Спасая Еву
Я попыталась, но не смогла. Он схватил меня за руку, грубо дёрнув на сиденье:
– Тут повсюду стекло.
Я устроилась рядом, рюкзак цеплялся за обивку. Задние окна исчезли, лобовое стекло – в пулевых отверстиях, переднее пассажирское висело на честном слове. Водитель сжимал руль, лицо каменное, будто перестрелки – его рутина. Я боялась взглянуть на мужчину рядом, его присутствие давило, как туча перед грозой.
Я сосредоточилась на его джинсах, длинных ногах, руках с выпирающими венами, небрежно державших пистолет, словно чашку кофе. Это пугало больше всего.
– Кто ты? – голос сорвался, выдавая страх.
– Илья Воробьёв, – ответил он.
Ничего не сходилось. Мозг искал зацепки:
– Ты полицейский?
– Григорий Лебедев – мой враг, – сказал он, будто это всё объясняло.
– Так ты не полицейский? – переспросила я.
Его рот растянулся в иронической улыбке:
– Нет. Не полицейский.
Я потёрла лоб:
– Я услышала крики внизу.
– В конспиративном доме?
Я попыталась вспомнить. Легла спать одетой – джинсы, свитер. После прошлого нападения, когда я оказалась в белье перед автоматом, дала себе слово: никаких сюрпризов. Рюкзак был собран, готов к побегу. Крики разбудили – резкие, отчаянные, снизу. Шаги, глухие удары, сдавленный вопль. Нападение. Я забаррикадировала дверь комодом, вылезла в окно. Высота пугала, но я спустилась по шаткой решётке. Пальцы соскользнули, я полетела назад, в темноту. Очнулась здесь.
– Как я попала в машину? – спросила я.
– Видели, как ты упала, – ответил он, не отрываясь от дороги.
– Вы были в доме? – нахмурилась я, боль пульсировала в голове.
– Были, – коротко бросил он.
– Что вы там делали?
Он взглянул, но не ответил. Холод пробежал по спине.
– Ты не полицейский, а Лебедев – твой враг? – уточнила я.
Молчание.
– Значит, ты такой же, как Григорий, – вырвалось у меня.
– Григорий – психопат. Убивает, не моргнув, без сожаления, – сказал он.
– А ты? – голос дрогнул.
Он посмотрел на руки:
– Я не люблю убивать, – произнёс он тяжело, будто сам себе не верил.
Страх затопил тело, в горле зашумело. Я сидела рядом с человеком, стрелявшим в людей, державшим пистолет. Хороший он или плохой?
– Как ты нашёл это место? – спросила я, голос дрожал.
– Тебя было легко найти, – ответил он.
– Ты хотел навредить мне? – выдохнула я.
– Не собирался вмешиваться, – его слова повисли, как дым.
– Ты сказал, что хочешь, чтобы я дала показания, – напомнила я.
– Ты дашь показания, – произнёс он, как приказ.
– Почему тебе это важно?
– Лебедев должен сидеть. Твои слова оставят его там.
Я втянула воздух, пытаясь казаться спокойной:
– Может, вызвать полицию?
– Я не решил, что с тобой делать, – его голос был холодным, как лёд.
– Что это значит? – выдохнула я.
– Расслабься, – бросил он.
Расслабиться? Сердце колотилось. Он смотрел в окно, лицо бесстрастное. Свет фонарей высекал острые скулы, тёмные волосы растрепались. Он напоминал падшего ангела – прекрасного, но смертельно опасного.
Мы молчали. Голова кружилась, реальность казалась сном. Движение машины вызывало тошноту, я сосредоточилась, чтобы не вырвать. Огни города редели, дорога сузилась. Мы проехали Южный речной порт. Водитель провёл картой по воротам, забор с колючей проволокой разъехался. Мы въехали, миновали склады, и одна из огромных дверей открылась.
Мы заехали в складской отсек по пандусу. Илья вышел, бросив на меня взгляд. Стоя, он выглядел пугающе – высокий, с широкими плечами, мускулистыми руками. Лицо жёсткое, с резкими скулами и щетиной. В нём чувствовалась звериная сила.
– Пошли, – кивнул он.
Выбора не было. Я выбралась, ноги дрожали. Три крупных мужчины стояли у машины, в чёрных штанах, с оружием. Они молчали, глядя на изрешечённый пулями внедорожник.
– Что делать, Илья? – спросил один, крутя ключи, голос грубый, с акцентом.
