– Нет-нет! Дальше самое интересное. Вот у меня еще одно донесение – от Ойгена Браммерца…
– О! – оживился Маркус. – «Великолепный монах»![17 - Агент Штази Ойген Браммерц, монах-бенедиктинец, был в 1975 году отправлен трирским аббатством в Ватикан.] А вы еще не верили, что от бенедиктинца выйдет толк, Райнер!
– Каюсь, – ухмыльнулся Кёнен.
– Так что Браммерц?
Зам сунул нос в папку.
– Зафиксированы тайные переговоры польского кардинала Кароля Войтылы с генеральным председателем «Опус Деи» Альваро дель Портильо. Ага… Что именно обсуждалось, неизвестно, но в итоге дель Портильо направил в Советский Союз двух «солдат Господа» – нумерариев Томаша Платека и Аглауко Мути. Они уже засылались в СССР раньше – в Белоруссию, на Западную Украину… Ага… У этой парочки приказ: убить Миху!
– Ага… – тихонько выговорил Вольф, будто передразнивая Райнера. – Следовательно, КГБ либо упустило «Хилера», и ЦРУ удалась его эксфильтрация за океан, либо Москва ведет свою игру на чужом поле… Хм. Вот что, Райнер. Новое задание для «Великолепного монаха». Пускай вплотную займется этим Войтылой, а вы проверьте все контакты кардинала. Ну, вас учить – только портить.
– Ага! – ухмыльнулся Кёнен.
– И еще… – Маркус покачался с пяток на носки, соображая. – Вот что. Отправьте… Куда там намылились эти зольдатики?
Райнер сунулся в папку, близоруко водя носом по строчкам.
– Украинская Советская Социалистическая Республика, Николаевская область, город Первомайск.
– Отправьте туда парочку оперативников, можно под видом туристов. Лучше всего Дитриха и Ганса.
– На перехват? – деловито уточнил Райнер.
– Да-а… – сказал Вольф задумчиво. – Если… м-м… нумерарии действительно выйдут на Миху, то почему подобное не удается КГБ? Или уже удалось? Или предиктор в Штатах? Вопросов много, а ответов ни одного… – он потер подбородок ладонью, смешно сминая губы. – Вот что. Ни в коем случае нельзя допустить ликвидации «Хилера», но и хватать его… чревато. Если нашим сотрудникам повезет, и они нападут на след благочестивых убийц… Пусть через них выходят на предиктора. Задание таково: защитить «Хилера»! Ни в коем случае ни умыкать его, ни даже склонять к сотрудничеству или сдавать КГБ! Вообще никаких силовых контактов. Пусть на словах объяснят Михе, что у него появился запасной выход. Случиться может всякое, но на Ленинском проспекте[18 - На Ленинском проспекте в Москве находилось посольство ГДР.]«Хилера» примут без разговоров, без условий, и тайно переправят в Берлин. Да, и пусть передадут ему вот это…
Шеф ГУР отпер сейф и достал маленький, плотно запечатанный пакет.
– Держите, Райнер. Это мое личное… м-м… скажем так – приглашение. Его получали немногие. Внутри – карточка с берлинским адресом, телефоном, паролем и отзывом. Всё вписано особыми чернилами, на свету они исчезнут за минуту – хватит, чтобы запомнить. Пусть Миха знает, что всегда сможет найти в ГДР надежное убежище. Вот так… Начинайте операцию без промедления!
– Ага! – боднул головой Кёнен.
Сложив папку, он сунул ее под мышку и торопливо удалился.
Маркус Вольф, покусывая губу, вернулся к окну. Машины, как жучки, по-прежнему ползали внизу, соблюдая правила дорожного движения.
«Миха… Миша? – подумал шеф ГУР. – Да мы почти тезки! Посидеть бы с тобой, Миха, поговорить… Только не в камере, и не в кабинете, а где-нибудь… Можно в том кафе, напротив Красной ратуши. Нет, нет, там прослушка… Лучше всего – махнуть в Варнемюнде! Чтобы синее небо, зеленое море и белый песок… Кто же ты, Миха?»
Тот же день, позже
Первомайск, площадь Ленина
Дом Советов выглядел очень солидно, с оттенком монументальной державности, как старинное присутствие – тут тебе и фронтоны с колоннами, и купол со шпилем, и широкие лестницы. А вот, если посмотреть сверху, то станет ясно – возводили здание под пение «Интернационала», а никак не «Боже, царя храни». В плане Дом Советов смахивает на скрещенье серпа и молота.
