такие легкие, такие ЕЕ… Она сказала: «Не надо…» и стала мучить расческу.

А он так хотел, чтобы что-то наконец изменилось, чтобы она придвинулась ближе к нему, он помог бы ей подсесть еще ближе, обнял бы легонько, она бы доверчиво положила голову на его плечо. Волосы щекотали бы ему щеку… он очень хотел этого тогда.

К утру все растаяло – и снег, и ожидания. Лида была красивее себя. Все ей шло – и шапочка, и шубка. Даже такая мелочь, как перчатки, даже чемоданы ей шли…

Снизу донеслось хихиканье и громкий шепот:

– Тише ты, Антона разбудишь… Видишь – устал человек…

– Ой, а сама-то! Чего вот мучила?

– Я?!

– А кто же?! Развопилась! Уй-я! Я тебе сейчас пощипаюсь! Больно же!

– Да я несильно!

– Ага, несильно! Теперь синяк будет.

– Вот ведь вредная!

– Сама вредная… Учи вон лучше… «Двухфазная кислородная установка позволяет…» А на рисунке что?

– «Кис-ло-родный обогатитель».

– Так это то же самое или другое что?

– А ты где читаешь? Ты же не там читаешь!

– Здрасте!

– Привет! Вот – АГК-7. А ты куда забралась? АГК-9!

– А-а…

– Бэ-э!

Антон длинно вздохнул, перевернулся на бок и закрыл глаза.

Глава 8

ЛУНА, КРАТЕР АРХИМЕДА, БАЗА «ЛУНА-ГЛАВНАЯ»

Локи медитировал. Он сидел в саду отдыха, плотно закрыв змеиные глаза, и созерцал незримое. В его воображении рождались образы, не отличимые от яви – вприглядку, на ощупь неотличимые. Нафантазировав океан, Локи ощущал порывы ветра, волглого, напитанного солью, слышал перекаты волн и скорбные вопли чаек. Он зримо и явственно представлял горячий, шершавый камень строящейся пирамиды или гнилостный запах дуриана, перебивавшего изысканный вкус «короля фруктов». Хомо супер мог шататься по стылым коридорам средневекового монастыря, чувствуя, как зудит кожа под грубошерстной рясой, или пронизывать Глубокий Космос, где справа разметало туманность светящегося газа, а далеко слева висит спиралька галактики М-31… Скучно Локи не было. Кто-то сердобольный мог его и пожалеть – за абсолютное одиночество, но сам супер был чужд и скуки, и жалости, и одинокости. Все эти чувствования он приписывал человеческой природе, двуполой, а оттого обреченной на разлад, на борьбу двух начал, на вечные сомнения и поиски компромисса. Природное, биологическое, перевешивает в людях разумное. Если мужчина ощущает себя одиноким, значит, ему нужна женщина. А женщина тоже не хочет, не может, да и не должна быть одной. Ей требуется пара, она нуждается в мужчине. Секс у людей – в начале всего, он – фундамент всех культур, именно от двуполости проистекает человеческий иррационализм. Локи помнил, как ему стало дурно при виде тысячной толпы, бьющей поклоны богу. Экце хомо! Тот самый хомо, что сравнивал себя со Вселенной, впадал в неразумие, самозабвенно отдавался в рабство верховному существу, этому плоду страхов и лености человеческого ума, и кротко признавал собственную ничтожность!

Идея бога… Да, это была величайшая из идей! Она давала ответы на все вопросы, совершенно ничего не объясняя. Величайшая обманка!

Только человечье разумение, основанное на разделении полов, и оттого двойственное, то есть тождественное безумию, могло дойти до признания абсолюта и сверхестества чем-то сущим и явленным. Хотя бы «во облацех».

Божественность, судьба, душа – эти абстракции толкуются каждым из хомо по-своему. Но даже здоровый атеизм, признающий человека материальной частью материального мира, извращен людьми – по их склонности к утверждению парности – до признания безбожия простой противоположностью религии. Вера – безверие, бог – дьявол, хороший – плохой. Таким вот, болезненно расщепленным, предстает мир в людском понимании. А мир един.