– Машина скомпрометирована. Полный ремонт кузова, замена стёкол. Перекрасить, другой цвет. Номера сменить, салон вычистить, – ответил Илья.
– Принято, – кивнул тот.
Водитель бросил ключи и подошёл к нам.
– Где Лев? – спросил Илья.
– Взял два дня. Перезвонить? – ответил другой.
– Справитесь. Нужны люди на ногах, сегодня особенно. Никакого курева, фонариков. Глаза во все стороны, ночное видение. Сообщайте о любом движении, – приказал Илья.
– Так точно.
Он посмотрел на меня:
– Следуй за мной.
Он привёл меня в комнату без окон – тесную, стерильную, с запахом антисептика и металла. Белая койка, металлический столик с инструментами, тусклая лампа. Вошёл пожилой мужчина в помятом, но чистом халате, с морщинистым лицом. Он двигался уверенно, привычно. Приложил стетоскоп к моей груди, измерил давление, посветил фонариком в глаза – я зажмурилась.
Илья стоял в дверях, скрестив руки, взгляд цепкий, как у хищника.
– Кажется, ударилась головой, – сказала я старику, потирая висок, где пульсировала боль.
– Абдул не говорит по-русски, – отозвался Илья.
– Он врач? – посмотрела я на старика.
– Был лучшим хирургом-травматологом Кабула. Гениальный, говорят. В России ему предложили только такси. Я плачу, чтобы он латал моих людей, – ответил Илья.
– Зачем травматолог? Почему не больница? – голос дрогнул.
– Огнестрелы и ножевые раны привлекают полицию.
– Он оперирует здесь? – ужаснулась я.
– Не тут. У нас есть операционная. Полноценная.
Операционная? Какой «бизнес» требует операционной? Абдул заговорил с Ильёй на афганском – резкие, гортанные звуки. Илья кивнул, шагнул ко мне.
– Что он сказал? – переводила я взгляд между ними.
– Стекло в волосах. Хочет, чтобы я посветил, пока он достаёт.
Я сидела неподвижно, пока Абдул перебирал мои волосы, вытаскивая осколки, а Илья светил фонариком. Сколько ранений нужно, чтобы держать врача и операционную? Эти люди – тень закона, его противоположность. Смертельно опасные.
Мне нужно выбраться. Найти телефон, позвонить в полицию. Но слабость разлилась по телу, голова кружилась, тошнота ворочалась в желудке. Встать с койки казалось неподъёмным. Илья болтал с Абдулом на афганском, будто о погоде. Я изучала его: высокий, с резкими чертами, холодная сила за спокойствием. Чем дольше я здесь, тем хуже.
– Хочу вызвать полицию, – выпалила я, голос дрожал, но звучал громко.
– Нет, – его слово, острое, как лезвие, оборвало надежды.
Сердце заколотилось:
– Почему? Мне нужна их защита!
Он бросил ледяной взгляд, промолчал. Что он задумал? Если он как Лебедев… Страх сковал внутренности.
Абдул закончил, отстранился, что-то сказал Илье.
– Всё готово, – перевёл тот, глядя сверху вниз.
Я посмотрела на доктора, пытаясь передать мольбу. Если он увидит страх, поможет? Но он улыбнулся Илье усталой улыбкой и вышел.
– Следуй за мной, – бросил Илья, исчезая в дверях.
Я замешкалась, хотела спрятаться, но страх ослушаться толкнул вперёд. Мужчины в здании – крепкие, молчаливые, с оружием – пугали. Слезла с койки, борясь с тошнотой, поплелась за ним. Он шёл быстро, не оглядываясь, уверенный, что я не отстану. У металлической лестницы остановился:
– Пошли, – в голосе сквозило нетерпение.
Подъём дался тяжело. Я – танцовщица, тело привыкло к нагрузкам, но сейчас ноги налились свинцом. Наверху он провёл меня по балкону – внизу темнела река, – открыл дверь, набрал код на панели. Щелчок замка эхом отозвался.
Внутри был лофт – высокие потолки, кирпичные стены, современная мебель. Свет мягкий, но не успокаивал.
– Что это за место? – голос срывался.
– Я здесь живу, – он бросил ключи и телефон на кухонный остров.
Боже. Он хочет сделать меня пленницей? Хуже? Я оглянулась на дверь, прикидывая, как далеко убегу.
– Что я здесь делаю? – горло пересохло.
– Ляжешь спать.
