Полная версия
Купить и скачатьДобавить В библиотеку
Стихотворения
Жанр:
Год написания книги: 2017
Тэги:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
«Сердце бьется шибко, шибко…»
Сердце бьется шибко, шибко –Жгучий ветр в лицо дохнул.В чьих руках я – только скрипка?Кто струну перетянул?Кто привел к пересеченьюДвух стремлений, двух путей,Осенил, как вдохновенье,Чашу дал и молвил: пей!Чьею окружен я бездной?Чьим истерзан я венцом?Ночью синей, ночью звезднойВстречен Богом? Палачом?Тишина… Лишь крови шелест.Слышен дальний чей–то зов.Я познал святую прелестьОблетающих цветов.Свобода
Я проводил двоих друзей на волю.Один, весь озаренный, ликовал,Тюремную позабывал он долюИ милых уж душою обнимал.Другой – мудрец, – изведав, что в неволеОн только мыслил, только отдыхал,Спокойно выходил, как пахарь в поле,Когда налажен плуг и час настал.Я, провожая, думал, что друзьямиДух наградил прекрасными в тюрьме,Что многие томятся здесь годамиИ выйдут ли – Бог весть, и было мнеПредчувствие моей свободы больно:Из храма так выходишь – мимовольно.Памяти сына
I. «Был у нас такой мальчонок – Бог увел его от нас…»
Был у нас такой мальчонок – Бог увел его от нас.Был удачлив от пеленок – он родился в добрый час.В Павлов день родился крошка, подсказал, как надо звать;На крестины пригласили мы писательскую рать,Не затем, что горды были и любили блеск бесед,Единил нас златокудрый, легконогий Мусагет.Вячеслав отцом был крестным – красил розами купель,Алексей Толстой пел оду, что пастушечья свирель.Был Кузмин, Верховский, точно лики тех ушедших дней.Всё собранье олимпийцев, весь венок крылатых фей.И лилась беседа наша, беззаботна и светла,В петербургский день морозный Иисусова числа.II. «Вырастал наш Павел крепким; был спокоен, много спал…»
Вырастал наш Павел крепким; был спокоен, много спал;Был веселый, – лапкой цепкой он с медведиком играл,Любовался травкой малой, синий венчик васильковСозерцал благоговейно в час весенних вечеров.Позже, музой посещаем, сочинял порой стихиИ почитывал с охотой про отцовские грехи(Впрочем, то, что папа–цензор, испытуя, пропускал;Жгучим эросом младенца греховодник не питал).Издавал малец газету с гордым именем «Шалун»,В ней он сказку нацарапал… Рос писатель в нем иль лгун?Лгун пытливый и правдивый, как поэту надо быть –Часто строчит день–то целый, позабудет есть и пить.III. «С революцией настала Павлу новая пора…»
С революцией настала Павлу новая пора.Вся семья–то выезжала из широкого двора.Нужно было осмотреться, становясь на новый путь,Нужно было с новым веком столковаться как-нибудь.Деревенское приволье городским сменив домком,Он узнал малютку Славу с черной коской и глазком.Славе Павел был представлен. Был он розов и смущен.Он еще не знал то слово: вероятно, был влюблен.То ли шалость, то ль стремленье преклониться, полюбить.Пили рядом чай, варенье предлагал, чтоб услужить.Убегали в садик малый, в уголке искали тень.На малютках–креслах тихо ворковали в ясный день.IV. «Так роман был первый начат, и конца роман не знал…»
Так роман был первый начат, и конца роман не знал.Волн быстрей дни нашей жизни, и Павлуша поспешал.Смерть пришла, как тень внезапна, и ребенок наш угас,Он, рожденный в день прекрасный и в счастливый тихий час.Он лежал в гробу прозрачный и как будто говорил:«Плачьте, плачьте, я–то знаю, что свое здесь совершил,Заключил я краткий век мой, но успел всё испытать,Всё, что сердцу нужно было и на чем лежит печатьЖизни вечной… Всё святое полюбил я в ранний час,Оттого иду спокойно и в душе лелею вас.Между нами нет разлуки, только крепче связь с Отцом».Так, казалось, говорил он просветившимся лицом.V. «Провожали гроб ребята и девули без числа…»
