Жажда

Семен Морозов один-одинешенек сидел в Набережных сенях. Он не помнил уже, сколько дней просидел он так, неподвижно глядя перед собой в непостижимое. Он искал и не мог найти ответ на один-единственный, самый важный, неразрешимый, неотступный вопрос. В чем его вина? Он поступил по совести, честно и прямо. Он не мог поступить иначе. Он советовал верно. Так почему же не оставляло его чувство вины? Что случилось в Москве, что изменилось, чего он не понял? По обычаю дедов великий престол принадлежал старшему в роде: дяде, а не племяннику, князю Юрию, а не князю Василию. Отчего же опустела Москва?! В чем его вина?

Громкие шаги братьев Юрьевичей он услышал издалека и встал, как положено. Братья быстро вошли, разгоряченные, с пылающими щеками, – и вдруг остановились против него, словно натолкнулись на стену.

Он забыл о поклоне, так страшны были их глаза, обращенные на него.

– Вишь! – лицо Шемяки исказилось дикой усмешкой. – Чует, что винен! Что пялишься так?!

– Нет, не чую ся перед вами виновным, – тихо, но твердо выговорил Морозов. – Ведает Бог, что верен я государю Юрию Димитриевичу.

– Стало, совесть твоя не вопиет?! – взвизгнул Косой, шагнув вперед.

Морозов невольно от него отшатнулся, забыв о лавке за своею спиной, ударился о сиденье ногой, чуть не упал… Но тут же выпрямился и прямо взглянул в глаза обоих князей. Это были глаза людей, готовых убить.

– А не ты нас всех погубил?! Злодей! Лютый змей! Не мни от ответа уйти! – кричали братья, подступая все ближе к боярину.

Морозов больше не отвечал: это было бессмысленно. Стены и пол шатались, кружились вокруг него, дикий крик оглушал, он видел лишь орущие рты да круглые, обезумевшие глаза, в которых не было ничего человеческого. И когда сверкнули вскинутые кинжалы, он не успел даже поднять в защиту руки и сразу осел на скамью, и удивление застыло на мертвом лице… А Юрьевичи все вонзали и вонзали окровавленные клинки в беззащитное неподвижное тело…

– Стой! – прохрипел Косой, опуская руку и с изумлением выпрямляясь. – Всё…

Шемяка, точно пробудившись от сна, посмотрел на окровавленное мертвое тело, на обагренный кинжал в собственной, закинутой для удара, руке. Рука его медленно опустилась.

– Бежим! – сдавленным шепотом воскликнул Косой. – Отец не простит! В Кострому!

Братья, даже не обтерев, кинули в ножны кинжалы и бросились вон.

В тот же вечер князь Юрий Димитриевич послал к племяннику в Коломну гонца, призывая Василия обратно на великое княжение. А на следующий день, похоронив и оплакав Морозова, он покинул Москву.

Только пять человек сопровождало его.

Глава 10

Разочарование

Москвичи ликовали, в радостном необозримом шествии возвращаясь вслед за великим князем в Москву.

Бунко ехал в свите Василия и с восторгом всматривался вперед – туда, где в окружении сановных бояр сидел на белоснежном коне стройный всадник в парчовом терлике[3 - Терлик – парадная придворная одежда в Московском государстве.]. Великий князь всея Руси Василий Васильевич, надежда и упование всей русской земли, государь, которому он, Бунко, отныне служил! Вот он повернул голову в атласной алой мурмолке и говорит что-то боярину, смиренно склонившемуся перед ним на своем седле, вот милостиво кивает крестьянам, толпящимся вдоль дороги. Они кланяются истово, радостно, и вслед великому князю летят заздравные, благословляющие, благодарные крики. Не это ли счастье?! И Бунко ликовал…

Но рано праздновали москвичи. Братья Юрьевичи не смирились, а вскоре и сам князь Юрий, нарушив данное Василию слово, послал отряды в помощь своим сыновьям. И возобновилась усобица, и зыбкая, неверная, кривая тропа ее, обманно маня, повела тех, кто безрассудно доверился ей, все дальше и дальше в безнадежную топь, из которой не было выхода…

Миновал год, тревожный и страшный. И вот уже снова наступала весна, и снова Бунко в Москву. Но теперь нерадостно было у него на душе, хотя и скакал с ним рядом верный, в боях испытанный друг – московский дворянин Кирилл.

Даже поддержка товарища не могла развеять ту тень, что медленно надвигалась на жизнь Бунка. Все было не так, как он ожидал. Надежды на великого князя рушились одна за другой. Василий оказался совсем не таким, как он его представлял.

Однако мысль, что он служит недостойному человеку, была невыносима. Она разрушала весь его мир, лишала смысла самую службу. И Бунко старался оправдывать неприглядные поступки Василия, упорно защищая его и от других, и от себя. Но сумрак сгущался над ним…

Бунко не понимал, что источник его кручины кроется в нем самом. Думая, что он ищет правду, он искал для себя кумира. Ему нужен был безупречный вождь, которому бы он мог служить безупречно. И сам он старался быть безупречным.

Бунко был ранен, но, несмотря на слабость и боль, старался не показать, чего ему стоило прямо держаться в седле. Но друга было не обмануть.

– Ты только посмотри на себя! – горячась, говорил Кирилл. – Посмотри!!! Нешто ты с этакой раной воин?! Почто торопиться так?!