Я собрала силы:
– Не подойду к твоей кровати. Вызови полицию. Скажи, что я здесь.
Он проигнорировал:
– Ванная там, если хочешь помыться.
Я оглядела лофт: склад, вдали от города, за кодовым замком. Между мной и свободой – вооружённые люди, лестницы, коридоры. Я слаба, меня тошнит, голова раскалывается. Есть ли выбор? Он листал телефон, высокий, невозмутимый, а я стояла, чувствуя, как страх сжимает грудь.
– Что ты собираешься делать? – выдавила я.
– Ничего. Иди приведи себя в порядок, – его приказ был холодным, чётким.
Боясь, что будет, если откажусь, я прошаркала в ванную – мрамор, стекло, зеркала – и заперла дверь. Щелчок замка стал единственным, что я могла контролировать.
Глава 3
Илья
Звук запирающейся двери в ванную эхом разнесся по квартире.
Чёрт возьми. Я подошёл к шкафу с напитками и налил себе двойную порцию водки. Опрокинул стакан одним глотком, чувствуя, как обжигающая жидкость прокладывает дорожку в желудок, а затем потянулся за добавкой, не глядя на этикетку.
Ей нужно уйти. Я не хотел, чтобы она была здесь. Само её присутствие было обузой, которая могла обойтись моей организации дороже, чем я готов заплатить. Проблема в том, что, если я отпущу её, она будет мертва.
Полиция доказала, что её защита – это просто красивое слово на бумаге. Они не могли спасти её, как не могли спасти конспиративный дом от огня и пуль. А мы, ввязавшись в эту мясорубку с людьми Лебедева, повесили себе на спину мишень размером с Кремль. Всё шло не в лучшую сторону. Всё катилось к чертям, и если уж нам суждено было платить кровью, то лучше сделать это с умом – довести её до суда и засунуть Лебедева за решётку так глубоко, чтобы он забыл, как выглядит солнце.
Через несколько минут дверь ванной скрипнула снова, и она появилась в проёме – бледная, с глазами, полными страха, но голос её не дрожал.
– Я думаю, нам нужно вызвать полицию, – сказала она, и в её тоне сквозила какая-то упрямая решимость, будто она всё ещё верила в сказки про добрых стражей порядка.
Я выдержал её взгляд. Полиция сейчас пытается определить, кто напал на конспиративный дом. Они арестуют меня и будут задавать вопросы до утра, а я окажусь в камере быстрее, чем успею моргнуть. Это было последнее, что мне сейчас нужно.
– Полиция не может обеспечить твою безопасность, – сказал я.
Она попыталась снова:
– Это их работа. Это дело полиции.
– Мы поговорим об этом утром, – отрезал я, не желая продолжать этот бессмысленный спор.
Она выглядела так, словно была в десяти секундах от потери сознания.
– Им нужно знать, где я, – выдавила она, цепляясь за остатки логики.
Я терял терпение.
– Они привезут тебя в полицейский участок и подвергнут многочасовому допросу. Они даже могут попросить тебя приехать на место преступления. Это то, что ты хочешь сделать прямо сейчас?
Я наконец посмотрел на неё по-настоящему. Её длинные каштановые волосы были небрежно стянуты в узел на затылке, несколько прядей выбились и падали на шею. Глаза – большие, зелёные, как лесной мох после дождя, – смотрели на меня с какой-то смесью ужаса и усталости. Носик аккуратный, почти детский, а фигура… она была тонкой, гибкой, как у танцовщицы, а не размалёванной стриптизёрши с силиконовыми формами. Маленькая грудь, узкие бёдра – ничего кричащего, ничего искусственного. Она не была в моём вкусе, но в ней было что-то… простое, как у девчонки из соседнего двора, которая выросла на твоих глазах.
Она молчала, глядя на меня этими глазищами, но ответа не дала. Её плечи опустились, словно кто-то выдернул из неё последние силы. Я кивнул на кровать:
– Ложись спать.
Она бросила тревожный взгляд на широкую кровать с тёмным покрывалом, стоящую в углу комнаты.
– Разве это не твоя кровать? – голос её дрогнул, как струна, готовая лопнуть.
Я выдавил улыбку – холодную, не доходящую до глаз.
– Я одолжу её тебе на ночь.
– Разве нет где-нибудь…
– Я не спрашиваю.
Её нижняя губа задрожала, но она сняла ботинки, оставив их у края кровати, и забралась на кровать, полностью одетая. Положила рюкзак рядом с головой.
