Война судьбе помеха

Джек отвел морду в сторону, прижав уши, вздрагивал при разрывах снарядов где-то наверху холма над головой. – Не пьет, трезвенник, – он с философским видом глянул на собаку, расстегнул нагрудный карман на гимнастерке Ивана, вытащил плитку шоколада. Джек с благодарностью вильнул хвостом, проглотил свою порцию, прижавшись к стенке, смотрел на лаз, через который в пещеру проникал грохот от рвущихся снарядов.

– Я о том, – Петр отхлебнул, завинтил флягу, – что штаны очень даже причем. Еще в Первую войну, замечал я, многим новобранцам после первого боя приходилось штаны стирать. Страшно, ничего не поделаешь. Потом привыкают. А ты ничего, выдержал. Хотя и летел высоко!

Тебе надо бы летчиком быть! Взлетел и приземлился, на все четыре лапы, как кот. Долго жить будешь.

– А ты видел, как я летел? – Иван недоверчиво улыбнулся.

– А то как же! Я ж тебе кричал – живо за мной! С той стороны начали обработку нашего холмика, чтобы и следу от нас не осталось. Как западную сторону и верхушку холма перепашут, передышка будет. Потом подойдут танки, простреляют и эту сторону, с тылу. А сейчас, слышь снаряды воют. На заставу идут. Чего там сейчас творится!

– Почему начальник остальные дозоры отозвал назад, а нас тут оставил!

– Сам не пойму! Может, не верил, что понтоны наводят, чтоб мы еще раз подтвердили, а может просто не имел права снимать нас отсюда, где противник скоро пойдет. Задержим хоть маленько…

– Слышь, затихло, – Иван кивнул наверх, – пойдем!

Они выползли из укрытия, бегом по южному склону холма, продираясь сквозь густые колючие кусты, вышли к западной стороне. Отсюда видно западный склон и часть плоской вершины. Было четыре часа тридцать минут, начинался прохладный утренний рассвет. Луна еще не зашла, но с востока небо уже начало светлеть.

В предрассветном полумраке западный склон и вершина холма походили на лунный кратер: без единого деревца или травинки перепаханная земля, вперемежку с камнями, и десятки мелких воронок с торчащими кверху корнями деревьев:

– Был лес и нету, – пробормотал Анохин, – это война! Хорошо пропахали! Смотри, – он выбросил руку в сторону реки, пригнул Ивана к земле, – идут!

Стоя на коленях, они смотрели на реку. По понтонному мосту бесшумно шли танки и бронетранспортеры с пехотой, растекались колонной по лесной дороге. Головные танки уже прошли холм, где два года нес дозорную службу Иван Кедров, с ревом ломая случайные деревья на пути, полным ходом шли на восток, к заставе.

– Тащи пулемет, живо! – Петр толкнул его в плечо.

– Я ударю отсюда, когда пойдет пехота, ты зайди с другой стороны, подпусти ближе, чтоб достал. Постарайся попасть в бронетранспортер или хоть рядом, осколками…

Иван побежал к норе, оставив там Джека, приволок ручной пулемет, бросился по склону, на другую сторону, из-за кустов увидел, как Петр устраивается в воронке, налаживает пулемет. Ощупал на поясе четыре гранаты, сжал кулаки, чтобы унять дрожь. Прополз по заросшей травой канаве в сторону дороги, извиваясь ящерицей между деревьев, оставил позади еще несколько метров своей территории, замер под корнями старого дуба, ветки которого почти касались темно-зеленых бортов стальных чудовищ. Танки проносились мимо, обдавая лес дымом и гарью.

Забыв о прошлом и настоящем, забыв свое имя, Сибирь и Анюту, забыв про заставу и про своего напарника, с пулеметом, на другой стороне холма, оцепенев от страха и напряжения, Иван слился с землей, как завороженный считал мелькающие перед лицом, машины несущие смерть. Этого он никогда не видел, об этом никогда не говорил начальник на занятиях по тактике. Это что-то новое, страшное, всесильное. Оно громыхало по его земле, совсем рядом, и он ничего не мог сделать.

Он просто лежал и смотрел и вдруг вздрогнул – за танком показался бронетранспортер, с высокими стальными бортами на узких гусеницах. В бронетранспортере, как оловянные солдатики, темнели человеческие фигурки в касках. Бронетранспортер проходил совсем рядом. Под касками смутно виднелись лица солдат.