В огромное сооружение впихнули все разом – дворец культуры, библиотеку, ЗАГС, райком партии. Нашелся тут и закуток для горотдела КГБ.
Поднявшись на второй этаж, мы с Ромуальдычем зашагали по ковровой дорожке, в междурядье отделанных шпоном дверей. Сквозняки разносили по гулкому, темноватому коридору невнятные отголоски из высоких кабинетов, стрекот пишмашинок и шелест бумаг. Со сводчатого потолка лился тусклый свет ламп, спрятанных под фигурными колпаками молочного стекла, засиженного мухами. Пахло куревом и, почему-то, сырой штукатуркой.
У нужной нам двери покоился стол, двумя толстыми тумбами попиравший ковер. Дубовую столешницу, размером с односпальную кровать, обтягивала черная кожа, пробитая по периметру гвоздиками с медными шляпками. Включенная настольная лампа бросала свет на телефоны и молоденького сержанта в новенькой форме.
Независимо сунув под мышку папочку с суровым оттиском «Дело №…», я вопросительно глянул на Арсения Ромуальдовича. Тот подмигнул мне – не робей, мол, прорвемся!
– Вам назначено, товарищи? – строго спросил сержант.
– Мы к Василию Федоровичу, – сказал Вайткус со значением.
– Товарищ Олейник занят, и…
Директор Центра НТТМ оперся руками о стол и холодно улыбнулся.
– Так позвоните товарищу Олейнику, – проговорил он с оттенком нетерпения, – и сообщите, что товарищ Вайткус желает его видеть лично.
Я даже головой покачал в восхищении, столько властности прозвучало в голосе простецкого Ромуальдыча.
– Секундочку… – прижух сержант, и снял трубку.
После короткого доклада он выпрямился, словно по стойке «смирно», и отрапортовал:
– Слушаюсь, товарищ полковник! – клацнув трубкой, страж нажал кнопку, отпирая дверной замок. – Проходите, вас ждут.
Вайткус кивнул, и пропустил вперед меня, небрежно обронив:
– Етто со мной.
За дверью пряталась огромная комната, показавшаяся мне очень светлой после коридорной сутеми. Вся обстановка – ряд стульев, большой стол для заседаний, пара застекленных книжных шкафов, сейфы – расположилась вдоль стен или между широких окон. Большой портрет Дзержинского висел над письменным столом, за которым трудился невысокий плотный мужчина в возрасте, но без седины в густой черной шевелюре.
Он что-то быстро писал, и заговорил, не поднимая глаз:
– Явился, не запылился! Ты где пропадал, чертяка?
– Я… етта… перешел на нелегальное положение! – ухмыльнулся Ромуальдыч.
Олейник махом черканул подпись. Радостно скалясь, выбрался из-за стола, и крепко пожал руку Вайткусу.
– Ну, садись, рассказывай!
– Ёшкин свет! Рассказывать – етто вечером, за бутылочкой коньяка, – расплылся в улыбке Ромуальдыч, – а мы по делу. Етта… – он положил руку мне на плечо. – Знакомься: будущее светило советской науки!
– Арсений Ромуальдович… – затянул я с укоризной.
– Не скромничай, Миша! – отмахнулся Вайткус. – В общем, дела такие. Заведовал я школьным Центром НТТМ. Миша как бы мой зам по научной части… А сейчас переезжаем в новое здание на Либкнехта, и будет у нас уже районный Центр! Не какой-нибудь, там, клуб юных техников, всё по-взрослому. Вона, еттой зимой, Миша на ВДНХ в Москву ЭВМ собственной конструкции возил, а летом… Как откроешь толстый научный журнал, так обязательно на Мишино фото наткнешься! Не морщись, зам, правда ведь. Даже в «Сьянс э ви» пропечатали, и в «Сайнтифик Америкен». Так что… не абы как! Мы и самой настоящей научной работой занимаемся, и прогресс толкаем…
Тут дверь отворилась, и в кабинет бочком втерся огромный человек, широкоплечий и баскетбольного росту, с грубым лицом, помеченным шрамами.
Я обмер, сразу узнав в нем водителя «дублерки», с которой как-то пересекся у базара. Ощущение было, как у зайца, повстречавшего охотника.
«Кто ищет, тот всегда найдет! Кто ищет, тот всегда найдет!» – назойливо вертелось в голове, как заевшая пластинка.