Я смягчил тон, чувствуя, как раздражение сменяется чем-то вроде усталости.
– Ложись спать. Утром разберёмся во всём.
Я налил ещё выпивки и подошёл к своему столу. Открыл файлы, которые мне прислал Алексей. Проигнорировав файл на Лебедева, я щёлкнул по файлу моей неожиданной гостьи.
Ева Александровна Фролова. Двадцать четыре года. Её жизнь читалась как сценарий дешёвой драмы, где каждый поворот – это новый удар судьбы.
Отец Евы был неудачником с большой буквы. Когда ей было девять, он попытался ограбить ювелирный магазин с ржавым пистолетом в руках – идиотская затея провалилась, и его засадили на семь лет. Через семь месяцев его зарезали в тюремной драке, оставив Еву и её мать в нищете. Они ютились в однокомнатной хрущёвке на окраине Балашихи, где стены пропахли сыростью, а сосед сверху вечно орал на свою жену. В двенадцать Ева выиграла танцевальную стипендию – билет из этой дыры. Она переехала в Москву, жила у дальних родственников, пожилой пары, и до семнадцати лет занималась балетом. Казалось, она вырвется из того болота, в котором родилась.
Она попала в Большой театр прямо из школы балета. Танцевала с ними четыре года, пока её партнёр не уронил её, и она не порвала переднюю крестообразную связку колена. Эта травма фактически положила конец её танцевальной карьере.
Внезапно она переехала в ветхую квартиру, которую делила с двумя другими стриптизёршами. Месяц спустя устроилась танцовщицей в «Бархатный лепесток», довольно захудалый стрип-клуб на окраине Москвы.
Я замер. Это был долгий путь от профессиональной танцовщицы до стриптизёрши. Что же пошло не так, что она в итоге пошла по этому пути? Тем не менее пять дней в неделю она посещала занятия по бизнесу в местной академии.
После того как она стала свидетельницей преступления Лебедева, полиция вырвала её из её жалкой маленькой жизни и поместила под защиту свидетелей. Она ни с кем не встречалась, у неё не было детей, и в настоящее время на её банковском счёте было пятьдесят шесть тысяч рублей. Работала волонтёром в местной благотворительной организации для домашних животных и не имела судимостей – даже штрафа за парковку. Она всё делала в жизни правильно, но, похоже, ей не удавалось сделать передышку.
Я обернулся. Она лежала поверх одеяла, свернувшись в комок, как котёнок, и во сне казалась ещё младше – лет шестнадцать, не больше. Её шансы выжить были мизерными. Вернись она к полиции – Лебедев достанет её за пару недель. Беги она сама – далеко не уйдёт. Оставаться со мной было её лучшим вариантом, но, чёрт возьми, я не хотел этой обузы. Вздохнув, я взял покрывало с края кровати и накрыл её. Она что-то пробормотала во сне, уткнувшись носом в подушку.
Качая головой, я приглушил свет лампы до тусклого жёлтого пятна и вышел из квартиры. На улице холодный ветер хлестал по лицу, а в гараже мои ребята уже возились с внедорожником. Резкий запах растворителя, которым они сдирали краску, бил в нос, как нашатырь. Четверо мужиков в чёрных масках – молчаливые, сосредоточенные – шлифовали кузов, не задавая вопросов. Они всегда делали, что я скажу, и мне это нравилось.
Убедившись, что всё идёт по плану, я пошёл искать Якова. Он сидел за столом в соседнем помещении, заваленном бумагами. Несмотря на глубокую ночь, его глаза были ясными, а спина – прямой, как у солдата на посту.
– Ты ещё не спишь, – заявил я, прислонившись к столу напротив него.
Он потянулся, хрустнув шеей.
– Где девушка?
– Спит у меня.
– Как она?
– Она напугана до чёртиков, – бросил я, вспоминая её дрожащие губы.
Яков кивнул.
– Неудивительно. Сегодняшняя ночь была немного напряжённой. Что дальше?
– Она хочет позвонить в полицию.
Его брови взлетели вверх, будто я сказал, что собираюсь прыгнуть с крыши.
– Ты ведь не позволишь ей, не так ли?
Я молчал. Отпустить её к ментам – всё равно что подписать ей смертный приговор.
– Она вольна решать сама.
– Она умрёт.
Я знал это, и прежде чем отпустить её на свободу, я дам ей понять, что её ждёт, прежде чем она сделает шаг.