Провожали гроб ребята и девули без числа.Между ними, как вдовица. Слава юная прошла,И была она прекрасна, словно белой розы цвет.Лета день был теплый, ясный – он был дан тебе, поэт,Чтоб печаль тобой любимых озарялася лучомИ кропился, как елеем, дух, пронизанный мечом.Вот и вся поэма Павла, я писал ее затем.Что во сне склонился милый и спросил он: «Папа нем?Пусть напишет он про сына, не смущается концом,Пусть собрата видит в Павле. Сочиняем мы вдвоем.Сократи что больно было, вникни в светлый детский мир:Нас, поэтов, ведь могила не лишает звонких лир».Ad Rosam Per Crucem[3]
Всё темнее сердце и печальней,Но к Тебе, упорствуя, стремлюсь.Как лоза завьет колонну пальмы,Я вкруг воли Спаса обовьюсь.Никогда б не ведать мне исхода,Не дойти до Божьего крыльца,Если б Ты, предвечная Свобода,Не приял тернового венца.Если б, багряницей облеченный,Ты не стал позорищем для слугИ, на крест рабами вознесенный,Не простер широко бледных рук.И в борьбе с властителем упорнымНам ясней Любовь твоя, Христос, –На кресте обугленном и черномРасцветет венок пурпурных роз.Подражание Кампанелле
Народ наш величав, как некий светлый богС неисчерпаемой и творческою силой,Но чудно правит им ребенок злой и хилый,Велит ему – несет то камень, то песок.Тирану низкому он выстроит чертог,На дикий клич его забудет страх могилы –Пойдет колоть людей, как сноп, что колют вилыИ в слепоте своей <замкнет> себя в острог.И дело страшное! Когда к нему приходитВернейший друг его и говорит: «восстань!»,Безумно в друге он обидчика находитИ яро на него свою подъемлет длань.А тот – ничтожный царь, что ядом зелья травит,Смеется в высоте и черту свечки ставит.Слепой
Слепой от малых лет, старик убогий, с палкой,По коридорам он бродил часами;Своим незрячим взором жуткий, жалкий,В шубейке порванной был одинок меж нами.Как он попал сюда? Чем согрешил? Болтали,Что обладал он памятью лукавойИ выдавал партийных… Тут кивалиНа приходящего… Такой печальной славойБыл окружен слепец. Но многим он казалсяПочти что ведуном. Он сны соседямИстолковать умел и тихо улыбалсяВ отрывистой и сумрачной беседе.Он в камере своей всех поименно помнил,Знал святцы наизусть, был сам календарем.И если жизнь нам делалась истомней,Он утешал словами: «все умрем».Вечное. Сонет
Пока забвение стыдаКак ткань гнилая не порветсяИ многоглавая бедаЗмеей вкруг мира грозно вьется,Во дни, когда растет вражда,И с братом брат безумно бьется,И злое слово никогдаПугливым сердцем познается,На рубеже предельных мук,Когда целующий – Иуда, –Порвется пестротканый круг,Нежданное свершится чудо,И расцветет, как белый крин,Из сердца мира – Божий Сын.Аид
Они вскрывали мощи ИосафаИ видели в них только прах и тлен.Пусть так! Когда Христа постигнул плен,Что видел в нем надменный Каиафа?Пусть Иосафу до Христа далеко,Пусть мощи – только тень Святой Любви;Но, если миру Бог сказал «живи!»,Свирепей змия пламенеет око.Змий, миру подаривший древле тленье,Влечется лишь к тому, что создал сам.Бессильному войти в лучистый храм –Тому в гробах и сила и значенье.Воробьи
То бывало, воробьи слеталисьУ решетки под моим окномИ чирикали и светом упивались,Опьянялись солнечным вином.Был я счастлив счастьем воробьиным,Забывался под моим замком.Вот их нет… И ныне ни единымУж не греюсь солнечным лучом.И куда девались птахи эти?Перелет – не дело воробья,Их не ловят в западни и сети:Неизвестна им тоска моя.Мое сердце – как цветок измятый,Кем–то брошенный на мостовой.Одинок я, холодом объятый,Одинок под пылью и пятой.Убежали
