Смертельное Таро

Месье де Фредёр не относился к наделенным интуицией людям, поэтому, посчитав это формальным волнением, выставленным напоказ перед гостем, Хелена промолчала и, тряхнув волосами, вышла.

Лишь после того, как в коридоре глухо застучали ее каблуки, раздалось саркастичное: «Я знаю, почему вам так показалось, месье, – дело в очаровательно небрежных манжетах!»

Сказав это, Леонард вновь глухо засмеялся себе в ладонь.

* * *

Пласид де Фредёр, отец Хелены, и в молодости отличавшийся ростом и шириной плеч, к своим пятидесяти годам стал выглядеть лишь мощнее и крепче; издалека его можно было с легкостью принять за циркового силача или боксера.

Младший сын в именитой семье, Пласид был лишен наследства, и потому уже двадцать семь лет служил адвокатом. Уважающий Наполеона III хотя бы за то, чьим племянником тот являлся, Пласид поддерживал его политику еще до формирования Второй Империи?[1 - Период правления Наполеона III во Франции с 1852 по 1870 год. – Здесь и далее – прим. автора.] и оттого пользовался расположением нынешних властей. За глаза его называли дворянином мантии?[2 - Дворянство мантии – в дореволюционной Франции категория дворян, получивших титул не по крови, а за гражданскую службу. Часто определение употреблялось в уничижительном контексте как подозрение в угодничестве властям.], но вера Пласида в правоту императора была непреклонна, в лицо упрекнуть его в фарисействе никто не осмеливался. Говорил мужчина красиво, витиевато, глубоким и мягким голосом. Но речь его была подобна шелковой нити, что тянется, поблескивая на солнце, и все никак не заканчивается.

Пласид любил заводить знакомства и умел сквозь года пронести крепкую дружбу. Среди приятелей он слыл консервативным и старомодным, но и первая проседь у него появилась раньше всех остальных.

Тем же вечером они с Хеленой, не нарушая семейной традиции, пили чай перед отходом ко сну. Два кресла были повернуты к окну, занимающему всю стену, – на фоне ярко освещенных обоев оно походило скорее на зияющую пробоину. Чудилось даже, что стекла в нем тонкие, подобно пергаменту. Спустя всего миг они могли бы потрескаться и комната, словно водой, наполнилась бы густой ночной теменью.

– Отец, скажите, где вы познакомились с этим странным мужчиной?

– Это довольно долгая история. К тому же, честно говоря, – он вздохнул, – причина нашей первой встречи не очень приятна для меня.

– И все же? – не отступала Хелена. Уклончивость в ответе отца лишь распалила ее любопытство. – Не верю, что вы могли познакомиться в кругу общих друзей, у вас с тем неприятным господином не может быть ничего общего.

Пласид нахмурился, поджал ненадолго полные губы.

– Я познакомился с ним на похоронах твоей матери.

«Ну вот опять. Отвратительно».

Тишина в комнате резко стала натянутой. Отвернувшись, Пласид неловко закашлялся, а Хелена опустила взгляд.

Перед ними остывал чай, и тишину нарушало лишь назойливое щелканье резных часов на стене. Находиться в комнате хотелось все меньше.

– Знаешь, дорогая, завтра меня ожидает очень тяжелый день, я бы предпочел лечь пораньше. Да и тебе стоило бы.

Хелена с готовностью поцеловала отца в щеку и заторопилась к себе. Они затронули тему, которой она старательно избегала всю жизнь. Внутри перемежались раздражение и саднящее чувство вины.

Обернись она, увидела бы, как отец сгорбился, столь несвойственно для себя, а ведь минуту назад его возраст был почти незаметен. Не выдержав, мужчина все же закрыл лицо руками и отвернулся. Возможно, увидь его девушка в таком состоянии, она куда лучше поняла бы отцовские чувства.

Но Хелена не обернулась.

Аркан III

Семнадцатое августа того года многим запомнилось сильным, не прекращавшимся всю ночь градом: ветки стучали по окнам, словно покойники лишенными плоти костями. Листья на них царапали со звуком наждачной бумаги. Врача, за которым послали больше часа назад, все еще не было.

Ветер ломился в двери, подобно разъяренному мужу. Иногда даже чудилось, что на крыльце действительно кто?то стоит. Каждый раз слуги спешно отпирали замки, но кроме сквозняка впускать было некого.

Говорят, она даже дочь подержать не успела. Лишь взглянула на нее стеклянным блаженным взглядом, отвернулась и выдохнула, чтобы никогда больше не двигаться. Комнаты, до того оживленные, наполнились в тот вечер тихими всхлипами. Только от дождя за окном слышно их почти не было.