– Решение за ней.
– Что дальше?
– Когда Лебедев поймёт, что мы ей помогли, он обратит своё внимание на нас. Нам нужно быть готовыми.
– Я согласен.
Яков откинулся на стуле, скрестив руки. Он был старше меня на добрый десяток лет, с взглядом, который мог заморозить кровь. Служил в спецназе, пока его не вышибли при мутных обстоятельствах – он никогда не рассказывал, а я не лез. У каждого из нас были свои скелеты в шкафу.
Когда я нанял его, я поручил ему следить за подготовкой и обучением людей. За три года он стал неотъемлемым членом моей команды.
Я встал. У всех мужчин в нашей группе был определённый уровень военного опыта, но последние несколько лет смягчили их. Им нужно было закалить себя и быть готовыми к неизбежному.
– Я хочу, чтобы все освежили свои знания по рукопашному бою. Рукопашка, стрельба, тактика. Они размякли за последние годы.
Яков кивнул.
– Я проведу инвентаризацию нашего оружия, закажу ещё.
– Сделай всё, что нужно, чтобы укрепить это место.
Наши глаза встретились. Мы оба знали, что нас ждёт, и это не будет весело.
Яков выглядел смиренным.
– Я начну завтра.
Я снова посмотрел на него.
– Когда Лев вернётся?
В глазах Якова мелькнуло раздражение. Он не скрывал, что Лев ему не нравится.
– В понедельник утром.
Я ждал до десяти утра, прежде чем вернуться в свою квартиру. Она всё ещё лежала там, свернувшись калачиком на боку, как маленький зверёк, который прячется от хищника. Её дыхание было едва слышным, но оно резало мне уши, как напоминание.
Я действительно собирался это сделать?
Если она уйдёт отсюда, ей конец.
Но у меня нет никакого права пытаться её защитить.
Я не хочу, чтобы на моих руках было ещё больше крови.
Я чувствовал, как она сжимает мне горло, и это делало мой голос резче, чем я хотел.
– Пора просыпаться, милая.
Она резко проснулась, села на кровати и сжала одеяло в руках. Дикие глаза обшарили комнату, прежде чем остановиться на мне.
– Который час? – её голос был ржавым от сна.
– Чуть больше десяти.
Она моргнула, её настороженный взгляд цеплялся за каждый мой жест, будто я был волком, а она – загнанной ланью.
– Как твоя голова?
Она подняла одну руку ко лбу и солгала:
– Всё в порядке.
Я махнул рукой в сторону ванной.
– Иди в душ. Тебе станет лучше. Потом поговорим.
Она вышла из ванной с длинными мокрыми волосами, закрученными в тяжёлый пучок на затылке. На ней была футболка и те же джинсы, что и вчера.
– Хочу кофе? – спросил я, включив свою кофемашину.
Она стояла на другой стороне острова, наблюдая, как я молю зёрна.
– Если хочешь что-то сказать – говори, – я не поднимал на неё глаз, пока готовил ей кофе.
Она посмотрела на меня, прежде чем заговорить:
– Я хочу вызвать полицию.
Я поднял на неё взгляд. Она выглядела неуверенной в себе. Я поставил перед ней маленькую чашку кофе.
– Ты понимаешь, что они не смогут тебя защитить?
Она избегала моего взгляда.
– Это полиция. Это их работа.
– Они дважды тебя подвели.
Её взгляд метнулся ко мне, в нём вспыхнул вызов.
– Я не могу здесь оставаться. Ты… – она замялась, кусая губу.
– Продолжай.
Она снова опустила взгляд.
– Ты преступник.
Я усмехнулся. Обычно женщины в моей компании не морщились от того, как я зарабатываю деньги, лишь бы я мог купить им побрякушки или оплатить их выпивку.
– Я предпочитаю термин «предприниматель».
Её взгляд снова встретился с моим, и на этот раз в её глазах мелькнул гнев.
– Это то, что ты себе говоришь?
Её задиристость ей шла. Она придавала её лицу жизнь и цвет её коже. Это был именно тот вид борьбы, который мне нравился в моих женщинах.
– Ой, извини. Я слишком напоминаю тебе твоего папу? – поддел я, зная, что это удар ниже пояса.
Её ноздри раздулись, эмоции захлестнули её, но она проглотила их, сжав кулаки.
– Я хочу вызвать полицию.
Ради своей совести я попробовал ещё раз.