Убежали нынче двое арестованных с работ,Оттого–то наши власти злая оторопь берет.Не пускают нас сегодня пробежаться по снежку,На дворе чуть–чуть размыкать наше горе да тоску.Мы, покорные, страдаем за удачливый побег,Мы сегодня не гуляем, и без нас кружится снег,И без нас заводят вихри песни гулкие свои,И без нас близ кухни скачут на дежурстве воробьи.Двор сурово охраняют–соблюдают сторожа.Двое где–то убегают – им погода хороша.Заметает след мгновенно легковеющий снежок,И насвистывает бойко загулявший ветерок.«Я новеллы нынче слушал…»
Я новеллы нынче слушал:Мопассан галантерейныйНынче спиртик будто кушалУ порога спальни ейной.Был хозяйский сын героем,Сам он был герой – пожиже;Наслаждались жизнью трое,Почитай, как и в Париже!Жили–жили. ТорговалиМногоценными духамиИ цветочки обрывалиОшалелыми руками.Воровали дерзновенно,И всегда сходило гладко.И вздыхал проникновенно:– Те года – не сон ли сладкий?Жизнь, как Маслена неделя,Торовато протекала…А теперь – мели, Емеля,К языку–то что пристало?«Во тьме, меж нами, в ночь беззвездную…»
Во тьме, меж нами, в ночь беззвезднуюОн умирал – вне череды,И мы стучали в дверь железную,Просили света и воды.Всё глубже вздохи и размернееИз груди миг за мигом шли,И ночь, казалось, беспредельнееСклонилась к матери–земли…Вот чиркнет спичка отсыревшая –Но света не увидим мы…И грудь хрипела наболевшаяСредь этой сырости и тьмы.Никто не внял. Не дрогнут правила,Навеки данные тюрьме,И под замком пребудут камеры,Пока земля в глубокой тьме.Последний звук… Ни вздоха более.Спасен… Свободен он теперь!Но кто–то всё стучит неволеюВ железом кованную дверь.«Пятидесятый день меж этих мрачных стен…»
Пятидесятый день меж этих мрачных стенЯ и томлюсь, и странно наслаждаюсь.Вот ночь последняя, и кончится мой плен,И в старый мир я возвращаюсь.Настанет сладкий миг, и белой пеленойВдруг ослеплю глаза, и не в квадратах тесныхПромозглого окна утешусь синевой –Увижу всю красу полей небесных.Увижу я глаза не сквозь дверную щель,Скажу, что думаю, без сторожей ревнивых,И высшая тогда откроется мне цельВ моих томительных порывах.Но не забыть мне тех, кто долгие годаНе перейдет теснин изгнанья;Мне больно им сказать: простите навсегдаИ жутко молвить: до свиданья.Песня юродивого
Я от Бога всё приемлю,Как небесные цветы,Что летят ко мне на землю, –Я от Бога всё приемлюВ свете вечной красоты.Скорби, боли и недуги,Если сердцем ты готов, –Только сладостные други,Скорби, боли и недуги –Только круги лепестков.Недоведомой мне тайнойТы хранишь меня пока.Средь сумятицы печальнойНедоведомой мне тайнойЖизнь страданий мне легка.Так летят ко мне на землюВ свете вечной красоты,И я дивным звонам внемлю,Что несут ко мне на землюВековечные цветы.«Кругл и розов. Взор сияет…»
Кругл и розов. Взор сияет.Рот открыт и машут руки –Вот таким меня встречаетМой младенец – по разлуке.Лиру строить не дерзаюНа державинскую оду,Лишь смиренно прославляюМать и мощную природу.Ева средь волчцов и тернийТем упрямей поднимаетЧеловека, тем размернейИ полней в нем кровь играет.А насколько и докудаХватит сил – что дальше будет?Эта мысль – души остуда,Здесь не мы, а Высший судит.Званы мы в наш мир юдолиДля труда преодолений.Пусть гнетут и мучат боли,Эти боли – лишь ступени.«Мы двое вышли из тюрьмы…»