Метрах в пяти за ним шел такой же бронетранспортер с солдатами. Дрожащей от напряжения рукой Иван приготовил все четыре гранаты, и вздрогнул как от удара электрическим током – с другой стороны холма ударил пулемет. В ту же секунду лес утонул в грохоте разрывов, с бронетранспортеров заработали пушки и пулеметы, солдаты посыпались через борта, поливая из автоматов перепаханный склон холма.

Приподнявшись на локте, Иван рванул чеку, швырнул гранату прямо в бронетранспортер, потом вторую, и еще две в следующую машину. Сквозь грохот взрывов и дым неслись крики раненых и автоматные очереди. Ливень пуль обрушился на лес. Прижимаясь к земле, Иван уползал в сторону укрытия, нырнул в спасительную канаву, оставив место боя за поворотом холма. Закрыв лицо руками, несколько секунд лежал, в шуме боя угадывая ровный рокот их пулемета, и в этот миг пулемет замолчал. Со стороны колонны стрельба прекратилась.

Иван бросился к воронке. Петр лежал, уткнувшись лицом в замок пулемета, раскинув руки. Иван перевернул его на спину, запачкав руки в крови, услышал впереди гортанные крики, толпу бегущих к пулемету солдат. Осмелев, они бежали сюда по всему западному склону. Иван еще раз глянул на бездыханного друга, успел охватить глазом длинную неизрасходованную ленту, схватив ручки, припал к пулемету. Впервые за последние годы ощутил азарт охотника, он видел перед собой стаю волков, а в руках у него был пулемет.

Он развернул пулемет вправо, нажал гашетку, повел дрожащее дуло влево, всем телом ощущая, ложатся пули в цель. Стиснув зубы до звона в ушах, сквозь слезный туман в глазах, он закончил эту длинную очередь, видел, как роняя автоматы, повалились на землю раненые и убитые, остальные залегли, стреляя наугад туда, где начинался лес.

Сразу за этой, крайней, воронкой, густой лес круто уходил вниз по склону. Иван открыл замок пулемета, рванул из кобуры пистолет, вытолкнул Петра за воронку, выстрелил в замок, потащил Петра вниз по склону, где начиналась лесная трущоба, стеной темнели высокие сосны. Возвращаться к норе нельзя – найдут! Джек!

Под свист пуль над головой, с деревьев сыпались срезанные ветки и листья, прячась за естественными завалами полусгнивших деревьев, Иван оттащил друга до самого подножья холма, через мелкое болотце, с зеленоватой водой, скрылся в лесу. Сквозь деревья, далеко на склоне виднелись фигурки солдат, прочесывавших холм со всех сторон, трещали короткие автоматные очереди.

Из густых кустов с другого конца болотца мелькнула тень.

Собака неслышно появилась рядом, легла, скуля и дрожа мокрым телом.

Иван положил Петра на спину, выдернул нож, распорол посредине гимнастерку, рукава, обнажив его до пояса. Разорвал свой санпакет, куском ваты стер кровь с груди и плеча Петра: две дырки от автоматных пуль в правом плече, одна из них навылет, третья в нижней левой части груди, четвертая в животе. Он промыл ранки раствором из маленького розового флакона, наложил повязки, забинтовал, осторожно уложил его на постель из сухих листьев, прислушался.

Стрельба и крики на холме замолкли, колонна уходила дальше, под вой снарядов с той стороны. В болотце намочил носовой платок, выжал воду на лицо Анохина, растер по шее и левой части груди. Петр медленно открыл глаза, с большими глубокими синяками, прошептал:

– Пить! Иван снова смочил платок в чистой зеленоватой воде, медленно выжимал его на иссохшие губы Петра. Тот приоткрыл рот, жадно ловил воду, сделал несколько глотков.

– Пей? – Иван приподнял ему голову, поднес ко рту флягу с водкой.

Петр сделал судорожный глоток, бессильно откинулся на траву, по лицу его катились капли пота. Иван подсунул в изголовье больше листьев, вытащил из кармана маленькую плитку шоколада, разорвал красно-серебристую обертку.

– Не могу, – еле слышно сказал Петр, – есть не могу!