Никому из гостей не захотелось сказать главе обедневшего семейства «поздравляю» вместо сердечного «соболезную».

Эту историю Хелена слышала десятки раз от незнакомых друг с другом людей, всю жизнь она видела немой укор в глазах окружающих, смесь сожаления и искренней неприязни. Казалось, все искали за ее спиной силуэт скончавшейся матери. Только вот там никто не стоял. Всю свою жизнь Хелена понимала: ей повезло, что не людям вокруг дано было решить, кто в тот вечер выживет.

Ведь в таком случае ее бы не выбрали.

Сама мадемуазель де Фредёр мать не любила. Возможно ли проникнуться чувствами к той, кого ни разу в жизни не видела? А что до благодарности за пресловутую жизнь, едва ли, не родись она вовсе, Хелена смогла бы расстроиться. Нельзя о чем?то печалиться, если тебя не существует.

С блеклых фотографий на стенах смотрели совершенно чужие глаза. Рассказы о матери Хелена слушала как о какой?то незнакомой женщине, почти что придуманной. Она знала, что отец любил покойницу до беспамятства. На этом все.

* * *

Еще в коридоре Хелена жестом отослала служанку, вбежала в спальню и сразу заперлась на замок.

Той ночью девушка не зажигала в комнате свеч, стены не покрылись перламутровым отблеском. Раздевалась она торопливо, ткань за тканью летела на пол. Лунный свет пробивался сквозь шторы, что делало кожу сероватой и матовой.

Она старалась себя не корить за последнюю неосторожную фразу.

Если отец познакомился с тем мужчиной на похоронах… они с матерью были знакомы? А если это дальний родственник? Хелена дважды обошла комнату в поисках кружевной сорочки.

«Было бы ужасно! Чай все?таки слишком горячий, язык теперь занемел, завтра все выскажу… Нужно заказать новую шляпку, вспомнить бы, где я видела ту красивую».

Наконец она обнаружила искомую вещь в ящике одного из комодов, быстро завязала на горловине тесьму и накрылась с головой одеялом. Хелена в очередной раз огорчила отца и теперь чувствовала себя неуютно. Сном ей хотелось оборвать вечер, закончившийся столь неудачно.

Наутро после таких разговоров Пласид всегда делал вид, что ничего не случилось. Возможно, он в самом деле не помнил. Оставалось надеяться, что именно так он поступит и завтра.

Однако смогла бы Хелена полюбить погибшую родственницу, увидев ее хоть единожды? Возможно, она бы преисполнилась нежностью от ее голоса или почувствовав ладонь на своей голове? Девушка фыркнула – конечно же, нет. Любовь – даже к матери – не приходит за одну только встречу.

В конце концов мадемуазель де Фредёр пришла к заключению: это она здесь главная пострадавшая от циничной и жестокой судьбы. Разве можно к себе относиться без жалости?

От подобного вывода на душе стало легче. Расслабившись, она вскоре уснула, в странной позе на боку, будто позируя для художника. От мутноватого лунного света ее темные волнистые волосы походили на змей. Казалось, шипели и занавески на распахнутых окнах.

* * *

Хелена проснулась в кресле от невыносимого грохота. Ее донимала мигрень – боль перекатывалась между висков и пульсировала. С трудом разлепив веки, девушка попыталась сфокусировать взгляд.

Напротив висела половина женщины.

Кровь из нее не лилась, а взгляд был слишком осмысленным, так что фигура не походила ни на труп, ни на куклу. Руки, скрытые массивными складками платья, были расслабленно сложены на груди, ниже которой, впрочем, ничего не было. На высоком лбу дамы, окончательно сбивавшая с толку, выведена римская цифра три.

– Ну что, моя волшебная, каковы впечатления от короля кубков?

Рядом, облокотившись плечом о кресло, стояла дама из прошлого сна. Заметно уставшая, она держала влажное полотенце у лба.

Хелена честно ответила, что не поняла ее в прошлый раз.

– А тебе и не нужно понимать, я ведь помогу.

Тогда девушка вновь перевела взгляд на фигуру, вяло качавшуюся на веревках, и спросила, кто это.

– Как же! Разве ты не знаешь, о чем рассказывает Императрица? Эта женщина, Екатерина Медичи… Говорят, она была готова на все пойти ради своих детей. И я понимаю ее, ведь дети – это прекрасно, пусть и хлопотно. Из-за них всегда шумно, вот и сейчас, – дама вскинула руку вместе с рукавом, похожим на окорок, – этот шум в связи с тем, что скоро прибудут дети.