Мы двое вышли из тюрьмы.Ты полетел – стрела из лука,Я тихо шел… Расстались мы:Для каждого своя наука.Чрез площадь шел мой долгий путь.Смеркалось, и снега сияли…Дышала, поднимаясь, грудь.Сквозь дымку звезды проступали.Потом я улицей шагал.Встречались люди, обгоняли,Их голос ласково звучал,Когда они мне объясняли,Как здесь пройти, где повернуть,Как выйти на мосток к порожкам.Так я держал обратный путьИ в жизнь вливался – понемножку.И сердце ждало сладкий миг…Так ждет, в лазури догоняя,Журавль подбитый горний кликЕго приветствующей стаи.Кручина
Над равниной плакала кручина;Растекалась кручина ручейками,Ручейки по речкам собирались –Уходили речки к синю–морю.И кручина, голосом окрепнув,Говорила, пела синю–морю:– Море, море, – Русь в боях могуча,Каждый в ней – закал принявший витязь.Только сердцу вдовьему не легче,Только сердцу матери не слащеО погибшем витязе крушиться.Льются слезы без конца, без края.На полях, политых кровью братней,Вызревает хлеб, и хлеб тот горек. –Так кручина морю говорила.Омрачилось сине–море. Горькой пенойПобелели волны, но спокойноПрогремело море: – Праздный ропот.Человек приходит не навеки,Не навек уходит из–под солнца.Посмотри на небо: круги правитЧеловек, подобный звездам светлым.Не горюй о нем ты, доля вдовья,И не плачь о нем, старушка Божья:Зоря алая не на́ век отгорает –Пролитая кровь не погибает.Поклонись, кручина человечья,Ты отцу зари, предвечному солнцу.«Издалека мертвил я благодать…»
Издалека мертвил я благодатьИ осквернял тебя, божественная фреска;И краски яркие затем лишились блеска,Что я не мог палитры удержать.Я двигал кисть вперед и снова вспять,И вот судьбы законная отместка.Так Космоса незыблемый законОдин навек – как ход самой природы.Узнай ту ткань, где ты, как нить, вплетен,И обретешь ты дар святой свободы –То будет миг, где явь сменяет сон.«Он нездоров – и стал вдвойне нам дорог…»
Он нездоров – и стал вдвойне нам дорог:Дрожа, горит в нем малый огонек.Нам каждый вздох и крови каждый шорохГласят как зов, как ласка, как упрек…Меж нас он врос звеном нерасторжимым,Беспомощный – он силу нам дает;То нас роднит с высоким херувимом,То с червяком, что по листку ползет.Далекие светила, сохранитеНедужного целительным лучом:Вот жизнь его на еле зримой нитиКачается под каждым ветерком.«Причалили… И брызги влажной пыли…»
Причалили… И брызги влажной пылиБлеснули на лету, но луч погас. –Усталость нашу мы еще хранили,А море бурное ушло из глаз.Освобожденные, мы снова вместе были,Тюремные собратья, – в первый раз.Мы о случайном много говорили;Молчание соединяло нас.И вот опять переживаю сноваВчерашний день – и он во мне поет;Ушедшие, к вам обращаю слово:Пусть радуга над вами расцветет;Открытым взором нашу боль окинем,Как легкий дым, витающий на синем.Перекати–поле
Плугом я оторван от земли родимой,Я подхвачен ветром и несусь по полю –Чрез овраг, дорогу, пашню – мимо – мимо,С ветром разделяю новую мне долю.Я землей питался и развил недаромКупол свой ветвистый – был кустом зеленым;Мчусь я бурым комом, обкатался шаром,Породнился с буйным вихрем–ветрогоном.Пробегаю версты, – и поля всё те же;Конь храпит, испуган, смяв меня копытом.Хорошо мне прядать чрез кусты и межи,По пути обняться с бурьяном невзрытым.Жажду вместе с ветром вечной перемены;Хочется летать мне, нравится катиться.Я еще не волен, но уже не пленный:На крылах воздушных я лечу, как птица.Два сонета
1. «Лик Спаса моего я подниму ль, склоняясь…»
