Грааль Иуды

завещание Ивана Авдеевича, он ни на минуту не прекращает работы. Центральная и левая части посвящены Льву Давидовичу Троцкому и событиям на Восточном фронте, а правая, неоконченная, – Ларисе Рейснер.

– Кому-кому?

Дедова супруга искоса глянула.

– Разве вы ничего не слышали о Ларисе Рейснер? – она пошатала в пробке флакона

вторую иглу, служающую воздуховодом. Во флаконе побежали пузырьки, в капельнице закапало.

Игоря задело ее пренебрежение.

– Мало ли евреев на свете! – буркнул он. – Всех не упомнишь!

– Она была одной из самых замечательных женщин России! Революционерка,

поэтесса, комиссар Волжской флотилии! Это с нее Вишневский написал героиню «Оптимистической трагедии». Иван Авдеевич знал ее лично.

Супруга потрясла спящего мужа за плечо.

– Зая, Игорь пришел!

С потолка до кровати свисали бинты, похожие на цирковые лонжи. Назначение их Игорь понял, когда старик с кряхтением схватился за них, подтянулся и сел.

– Игореша, – дед потянулся обнять внука.

– Здорово, зая, – иронично ответил внук, обнимая иссохшее тело. Когда-то они с

дедом были друзьями, да армянка их разлучила!

– Возмужал, – шамкал старик, ища на тумбочку стакан со вставной челюстью. – Гляди, седина уже.

Игорь зачесал набок непокорные волосы. Седым у него был только один клок в челке, появившийся после рукопашной с чеченцами в «доме Павлова», когда в ход пошли штыки и саперные лопатки.

Иван Авдеевич долго не мог успокоить клокочущие бронхи.

– Плох я, Игорюня, – еле выдавил он сквозь кашель.

– Да, чего-то ты пригорюнился, – постарался пошутить «Игорюня».

– Сто шесть лет живу. Сто шесть, ты подумай! И не забирают меня отсюда, как в

наказание тут держат! Пока не передам своей силы, не умру. Тебе надо передать, младшему внуку. Что мы с тобой ругались, забудь. Ты внук мой, тебе оставлю наследство, не обижу, знай. Но главное в другом. На нашем роду лежит проклятие. Бабушку мою, твою прабабушку забили кольями односельчане, посчитав ее ведьмой, тетя Клава пропала в лагерях, брат Кузьма погиб в Гражданскую, два старших сына от Прасковьи арестованы в 37 и погибли в лагерях, твой отец спился и умер, обе сестры моей второй жены умерли от рака желудка, а сама она покончила с собой. Твоя мама пропала без вести, ушла из дома и не вернулась. Ты воевал, твоя семья распалась, ты потерял квартиру, влачишь жалкое существование…

Игорь прервал наскучивший мартиролог.

– Что жизнь – дерьмо, то я и без тебя знаю. Ты для чего меня позвал?

– Помириться перед смертью. И назвать тебе истинную причину наших несчастий.

– Ты ее типа знаешь?

Иван Авдеевич приблизил к внуку изможденное лицо, заляпанное старческой «гречкой». На него противно было смотреть – глазницы, виски, щеки ввалились, надбровные дуги и скулы выперли, вместо бровей торчали длинные седые волосины, щеки были усеяны черными угрями, в углах рта и глаз белели заеды.

– Кому, как не мне, знать причину этой страшной череды несчастий, которая

разворачивается на моих глазах, вот уже больше ста лет. – горестно прошамкал он. – Ты послушай, послушай меня! Меня никто не хочет слушать, думают, из ума выжил академик, а я в здравом уме, Игорь, совершенно в здравом уме. Я открою тебе великие тайны. Только ты постарайся поверить, хотя это и будет нелегко, потому что прозвучит дико. Так слушай же. Совсем молодым я работал в Изоцентре Революционного искусства, познакомился с Маяковским, Крученых, Татлиным, Родченко, Мейерхольдом. Но это все предыстория к главному событию в моей жизни.