Нет ничего невозможного, или Неслучайные небылицы

Правда, и он ещё немного поразорявшись в запале, успокаивается, с удовольствием перейдя к многочисленным достоинствам своего замечательного друга, повторив примерно всё то же самое, что он говорил обо мне.

На самом деле всё так и есть: мы с ним лучшие ученики в классе, да и, видимо, в школе – есть, чем похвастать! – да к тому ж ещё состоим практически во всех школьных научных кружках и спортивных секциях, постоянно участвуя и в городских, и в областных, и даже иногда республиканских соревнованиях.

– Ну, всё – достаточно! – в какой-то момент перебивает нас Елизавета Афанасьевна. – Это всё мы про вас и без ваших дифирамбов друг другу знаем, а вот скажи-ка нам, Тимофей, что ты мог бы – загадочно улыбается, – рассказать нам про своего друга самого сокровенного, важного, по-товарищески, что ли. Такого, что б и ему самому было очень необходимо знать про себя, что б могло помочь ему… в дальнейшем?

– Ну, я не зна-а-ю, – похоже, немного испугавшись, тянет мой паренёк не в состоянии не то, что б сходу ответить на неожиданный вопрос учителя, но хотя б даже охватить его мысленно во всей его пугающей широте.

– Ну, согласись, всегда есть что-то, – давит классная, – что нам не нравится друг в друге, а значит, всегда есть то, что просто необходимо сказать товарищу прямо в лицо, в глаза и лучше всего это делать открыто, публично. Так честнее всего!.. Понимаешь?

«Я-сегодняшний», естественно, по инерции молчу, продолжая наблюдать за ситуацией и собой четырнадцатилетним, будто бы со стороны, хотя и вижу всё происходящее прямо из него, из… себя. До сих пор он, то есть, «я-четырнадцатилетний», говорил и двигался сам по себе, так, как ему заблагорассудится без моего теперешнего вмешательства, как он это, видимо, делал в том далёком 1980 году, а я лишь иногда повторял за ним то, что и теперь сказал бы точно также. Да, если б я и захотел что-то сделать сам без него, думаю, у меня вряд ли это получилось.

Но сейчас всё изменилось: мой подросток во мне замолчал, растерялся, исчез – странно, совсем не помню этого момента! – похоже, от этого незатейливого и, в сущности, несложного вопроса учителя он потерял точку опоры, нить мысли, впервые задумавшись над его устрашающей бескомпромиссностью. Откуда ему – ну, мне, то есть, тогдашнему! – было знать, что люди на самом деле очень разные, и что на одни и те же жизненные ситуации смотрят и реагируют по-разному.

И что это нормально!

И что об этом вполне можно и даже нужно говорить, чтобы лучше понимать друг друга.

Очень может быть, что именно эти мысли в тот момент впервые и посетили моего четырнадцатилетнего паренька, возможно, он, то есть я, конечно, что-то даже сказал в этом духе, но вероятней всего промолчал, что он и делает сейчас, оставив «меня-теперешнего» один на один с той моей забытой детской недосказанностью.

Но что я теперь, спустя почти полвека, с высоты, так сказать лет, из своего весьма несветлого, как нам тогда мечталось, и вовсе даже некоммунистического будущего, скажу им в их замечательное, окрылённое надеждами, прошлое?

Что?

Да и кто «я-нынешний» такой чтоб безапелляционно брюзжать в их открытые чистые наивные лица о своих приобретённых сомнительных знаниях и ценностях, мне б самому не помешало сейчас глотнуть той нашей молодой светлой комсомольской свежести, открытости и… уверенности в завтрашнем дне.

Ныне у нас в стране всё только начинается! Впереди грядут новые грандиозные перемены, на горизонте которых опять, кажется, забрезжил рассвет настоящей правильной Жизни.

Эх! – «…прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко, жестоко не будь…» ко всем нам, не обмани в очередной раз, да и мы уж на этот раз… тоже постараемся, не оплошаем, уверен.

Впрочем, сейчас не об этом, нужно срочно, прямо сейчас и «тут», что не «здесь», в нашем забытом вчера – не зря ж Судьба забросила меня именно сюда! – что-то сказать.