Лик Спаса моего я подниму ль, склонясь,Хоругвь священную я понесу ли миру?..О, сколько долгих дней я не тревожил лиру,Слезами горькими смывая кровь и грязь…Ты не возьмешь меня, мой древний темный князь,Не привлечешь раба к покинутому пиру;Довольно послужил я жалкому кумиру –На новый, лучший путь иду, перекрестясь.В тюрьме моей твои сокрушены оковы.Суровые враги, хвалю ваш грозный стан;Дерзай, слепец, ты мне от Бога дан.Твой залп не заглушит моей Осанны,Свобода не лишит даров твоих, острог,Когда со мной Отец, душе рожденный Бог.2. «В руке Твоей я только ком земли…»
В руке Твоей я только ком земли,Ты вылепил и, сжав, растопишь снова.Покорно жду таинственного слова,Чтоб лилии над бездной расцвели.Когда б уста изобразить моглиХоть луч любви, луч солнышка Христова,Иль между волн, где тонут корабли,Размах сетей, раскинутых для лова!Влеки меня, предвечная Любовь,Не покидай привычного к изменам.Пусть голос твой звучит еще и вновь:Как я блажен моим нежданным пленом!За дверью там блестит нестрашный штык…Товарищ, ты слыхал, что Бог велик?«О новом смертнике мы слышим каждый день…»
О новом смертнике мы слышим каждый день,И каждый день уму вопросы ставит.Уж смерти не страшит таинственная сень,И, мнится, правильно наш перевозчик правит.Бодрись, мой дух. Будь легок, как олень,Беги к тому, чье имя солнце славит.Пусть в шлаки темные тоску мою и леньВысокий Параклет в каленом горне плавит.О, други близкие, вы слышите ли гром,И гнева ярого вы видите ли чаши?Вопросы крайние поставлены ребром.Для истины сердца зажгло ли ваши?И мудрость вещую отвергнете ль теперь,Когда безумствует в своем бессилье зверь?«Мои часы ведутся без ошибки…»
Мои часы ведутся без ошибки,Мой жребий вынут – я не тороплюсь.В перстах Твоих лозой хочу быть гибкойИ слышу голос Твой: «Дерзай, не трусь».В саду любви благоухают липки.С цветка к цветку я, как пчела, несусь;Я верю, Ты простишь мои ошибки,Когда Тебе, Единому, молюсь.Ты без меня детей моих научишьПрекрасному, как ты учил меня…Быть может, ты темницей только шутишь,И я, бубенчиком моим звеня,Пасусь, как мул, в репьях и без поклажи,Беспечный мул, простой, ленивый даже.«Ты пишешь и слезу роняешь на листок…»
Ты пишешь и слезу роняешь на листок.Зачем ты здесь? Бежал от пули и штыка.О хате и земле сожгла тебя тоска,И ты ушел в кусты и скрылся, как сверчок.Не вышло – не того… И строгий человекВ разлатом галифе накрыл – и цап–царап!Теперь сиди и плачь… И слезы кап, кап, кап…Бумага смокла вся. Утешься: не навек.Плечами богатырь. Румян, как маков цвет,Стыдлив, как девушка… Ты – подлинно геройИ вместе дезертир с поникшей головой.Как мне понять тебя? Поведай свой секрет?Устал от крови ты… Ты лил ее весь год.Сначала с радостью. Потом – потом привык.Но вот в печальный день вдруг поскользнулся штык,Ты потянул назад, назад, а не вперед.Ты не боялся, нет, но убивать устал.Душа остынула… Довольно, дайте срок…Теперь сиди в тюрьме, плененный голубок,И всё, и кончено… Письмо ты дописал?«Жизнь сердца жаждет вечной перемены…»
Жизнь сердца жаждет вечной перемены;Я вновь пришел к тебе, мой мертвый дом.Вновь посмотрел извне на те же стеныИ видел часового под ружьем.Играет изморозь по стенам; воздух ясен –И пламенеет солнце на штыке.Вот я гляжу, спокоен и бесстрастен,А люди там – в уныньи и тоске.Вокруг тюрьмы блуждаю наудачу.И мнится мне, что тайну я открыл:Простор полей я чувствую иначеИ белый снег по–новому мне мил.Удавленник
М. Г. Рождественскому
