Целитель. Двойная игра

– Чуть-чуть, – оправдался я, беззастенчиво любуясь подругой.

Какое счастье, что мини из моды не выходит!

– Миш, ты совсем перестал улыбаться, – Шевелёва мотнула головой, отбрасывая челку набок.

– Разве? – вяло удивился я. – Не обращай внимания, Светланка, просто настроение – ниже нуля. Но тебе я всегда рад, ты же знаешь.

– Знаю, – лукаво улыбнулась девушка. – Я даже заметила, куда именно ты смотришь!

– Тянет… – отвечаю со вздохом.

Света довольно блеснула глазами, но тут же щечки ее залились румянцем.

– Извини, говорю, что попало, – неловко пробормотала она. – Заигрываю будто!

– А мне это очень нравится! – с деланным энтузиазмом развиваю тему. – Только без «будто»!

Шевелёва зарделась еще пуще, кончиками пальцев оттягивая вниз подол платья. Справляясь со смущением, она выдала свою прибаутку, которую я не слыхал с восьмого класса:

– Вельми понеже! – и вздохнула, изображая кротость: – Аз есмь. Житие мое…

– Паки, паки… – мигом подхватил я. – Иже херувимы![17 - Выражения режиссера Якина из гайдаевской комедии «Иван Васильевич меняет профессию» несут мало смысла. «Вельми понеже», в переводе со старорусского означает «весьма потому что», а «Паки, паки… Иже херувимы» переводится как «Опять, опять… Которые херувимы».]

Светлана весело рассмеялась, а вот у меня не вышло – квелый дух не давал даже наметить улыбку.

– Ты так и не говорил с Инной? – поинтересовалась Шевелёва, по-женски жалостливо гладя меня по рукаву.

– Пробовал, – пожал я плечами. – Без толку.

– Вот до чего же вредная! – с досадой воскликнула Света.

– Да нет, – заступился я неохотно, – Инна не вредная. Просто… Понимаешь, она живет как бы в своем собственном мире, немного нездешнем. Ее никогда не обманывали по-крупному, и тем более не предавали, любили только. Инка не закалена опытом неудач, понимаешь? И поэтому очень ранима.

– Да дура она, вот и все, – неодобрительно насупилась Светлана.

– Не преувеличивай, – сказал бесцветно. – Ей и самой сейчас больно, погано, противно… А-а! – махнул я рукой. – Пошли, а то и правда, опоздаем.

Света шибче зацокала каблучками по опустевшей рекреации.

– А вы почему еще не на уроке? – догнал нас голос директора школы, одновременно грозный и всепрощающий. Недаром в школе его прозывали по-доброму – Полосатычем.

– Здрасте, Пал Степаныч! – сказали мы со Светланой дуэтом, и шмыгнули в класс.

* * *

После четвертого урока объявили классный час. На перемене мои соученики сначала изобразили табун, несущийся в столовую, а затем, сытые и довольные, степенно воротились. Девятый «а» собрался почти весь, только Сосна с Дэнчиком ушли по-английски. Впрочем, этого хватило, чтобы Аллочка обиженно надула губки.

Я вольготно раскинулся за партой – одиночество имеет свои бонусы. Неожиданно мне приспичило увидеть Инну, но не оборачиваться же, чтобы посмотреть!

Крутанул головой, встречаясь с понимающим взглядом Риты Сулимы. Глаза ее тут же залучились ехидством.

– Потерял что? – осведомилась она с деланным сочувствием.

– Еще нет, – буркнул я, лихорадочно ища подходящую тему. – М-м… А ты чего в Центр не заходишь?

– А что мне там делать, Гарин? – насмешливо пропела Рита, и зловредно, словно мстя за 8-е Марта, ввернула: – Тебя соблазнять?

Девушка грубовато хохотнула. Мне всегда казалось, что она нарочно издает такие вот смешки, лишь бы опроститься, подпустить толику вульгарности в свой образ роковой, все изведавшей красотки.

– Ну вот, опять по фамилии, – скорбно вздохнул я. – За что хоть в немилости?

– Сам догадайся! – отрезала Сулима.

Я медленно развернулся, скользнув взглядом по Дворской. Вытягивая точеную шейку, Инна рылась в портфеле.

«Что за жизнь, – постно подумал я, – и молодой совсем, и здоровый, а радости – ноль целых хрен десятых…»

Саня Заседателев, наш записной активист, развел суету с вывешиванием большого красочного плаката, и торжественно встретил в дверях «гостей на час» – упитанного, благодушного пролетария на пенсии и какого-то по счету секретаря райкома партии, то ли второго, то ли третьего. Функционер выглядел озабоченным и нервным, он все время поправлял большие черные очки и вертел в руках кожаную папку.

«Похож на молодого учителя, едва закончившего пединститут», – прикинул я безучастно.

– Сегодня с нами представитель райкома КПСС Владимир Кириллович Пивоваров, – гордо объявил Заседателев, – и заслуженный рабочий завода имени 25 октября Семен Миронович Петренко!

Все с готовностью похлопали.

Циля Наумовна, как всегда, притулилась на последней парте, а Безродная вышла к доске, как на сцену, и с чувством прочла стихи о Ленине. Класс занимался своими делами, втихушку играл в «морской бой», а голос комсорга взволнованно звенел:

Трудясь, мы знаем: Ленин с нами!

И мы отважно под огнем

Несем в боях сквозь дым и пламя

Венчанное победой знамя

С портретом Ленина на нем!

Я поморщился. Неужели нельзя было найти более одаренного стихотворца? Дутый, натужный пафос!

– Очень печально, – Пивоваров сверкнул на меня очками, – что не все согласны с точкой зрения комсорга на роль Владимира Ильича в нашей истории… Или я не прав?

Аллочка чуть испуганно глянула в мою сторону, а классная, похоже, готова была выступить на защиту – видать, и ее покоробили враждебные нотки в секретарском голосе. Спасибо, Циля Наумовна, отгавкаюсь как-нибудь…

– Вы не правы уже в самом посыле, Владимир Кириллович, – холодно ответил я. – Алла прекрасно читает стихи, но выразила мнение не лучшего поэта. Вторая ваша ошибка – в однобоком представлении о Ленине. Для вас он прежде всего – историческая личность! А ведь Ильич еще и человек, такой же, как мы с вами, со своими тревогами, суждениями, ценностями. Если бы не болезнь, Ленин вполне мог бы дожить до полета Гагарина в космос! Или я не прав?

Пивоваров покраснел, а вот Петренко, деливший с ним парту, заерзал, кашлянул и заговорил неожиданно густым басом:

– Хорошо сказал, мальчик, хоть и дерзко! Хе-хе… Нынче мне за семьдесят, а когда я был в твоем возрасте, то видел Владимира Ильича на митинге. Вот так, как тебя сейчас, рядом почти! И видел, и слышал! – тут он прищурился почти по-ленински, с насмешливой хитринкой в глазах: – А вот какая твоя точка зрения на… как там… на роль в истории? Ильича, я имею в виду. А?