– Ты понимаешь, что, сделав это, ты, вероятно, не доживёшь до конца недели. Я могу привести тебя в суд в целости и сохранности.
Она упрямо подняла подбородок.
– Я законопослушный гражданин. Мне нужно работать с полицией по этому вопросу.
Я пожал плечами.
– Ладно.
Она моргнула, растерянная.
– Вот так, просто?
У меня возникло мимолётное желание запереть её и обеспечить её безопасность.
– Это не моя битва. Мне всё равно, так или иначе.
Она неуверенно оглядела кухню, будто искала подвох.
– Ладно.
– Пойдём.
– Прямо сейчас? – в её голосе слышался страх.
– Я не хочу, чтобы полиция узнала о моём участии. Я высажу тебя в безопасном месте, и ты сможешь им позвонить.
Она кивнула.
Я подъехал к парковке стрип-клуба, где она работала. Это было грязное заведение. Большинство клубов Мирона Вдовина были не так уж плохи, но это был один из его старых, более запущенных клубов.
Она повернулась и посмотрела на меня с обиженным выражением лица.
– Откуда ты знаешь?
– Я много чего знаю, – я выключил двигатель и уставился на здание впереди.
Она нервно теребила лямки рюкзака, закинутого на колени.
– Это была временная работа. Просто чтобы встать на ноги.
Я встречался со стриптизёршами и танцовщицами. Большинство из них приобрели жёсткий блеск. Ева не подходила для такого образа жизни, но она ошибалась. Как только человек попадал туда, выбраться оттуда было почти невозможно. Благодаря Лебедеву её продолжительность жизни значительно сократилась, так что мы никогда не узнаем, выкарабкалась бы ли она.
Не моя проблема.
Я вручил ей конверт, в котором было сто тысяч рублей наличными.
– Возьми это.
– Что это? – она посмотрела на конверт.
– Деньги на случай, если у тебя возникнут проблемы.
Её брови сошлись, глаза сузились.
– Мне не нужны твои деньги.
Я чуть не рассмеялся. Впервые кто-то отказывался от моих наличных.
– Считай это платой за молчание. Я был бы признателен, если бы ты никому не рассказала о том, что произошло вчера вечером.
Она закусила губу, задумалась.
– Что мне им сказать?
– Мне всё равно. Только не упоминай моё имя.
Она посмотрела на меня серьёзными зелёными глазами.
– Я не буду.
Я протянул ей свою визитку.
– Позвони мне, если у тебя будут проблемы.
– Я больше тебя не побеспокою, – но она сунула карточку в рюкзак.
– Иди в клуб и вызови полицию.
Она уставилась на здание, её пальцы сжали лямки сильнее.
– Зачем ты меня сюда привёз?
Отсутствие полиции, отсутствие камер, её знакомство с этим местом. Всё это были веские причины, чтобы высадить её здесь. Но я не стал объяснять.
– Я думаю, ты тратишь моё время.
Мои слова были резкими, но она приняла решение. Она больше не была моей проблемой. Чем скорее она выйдет из моей машины, тем скорее я смогу вернуться к своим собственным проблемам и не думать о ней.
Она умрёт там. Я должен защитить её. Мысль мелькнула снова, как заноза, но я сжал руль сильнее. Она открыла дверь.
Она оглянулась на меня.
– Спасибо за помощь.
– Постарайся остаться в живых.
Не говоря ни слова, она вышла и вошла в переднюю дверь. Я переставил машину чуть дальше по улице и стал ждать. Через пятнадцать минут к клубу подъехали две полицейские машины без опознавательных знаков. Следователь Шевцова посмотрела в обе стороны, прежде чем двинуться к клубу с двумя другими мужчинами. Прошло ещё несколько минут, прежде чем они вывели Еву обратно на улицу.
Они посадили её на заднее сиденье машины и уехали.
Я подавил желание последовать за ними, вытащить её из машины и взять её под свою защиту.
Она не моя проблема.
Мне нужно было снова включиться в игру. Мы были на грани войны. Пришло время сосредоточиться и стратегически мыслить о том, что будет дальше. Лебедев был не просто угрозой – он был стихией, и с такими нужно играть осторожно, как с заряженным пистолетом.
Поздно вечером на моём складе появилась следователь Шевцова. Позвонив мне, Яков проводил её в мой кабинет.
Я бросил ручку на заваленный бумагами стол. Откинувшись на спинку стула, я поднял взгляд, когда дверь распахнулась.