Он с нами жил и ждал суда в смятеньи,А в сердце тьма вросла, как черный цвет.Нам слышались в ночи то стоны, то хрипеньеДуши растерзанной, не верящей в рассвет.Он ждал суда, но смерть впитал заране;В прощальный час дрожал, как зябкий лист,И бросился в петлю, избрав крючок в чулане,Толкнул ногой скамью, мотнулся и повис.А утром мы веревку разделили,Бранили глупого: куда, зачем спешил?А как и где его похоронили,Не знаю, не слыхал, и звать как – позабыл.Безумный ты, мудрец ли, я не знаю;Я знаю, ты ушел туда, где нас мудрей.Вслед за тобой душою я блуждаюСквозь сумерки торжественных зыбей.От смерти в смерть уйти! Бежать от смерти лютойВ объятья смерти нежной, как сестра.Приять венец, дарованный минутой,Услышать зов: «Приди. Я жду… Пора».Сновидцы
И. М. Персиц
Мы поутру в чека от таинства ночногоНесем на братский суд видения и сны.Тот видел паровоз, а тот барана злого,Та – жутко–алый луч, а этот – сук сосны.И серый старичок, болезнью изнуренный,В провидцы чуткие внезапно обратясь,Толкует медленно: «К добру, когда зеленый».«Ждет оправдание». «Твоя к тебе придет».«Яйцо мерещилось как будто бы большое», –Продребезжал чуть слышный голосок.«Яйцо? К слезам всё круглое такое».«Хлеб видела? Дождешься, верь, дай срок».Мы здесь вповалку все… Но трепет жизни тайнойСтруится над челом измученных людей,И рок божественный, извечный, неслучайныйСердец касается крылом летучих фей.Близким
Ваш дом уютный на ВеселойЯ так любил… Он и теперьМанит меня в мой час тяжелыйПрийти и постучаться в дверь.На этот стук Андрей ваш верныйСвой лик святителя являл;Карат бросался, пес примерный,И, пристыженный, отступал.И я входил, и сладко былоПройти через Фемидин залТуда, где Маша стол накрылаИ ярко самовар сиял.Я заходил к вам за улыбкой,За словом дружеским, за тем,Чтобы развеять сумрак зыбкийНенужных дум, померкших тем…Старик с горящими глазамиГремел перунами поройИ вдохновенными словамиНас звал – подняться над собой.А вы, склонясь за самоваром,Грозу улыбкой победив,Нас приобщали к лучшим чарам,И знали мы, чем смертный жив.Вот деспот дома, крошка Лида,Мелькнет, как мышка, у стола,И дед забудет Аристида,И розой мама расцвела…………………………………….Я сердце отдаю надежде,А рок насуплен и сердит.Издалека меня манитВаш дом покинутый – как прежде.На смерть С.С.Р.
Ты умер как герой, и, верю, умер светел.Твой мощный дух умел благоговеть;На зов Отца ты, просияв, ответилИ сбросил плоть, как порванную сеть.Ты был нам колокол, порою лишь будильник,И раздражал ленивых и слепых.Мы от тебя, как дети, уходили,Когда ты звал – и близких, и чужих;Ты звал нас всех к неугасимым светам,Ты крестоносцев видеть в нас хотел;Ты был пророком, мистом и поэтом,Томить сердца – тебе был дан удел.Тобою мир постигнут был глубоко,А сам ты был, как лев, неукротим.Теперь закрылось пламенное око.Дух отлетел… Склонимся перед ним.На смерть С.С.Р.
1. «В дали веков у склонов Этны жгучей…»
В дали веков у склонов Этны жгучейВеликий Эмпедокл учил людейИ в кратер бросился навстречу жизни лучшейВ объятья очистительных огней.Хлеб огненный, наследие Сатурна,Вкусил мудрец, когда к богам пришел.Кто говорит, что поступает дурно,Раскрыв крыло, взлетающий орел?Твой жребий был таким. Не умирают боги,А только шествуют свободно сквозь миры, –И, верно, для тебя открылись те чертоги,Где ждут тебя товарищи игры.На нашем языке пусть ты – самоубийца,Пусть в этом слове жесткий слышен суд:Так вырвется из тяжких туч зарницаИ, хмурясь, тучи медленно плывут.2. «Ты рождена голубкой нежной…»
Дочери
Ты рождена голубкой нежной;Тебе – страдать, тебе – терпеть!В познании, что скорбь безбрежна,Земную тягу одолеть.Любовь твою ищи расширитьИ охватить душою смерть;Идти за тем, кто в дольнем миреГолгофой озаряет твердь.Принять суровый символ жизни,Не устрашиться до концаИ к пламенеющей отчизнеСмиренно проводить отца.«Я сквозь железом кованную дверь…»