– Полно тебе, Кирилл, – хмурясь, глухо ответил Бунко. – Авось и я на что-то сгожусь, не такая уж и страшная рана…

Кирилл возмущенно пожал плечами. Несколько дней назад, после ужасной битвы, разметавшей все московское войско по полям и весям, он нашел Бунка на мерзлом снегу. Тот лежал без памяти, истекая кровью. Но спустя всего лишь два дня Бунко, не слушая уговоров, потянул его за собой в Москву. И вот – они уже третий день в седле, и даже кони устали месить эту мерзлую рассыпчатую крупу, когда-то бывшую снегом, и Бунко становится все бледнее, но упрямо не соглашается остановиться.

– Хотел бы я знать, на какую службу ты хочешь сгодиться! – не выдержал Кирилл. – Нешто ты мнишь, князь Василий торопится Москву защищать?! Небось, утек подальше куда! Ему не впервой. Разве что за княгинями в Москву завернул, как в минувшем году. А ты убиваешься!

В ответ на оскорбительные слова о князе Бунко резко повернулся было в седле, но задохнулся от боли и стиснул зубы, чтобы не застонать. Помолчали. Потом он ответил, тихо и ровно, стараясь голосом не выдать растущую слабость:

– Али ты не князю Василию служишь, что так говоришь? В прошлый раз не успели полки к сроку собрать, вот и некому было встать за Москву. Тем паче теперь все должны торопиться. Великий князь уже, верно, в Москве! – Его темные, с воспаленным блеском глаза снова с упрямой жаждой обратились вперед, туда, где за лесами на расстоянии дня пути их ожидала Москва.

Кирилл искоса поглядел на складку усилия меж его бровей, на впавшие щеки, на упрямо стиснутый рот и вздохнул, качнув головой:

– Огня много в тебе… Смотри, самому бы в нем не сгореть… А подумаешь – и не мудрено, что Бог нам удачи не дал: почто Василий Галич пожег?

– Так ведь Юрьевичи на волю его не сдавались, засели в кремле, ровно он им и не государь! – возразил Бунко.

– А сколько ни в чем не повинного люда пострадало в огне?! А церкви Божии, монастыри? Так-то одни басурмане бесчинствуют на христианской земле! Не мудрено, что Бог от Василия отвернулся. А что боярина своего, Всеволожа, ослепил? Грех-то какой!

– Слухи это, не верю! Не могло того быть! – забыв о ране, вскричал Бунко. – Поклеп его недругов! А Галич он, я уверен, сгоряча велел запалить! С кем не бывает! Подумай, как ему от Юрьевичей досталось, так мудрено ли поддаться гневу! Почему ты знаешь, может статься, он сейчас же о том и пожалел, да огонь-то не остановишь! – забывшись, он резко взмахнул рукой – и вскрикнул от пронзительной боли.

– Что, что ты?! – испугался Кирилл. – Плохо тебе? Давай остановимся! – Он с тревогой глядел на исказившееся лицо Бунка.

К счастью, в этот момент впереди показалась деревня, низенькие избушки, крытые дерном.

– Ну, слава Богу! – воскликнул Кирилл. – Здесь и заночуем!

Бунко промолчал, только крепче стиснул узду. Предстояло сойти с коня и добраться до лавки, не застонав, не потеряв сознания…

Но напрасно спешили они в Москву. Князь Василий бежал с поля сражения в Новгород, оттуда, как будто не в силах остановиться, – на Мологу, в Кострому, в Нижний Новгород… Даже за матерью и женой, оставшимися в Москве, он не решился вернуться. Князь Юрий со своими полками подошел к Москве и после недельной осады вошел в нее, и пленил великих княгинь, и снова нарек себя великим князем всея Руси.

Бунко с горьким, мучительным недоумением пытался смириться с этим, понять или просто принять, но ни понять, ни принять не смог. Рана его воспалилась, он слег в беспамятстве и жару на много недель и вернулся к жизни только благодаря ласковому уходу домочадцев Кирилла…

В столице тем временем все снова переменилось. Юрий не просидел на Московском престоле и полутора месяцев. Правление его прекратила смерть – неожиданная и оттого особенно страшная, поразившая всех. Старший сын его Василий Косой объявил было себя великим князем Московским, но даже родные братья не поддержали его. Потрясенные кончиной отца, они поспешили помириться с князем Василием Васильевичем. Косой бежал из Москвы.

А великий князь Василий Васильевич вновь без всяких усилий со своей стороны возвратился на Московский престол.

Рассказывая все это Бунку, Кирилл с тревогой всматривался в его лицо. Как примет он то, что иным казалось цепью вопиющих несправедливостей? Сам он так не считал и поторопился это сказать:

– Многие думают, что в этом видно Божию волю. Да и то сказать: лучше, если престол переходит от отца напрямую к сыну. Чем меньше смен княжьих дворов возле престола, тем лучше для всей земли! Ну, а для нас он государь, мы крест целовали на верность ему: будем служить там, где нас поставил Господь. Служа ему, мы служим Богу. Все просто.

Бунко промолчал. Он не был с этим согласен. Он хотел служить только достойному князю. Он жаждал видеть в правителе правду. И не видел ее…

Глава 11

Услада

Ирина сидела на вершине холма, на согретой полуденным солнцем траве. Медовые ароматы трав волнами струились вокруг, и только короткие трели кузнечиков изредка нарушали знойную, зачарованную тишину.