хотя возможно, что расчёт неверен.
Записки классного журнала
Наталья Закожурникова
31 августа. Это я. Смотрите на меня. Красивый. Гладенький. Пахну вкусно, потому, что новенький. Меня на ручки взяли, классно. Пишут чем-то, ой, щекотно-то как! Это что, я всё время от щекотки хихикать буду, или как?
2 сентября. Опять на ручки брали. щекотали немного, начал привыкать. Уже узнаю, к кому в руки попал. По нежности, по маникюру. Вроде это моя, молодая такая. Взяла меня крепко поперёк, показывала, держа над собой. Я гордо смотрел вперёд, видел детские лица. Мило.
10 сентября. Щекотки уже не боюсь. Ничего не ощущаю. Исписали списками изрядно. Ещё граф поназаполняли! Испугался, когда в чужие руки попал. Халат белый, глаза с поволокой. На последней странице писала, группы какие-то, освобождение от какой-то физры. Может, секта? Недолго страдал, пришла моя, взяла на ручки. Успокоился.
1 октября. Однако, всё ещё хуже, чем я думал! Меня хватают все, кому не лень, поперёк тулова, или ещё как-нибудь. Не думают, что мне это неудобно! Авторучками царапают, корябают там что-то! Дети иногда испугано в меня смотрят, ручонки свои дрожащие тоже ко мне тянут. Недолго, потом – хлоп! Закрыли меня! Ещё какие-то оценки во мне, вот бы узнать что это за напасть. Одно утешает – моя всегда меня забирает, к себе прижмёт, и несёт так, поглаживая. Это хорошо, это мне нравится.
5 октября. Сегодня весь день пролежал один на столе. Никто не брал, никто не интересовался. Скучно. В школе музыка, веселье. И что за день такой, что про меня забыли? Самоуправство какое-то, а ещё День учителя! Это я у календаря поинтересовался, когда на столе лежал. Общаемся с тех пор иногда.
25 октября. Эх, дни летят! Шутка ли, первая четверть к концу походит! Моя ей нервничает, сегодня в меня уставилась, и шепчет чегой-то. Смотрю, глаз один накрасить забыла. Я бы намекнул, да опередили. Оказывается, ей самой надо утром в школу, дочке- в садик, сыну ещё куда-то. Вот и успела – один глаз только накрасить. Дочку из садика вечером соседка забрала, а моя, с одним накрашенным глазом, к осеннему балу в классе готовится. Ну, какой там бал, голосят, чисто оперные! Моя, пока совсем не стемнеет, из школы – ни ногой. Любит школу, что уж там. И меня тоже. Знаю.
3 ноября. Как там в песне: «День рождения твой не на праздник похож, третье ноября». Что не праздник, это точно. Вызвали мою, вместе со мной. В кабинет важный, я из разговора понял, к завучам. Кто это такие, не знаю. Моя побаивается, по пальчикам чую. Не бойся, моя хорошая, вместе мы-сила!
9 ноября. Вот это да! Вертели меня, но такого ещё не было! Все страницы перевернули, оценки пересчитали, домашки перепроверили! С планами меня, МЕНЯ! Несравненного, классного, сравнивали! Понаписали чегой-то на странице, «замечания» страница эта называется. Чувствую себя прескверно. Когда меня отсюда заберут?
11 декабря. Жил спокойно, сегодня вдруг помяли. Моя гладила, грустная такая. Чуть не плакала. Замечания всё исправляла. Все исправила! Она у меня умница! Премию, наверное, получит!
20 декабря. Опять огорчение – во мне черкали. Потом носили вниз, опять черкали, писали, печать поставили. Типа: « В моей смерти прошу винить Клаву К..» шутка. На самом деле- исправленному верить. Двойки исправляют. На тройки. Нет, чтобы сразу пятёрки ставить! Им ничего, а детям радость. И меня дергать не надо будет, печатью пугать.
29 декабря. Музыка, веселье! Про меня опять забыли. Но я не в обиде – моя сегодня такая красавица! Бал опять, а она там точно – Королева! Прям не школа, а танцпол какой-то!
16 января. Спал, спал. А что прикажете делать? Как в шкафу заперли, так и заснул. Пару раз прошуршал по мне кто-то. Но это так, я даже не побеспокоился.
15 февраля. Опять трясут, опять ворочают. Планы, здравствуйте. Министерская проверка, дружище, говорят. А я причем? Где министр, и где я, скромный труженик и друг классного руководителя? Всё могу, всё решаю. Судьбу предсказываю. Пусть министры меня боятся, а я их – не буду. На каждого у нас по журналу найдётся, где всё про всех написано!
5 марта. Проверку прошел, можно и в космос! Шутка, это я от своей услышал. Весёлая! Опять праздник грядёт, цветочки, конфетки… Я даже ревную немного иногда.
25 марта. Кричали в кабинете. Мамаша Соколова. Пришла и говорит, что он достоин большего. Меня трясли, опять носили всюду. Пальцами больно тыкали. А что тыкать, если Соколов – прогульщик и двоечник? Но нет, так нельзя. Это мы с моей виноваты, подход к нему не нашли. Ага, как же. Может, подъезд? Или подкат? Короче, чуть я мамаше этой не нахамил. Еле сдержался. А моя – молодец. Ласково так говорит: «пройдите, говорит, к школьному психологу, она вам работы вашего сына покажет. Которые он ножичком на парте вырезал». Так и ушли, меня не взяли. Не знаю, чем дело закончилось.
12 апреля. Приходил папа Соколова, благодарил за сына. Спасибо, говорит, что талант разглядели! Сын такие поделки делает! На районную выставку взяли! Сам Соколов указку подарил, новую. Старую то он об Иванова сломал.