– Я знаю, – Иван стоял возле него на коленях, выпачканный в грязи и крови, с лихорадочным блеском в глазах, с надеждой заглядывал Петру в лицо, – ты не ешь, ты глотай, я прожую, – он торопливо разжевал кусок шоколаду, языком вытолкнул на ладонь горку светло-коричневой массы, пальцами затолкал в рот Пет¬ру. Тот проглотил, качнул отрицательно головой: – Больше не нужно. Сколько пуль? – Иван нагнулся ко рту Петра, чтобы услышать.

– Четыре, ерунда, быстро заживет!

– Кровотечение?

– Нету, я все перевязал!

– Спасибо, друг!

Иван замер. Слово «друг» он слышал от Анохина первый раз с тех пор, как они стали ходить в дозор вместе.

– Иван, – шепнул Петр, – немцы ушли? Скоро подойдет второй эшелон, убитых будут подбирать. Осторожно, если никого нет, сползай, посчитай «трудодни»! – он скривил губы в натужной улыбке, застонал, пытаясь прижать левую ладонь к животу.

– Я сейчас! – Иван исчез в лесу, не сводя глаз с холма, выбежал к небольшой поляне, с восточной стороны. За поляной темнела дорога, перепаханная гусеницами танков. Огляделся. Никого! Прячась за деревьями, подкрался к месту, где бросал гранаты. Почти все деревья со стороны холма срезаны огнем бронетранспортеров, сиротливо торчат развороченные стволы, в траве и на дороге желтеют гильзы от снарядов и патронов. А по другую сторону дороги, на траве под деревьями ровный ряд людей в серо-зеленой форме.

Иван прислонился спиной к дереву, как завороженный смотрел на людей. Столько мертвых он не видел никогда в жизни. Они казались живыми, как на каком-то необычном лежачем параде, с вытянутыми по швам руками, если бы не большие пятна крови, на кителях и брюках, как будто на них осыпались красные осенние листья. С трудом преодолев внезапную тошноту, он шагнул ближе, всмотрелся в лица. Ведь, это он их убил! Четыре гранаты попали в самую гущу солдат… Сколько их тут?

Он торопливо сосчитал убитых. Шесть! На лицах кровоподтеки от осколков. Иван резко обернулся. Нервно зацарапал пальцами по кобуре. Голос! Чей-то голос! Он замер, внимательно оглядел лес. Тишина! И снова голос и стон! Иван на четвереньках прополз вдоль ряда, заглядывая в лица. Крайнее справа лицо показалось ему живым.

Худое, почти детское узкое лицо, белокурый волос веером по траве, форма без единого пятнышка, чистая, до блеска начищены сапоги.

Тонкие пальцы рук впились в землю. Возле головы в траве темнеет каска. Никаких следов крови. Глубоко запавшие глаза плотно зажмурены, по щеке медленно катится слезинка. Иван обалдело смотрел, как слезинка докатилась в уголок рта. Рот медленно приоткрылся, из него донеслось едва слышное: – Вассер!

– Живой! Пить просит! – Иван беспомощно оглянулся вокруг, будто искал воду, снова нагнулся к солдату и тут только заметил маленькую дырочку в левом виске, из которой за ухо тянулась засохшая струйка крови. Осколок попал в мозг.

– Добить? Как? Дать пить? Что делать? – от этих мыслей Иван на миг окаменел, встал во весь рост, закрыв глаза руками, раздираемый неожиданным чувством жалости к этому умирающему юнцу и чувством ненависти к его серо-зеленой форме. Голова солдата шевельнулась, изо рта потекла по щеке кровь…

– А, черт! – он побежал прямо по дороге, туда, где час назад бронетранспортеры били из пушек и пулеметов по маленькой воронке, из которой строчил пулемет Петра Анохина. Та же картина, и снова длинный ряд серо-зеленых фигур в траве. В воронке пулемета нет. Он бросился вниз, к болотцу тем же путем, где недавно ползком тащил на себе Петра.

– У меня шесть, у тебя двадцать три! – он радостно улыбнулся, стал на колени возле друга.

– Хорошо, для начала хорошо! – Петр смотрел на него спокойным, восковым лицом.

– Там один ожил, молодой совсем, воды просит! – он вопросительно глянул на Петра.

– Пойди, добей!