Мотря

– А где же он денется, – соглашается Афанасий. – Только ты не волнуйся, соседка, – мы подождём. Сколько нужно, столько и будем ждать! Такое дело…

Афанасий уезжает, и Мотря снова остаётся одна. Посмотрела вдоль дороги – нет, не видать сына!

«Что ж ты, Васильчик, так задерживаешься… все глаза уже просмотрела. Или, может, случилось что-то в пути… а? Нет, нет… что это я говорю такое, старая дура! Всё хорошо, всё будет хорошо! Как и тогда… помнишь, Васильчик, как и тогда…»

Ночь ещё цепко держала в своих объятиях землю, когда неожиданно раздался сильный стук в дверь.

– Открывайте… быстрее!

– Кто это? – испуганно метнулась к Оксане Мотря.

– Наверное, полицаи…

– Ой, Оксаночка… – Мотря прижалась к подруге всем телом, затрепетала… – Это они за мной…

– Слышишь или нет… эй, Оксана! – От глухих, тяжёлых ударов зазвенели стёкла.

– Да ведь это Пётр! Тот самый… рябой… Ой, что же будет, Мотречка?.. – Оксана прижала к себе Мотрю, заплакала.

– Ты слышишь или нет?! В последний раз тебе говорю… – У окна замаячила чья-то фигура.

– Сейчас, сейчас… Подождите! – крикнула Оксана. И тихо добавила: – Что же делать, Мотречка? Говори!

– Открывай, – вдруг спокойно ответила Мотря. – Прошу только тебя очень – сохрани Василия!

– Да ведь они убьют тебя… Мотря!

– Открывай… а не то сама открою… слышишь? – И, подойдя, подтолкнула Оксанку к двери.

Непослушными, ставшими вдруг чужими, руками зажгла Оксана свечку, вышла в сени, отодвинула засов.

– Тебе что… заклало? – грубо оттолкнул её кто-то высокий. – Смотри мне, девка!

У самых глаз увидела Оксана дуло карабина. Вслед за этим в дом вошли трое. В первом, высоком, Оксана узнала рябого.

– Собирайся, красотка, – скривил тот в злорадной усмешке рот, увидев Мотрю. – Хватит тебе чужой хлеб жрать…

– Да что ты такое говоришь, Пётр! – всплеснула руками Оксана. – Как тебе не стыдно!

– А ты помолчи… защитница! – снова грубо оттолкнул Оксану рябой. А не то… пойдёшь вместе с ней! Чего смотришь? Собирайся… червона короста! – вдруг заорал он истерично, замахнувшись на Мотрю прикладом.

– Хорошо… я сейчас! – лицо Мотри было спокойным. – Позволь только рубашку чистую перед смертью надеть.

– Ничего… на верёвке болтаться и в этой будет удобно… Айда! – вытолкнул рябой Мотрю на середину комнаты. – Надевай скорее своё тряпьё! Да щенка своего прихвати с собой! Где он… где? – злые глаза его зашарили по кровати.

– Пожалуй, в той комнате, – угодливым тенорком подсказал второй – невысокий, полный, с бегающими глазами.

– А-а… запрятала! – оттолкнув Мотрю прикладом, рябой направился было в другую комнату.

– Стой! Ребёнка не трогай! – неожиданно раздался голос третьего мужчины, стоявшего у двери. – Такого приказа не было. И пусть рубашку наденет… как просила. – Он подошёл поближе… и Мотря чуть не вскрикнула от неожиданности.

«Так это же Иван… это же он… тот самый!»

И вспомнила она, как ещё до войны приезжал из соседнего села к ним на танцы этот высокий, красивый парень и всегда искал глазами её, синеглазую Мотрю. Видимо, пришлась она ему по душе.

«А почему это он с ними… с этими продажными?» – подумала было Мотря, да вовремя спохватилась. Что-то прочла она в глазах Ивана такое, от чего радостно забилось сердце.

– Ну, так пусть… – сквозь зубы процедил рябой. Видно было, что он побаивается того, третьего – крепкого, статного на вид. – Иди, одевайся… стерва советская! – вдруг снова истерично взвизгнул он и, отойдя в сторону, наполнил воздух грязной, нецензурной бранью.

Затем достал смятую пачку немецких сигарет и, не спуская с Мотри цепких, налитых ненавистью глаз, закурил, сплёвывая прямо на пол.

– Спасибо тебе, Иван… – еле слышно, одними губами, прошептала Мотря, с внезапно вспыхнувшей надеждой продолжая всматриваться в лицо своего неожиданного защитника.

– Иди, иди… да быстренько там! – снова резанул слух грубый окрик рябого.

Мотря быстро вошла в комнату. Сердце её бешено колотилось.