30 апреля. Ох, старею! Толстею! Листов чистых почти не осталось! Поистрепался, поисписался весь, и моя с грустью гладит, говорит, что последняя четверть к концу движется, один, говорит, месяц остался. Месяц май – месяц ай. Чему радуется, непонятно.
25 мая. «Отзвенел звонок, пора расстаться!». Весь день песня крутится. Откуда взялась? Вокруг шум, гам, суета, суматоха. Все нарядные, в фартуках. Соколов притихший, Иванов в белой рубахе с лентой наперевес. Букеты, слезы. На меня не капайте, эй! А то опять от завучей достанется!
31 мая. Вот и всё. Закончилась моя карьера, моя яркая жизнь школьного журнала с прикольной надписью «8А». Дописана последняя строчка рукой моей любимой классной. Эх, сколько мы вместе пережили за этот год! Прощай, моя любимая классная дама! Я ухожу в архив. Будь счастлива!
Твой верный друг классный журнал.
Как сделать оберег
Наталья Закожурникова
Седьмой «Б» никак не хотел строиться в шеренгу. Кто-нибудь обязательно ломал строй, ставя ноги косо, совсем не по линии. Илюха вообще откровенно кривлялся, как-то весь вихляясь, и в его взгляде явно читалось: «А чё я сделал?» Я содрогнулась от неконтролируемости ситуации, и тут зазвенел спасительный звонок. Это был, оказывается, звонок моего будильника, и последний, предзвоночный, явно что-то предрекающий сон. Пора-пора, в бой, в атаку, в школу, на уроки! Пока-пока постелька, и подушка, и плюшевый любимый рыжий обезьян. Вставайте, граф, точнее, графиня, вас ждут великие дела, или что-то в этом роде. Встаю, бегу, спотыкаюсь, являюсь. Вовремя, заметьте! За пятнадцать минут до начала начал – первого урока! Как положено!
Но я не первая. Мои коллеги – физруки (так почему-то говорит Наташка, физичка, с ударением на первом слоге – физруки) уже на месте. В каморке спортзала с гордой табличкой на дверях «кабинет преподавателей физкультуры». Это Андрей Евгеньевич постарался, заказал в знакомой фирме, для предания «престижа всем нам», как он выразился. Но все равно все, да и мы сами, называем наш кабинет каморкой, правда, с оглядкой на Андрюху.
Нас четверо, а столов три. Александр Григорьевич, последний примкнувший к нашей команде пять лет назад, сидит и пишет свои отчеты, заполняя журналы, на любом освободившемся месте. Дедовщина, что ли… Виктор Николаевич, самый старший и мудрый из нас, сказал как-то, наблюдая за его передвижениями с кучкой журналов в руках: « А давайте Григоричу хоть парту, что ль, поставим!» До сих пор не поставили.
Так вот, все уже сидят за столами и что-то пишут. Раз меня нет, Григорич сидит за моим, и старательно шлепает по клавиатуре. Физруки! Пишут! Все! С утра! От удивления я села на диван (да, и такой предмет мебели имеется в нашей каморке-кабинете). Григорич машинально привстал, продолжая печатать. «Сидите-сидите», – тоном бармена из кинофильма «Человек с бульвара капуцинов» сказала я.
– Что стряслось в нашем датском королевстве? – продолжила, обращаясь ко всем. «В обязательном порядке провести итоговый контроль, сокращенно ИК, во всех классах и по всем предметам в указанные сроки. До… числа предоставить в методический кабинет протокол заседания ШМО и КИМ по данному вопросу» – гнусным голосом пропел Андрюха. Поясню: ШМО – это школьное методическое объединение, то есть мы, объединённые общим место работы физруки; КИМы – это контрольно-измерительные материалы, проще – задания контрольных работ, коими мы учеников должны проверить.
– Как ты думаешь, такой вопрос пойдёт – спросил меня Андрей, – для, скажем, третьеклассников?
– Валяй, задавай – не растерялась я.
– Что нужно лыжнику для занятий:
а) скакалка, б) лыжные палки, в) коньки, г) санки?
– Нормально, пойдет – ответила я, пытаясь представить лыжника: а) со скакалкой, в) в коньках, и г) на санках. Про палки я как-то даже и не подумала.
– А мой вопрос, это для шестого класса – оживился Григорич.
– Задавай – приготовилась я.
– Какой мяч для спортивных игр самый большой?
– Это тоже нормально, это баскетбольный, – одобрила я.
– Ну, тогда слушай моё задание, ни за что не знаешь ответ! – сказал Виктор Николаевич. – Кто являлся символом Олимпиады: Мишка-мишутка, Мишка Мякинин или Мишка Зенков, который на прошлом уроке укусил нашего Григорича за палец?
– Вы уже вообще, того, в смысле, очень трудные-то вопросы не придумывайте! – возмутилась я, – нам потом эти контрольные проверять, и ещё оценки ставить!
– За это не волнуйся, всё сделаем в лучшем виде: и оценки поставим, и контрольные проведем в кратчайшие сроки.
– Это как? – удивилась я.
– А вот так, – ответил Виктор Николаевич. Мы ж кто?
– Кто?
– Учителя физической культуры, всё могём (или могем), нам это без разницы. Главное что?
– Что? – спросила я, совсем сбиваясь с толку. Образ лыжника на санках в виде кровожадного Мишки Зенкова с баскетбольным мячом прочно засел у меня в мозгу.
– Главное, что мы все сдали ГТО. Все классы. Вчера пришли документы со списками, наша школа выполнила план по сдаче норм ГТО, и поэтому оценки за контрольные работы можно поставить ученикам автоматом!
– А вопросы к контрольной, КИМы эти несчастные, тогда зачем?
– А это на всякий случай, оберег, так сказать, от завучей! – назидательно ответил Виктор Николаевич.