Я сквозь железом кованную дверьВступаю к вам, отверженные люди,Теперь войду не как плененный зверьИ не как тот, кто вины ваши судит;Свою вину постигнул я теперь,И чей–то зов войти к печальным нудит;И слышится душе: дерзай и верь,Открой уста – всё остальное будет.Подъемлю чашу трепетной рукой,И, ведая, что доли недостоин,Я духов тьмы зову на крепкий бой.Кто без меча и лат; ужели воин?Но голос твой, возвышенный Орфей,Звучит душе гармонией своей.Зимняя буря
Ожесточение белой метелицыСердце пугает, как гнев демонический,Вихорь возносится, поземок стелется,Кто–то вдруг вскрикнет в тоске истерической.Будто бы пьяный слоняюсь по городу.Кровельный лист, громыхая, срывается.Снегом в ледяшку сковало мне бороду.Тополь пугливой тростинкой шатается.В этом смятении, в этом круженииДушу сжимает тоска безысходная.Путники, страннички, ваше томлениеКрадется в сердце, как струйка холодная.Счастливы те, кто у печек пылающих,Кто окружился родными и милыми,Кто лишь вздыхает о тех погибающих,Песнями вьюги отпетых унылыми. –* * *Какая музыка средь телеграфных нитей!Колдунья в белых космах – ты хитра.Вы, вихри хваткие, скитальца закружитеИ будете водить от полдня до утра.Чу… Колокол гудит без воли человечьей.Иль это зов для многих похорон?Когда сокрылся люд, стихий понятней речиИ каждый ветра вздох – как жалоба и стон.Первая лекция в тюрьме. Сонет
Скоро ты узнаешь в школе,Как архангельский мужикПо своей и Божьей волеСтал разумен и велик.Архангельский мужик, с твоих рамен могучихДозволь мне говорить, пришедшему в тюрьму,О том, как ты служил народу твоему.В крови поникнул мир… И горизонты в тучах.Душа скорбит. Срываются на кручахТропинки жуткие. Глазами меришь тьму;Но веришь в путь, сияющий уму,Внимая поступи часов грядущих.Я буду говорить о том, кто, средь снегов,От юных лет взирал, благоговеен,На тайны несказанные миров,Судьбою то обласкан, то осмеян,Кто знал, что тьма – безумие и грех,А свет – Христов и просвещает всех.Пять ран богоматери (К циклу медитаций)
1. «В заветный день Перворожденный Богу…»
В заветный день Перворожденный БогуВо храме посвящен, и в славный храмПришел ведун, проживший слишком много,Чтоб горний свет блеснул его глазам.О, как давно стремился он в дорогуК Истоку Сил… И вот сквозь фимиамОн видит дивный Лик, он близок БогуИ, взяв дитя, вдруг озарился сам…– «Ты отпускаешь с миром, о Владыко,Раба, что зрел Спасителя Земли.Словам моим, Пречистая, внемли!Твой Сын на подвиг выступит великийКак царь сердец, – мою запомни речь, –Тебе ж самой пройдет сквозь душу меч».2. «О, дивный Отрок, мудрыми словами…»
– «О, дивный Отрок, мудрыми словамиТы души старцев мощно колебал;В очах твоих горит святое пламя,И голос твой отрадней, чем кимвал.Над тайной букв коснели мы годами,Ты волшебством сердца в лазурь умчал!» –И белыми качали головами,Дивясь Тому, кто как пророк вещал.А в сумрак храма красноватым бликомВечерний луч вливался, опочивНад златокудрым отроческим Ликом…Кто стукнул в дверь? Чей ворвался призыв:«Мой Иисус!» Бледны черты благие,И к Отроку склоняется Мария.3. «Послушай, мать. Ликует сила злая…»
– «Послушай, мать. Ликует сила злая:Взят в Гефсимании твой милый Сын.Ученики сокрылись, убегая,И не остался с Мудрым ни один.Подъятыми мечами угрожая,Они ворвались в тишь немых долин.Иуда пал… Учителя лобзая,Он указал, где Царь и Властелин.Отважный Петр в мече искал защиту.Сын запретил, сказав: «извлекший мечОбрек себя, чтоб быть мечом убиту».Уведен Он… И надо нам напречьВсех тех, кому твой Сын был благодетель;Пусть всяк из них предстанет как свидетель».