Склонность к любви, склонность к нежности, склонность к жалости… Гормональные протечки, мутящие чистый разум. Какая гадость…

Для Локи, бесполого гиганта духа, не было тайн в эмоциональной сфере мужчин и женщин, он знал и понимал людей. Люди были настолько предсказуемы, так легко поддавались управлению, что Локи давно растерял минимум уважения к этим существам, будто смеха ради мнящих себя разумными. О какой разумности можно вести речь, если все, что им нужно, – это оргазм и корм!

А уж эти их потешные поиски смысла жизни! Ну как можно было найти хоть какую-то осмысленность в их скоротечном существовании?! Сто лет – не срок, это всего лишь отсрочка смерти. Жили бы они годков эдак по шестьсот, тогда другое дело. А так…

Локи открыл глаза. Щелки зрачков то сужались, то раздвигались черными семечками. Только что он взял мысль Тхакура Сингха, окопавшегося где-то на Марсе. Отличный результат для ридера!

«Локи, – взывал главарь Боевой Группы, – мы готовы!»

«Хвалю, – коротко ответил Локи. – Действуем следующим образом: я насылаю исполнителей на военный космодром, и мы угоняем парочку десантных ботов. Плюс те, что ты увел с Цереры… Этого должно хватить…»

«Какая у меня задача?» – поинтересовался Тхакур Сингх.

«Не перебивай, – холодно подумал Локи. – Твоя задача – захватить станцию А-2, это та из СВЧ-антенн, которая прогревает северную полярную шапку. Смотри не перепутай! Как только Спу окажется в твоих руках, сразу переводи ее на другую орбиту. Надо, чтобы мазеры работали по экваториальной зоне Марса. Понял?»

«Да! Да!»

«Запоминай цели: евразийские базы „Большой Сырт“ и „Маринер“, евроамериканская „Порт-Лоуэлл“. В таком вот порядке… И еще: без моего приказа лучевую атаку не начинать! Ты все понял? В твоем распоряжении два-три дня. Приступай…»

«Будет исполнено!»

Локи скривил в улыбке безгубый рот: какое рвение! Он покинул сад отдыха и спустился в Центральный коридор базы, похожий на длиннющую станцию метро. Было людно, но Локи никто не замечал – могучее биополе скрывало его, словно волшебная мантия-невидимка. Он вспомнил фазу роста (люди сказали бы – «детство») и свою основу – Рудольфа Эфроимсона. Занятный был человечек. «Папуля»… Рулле клонировал вариант хомо супера, апгрейд «человека разумного», полное собрание изобретений в сфере практической евгеники. Эфроимсон мечтал о белокуром супермене нордического типа, но что-то не пошло в эксперименте, и Локи был запущен в существование низкорослым уродцем с огромными размерами головы и ног. Рудольф так и называл его – «мой головоногий»…

Локи помнил все, отчетливо и резко, и мог прокручивать в воображении каждую секунду прошедшего бытия. Но что было прокручивать? Первые четырнадцать лет сливались в серую, смутную череду будней. Подъем, завтрак, опыты, обед, прогулка, опыты, ужин, отбой. Вечный понедельник, дождливый, промозглый и тоскливый до воя.

Локи числился экспериментальным образцом лаборатории «Зэт» в секретном институте, запрятанном на окраине Наровы. Четырнадцать лет подряд у Локи было одно-единственное увеселение – он убегал на чердак главного здания и оттуда, через крохотное окошко, разглядывал правый берег реки, где поднимались башни Ивангорода и начиналась территория Евразии. Видно было плохо – высоченный забор загораживал пейзаж. В солнечные дни верх стены блестел битым стеклом, ночью фонарики охранников высвечивали тугие скрутки колючей проволоки… Тюрьма на одного зэка, из которой нельзя сбежать. И все же Локи сбежал.