Удавалось справиться с этой 150-килограммовой тушей- оставалось загадкой.
Мы, дети, всегда сбегались посмотреть на эти отвратительные сцены, а матери старались увести нас в комнату, запрещая выходить оттуда, пока все не закончится. Несмотря на то, что мы были из совершенно разных семей, с разной религией и воспитанием, разным статусом и убеждениями, мы мирно играли во дворе в разные игры. Чаще всего играли в войну, прятались по сараям, изображая разведчиков. Надо сказать, что рядом за забором жила еврейская семья, где росла наша подружка Рита. Дом окружал прекрасный сад, где мы чаще всего играли. Её родители никогда нас не выгоняли и не препятствовали нашей дружбе.
10
Наш двор вместе с домами и сараями, где мы проводили большее время, казался нам очень большим.
С одной стороны забор, отгораживал Риткин дом, а с другой железный забор отгораживал территорию школы, куда мы отправились, достигнув семилетнего возраста. Школьный забор был из мощных четырехгранных стержней, заканчивающихся вверху острыми стрелами..
С этим забором связана забавная детская история.. Зимой, когда сугробы достигали человеческого роста, забор становился маленьким, через который было легко перепрыгнуть и очутиться на территории школы. В морозный день, не зная зачем мне захотелось его лизнуть, представив, что он в белом инее похож на весеннюю сосульку. Железо быстро прилипло к языку, но я во время его отдернула. Светка и Танька, увидев это, тоже захотели приложиться к забору и так и прилипли к забору с раскрытыми ртами, устроив громогласный рев. Выбежавшие на крик матери влепили нам еще и по заднице, наказав за это домашним арестом. В другой раз, когда снег был уже рыхлым, я перелезая за забор, зацепилась за острую стрелу забора своим пальто и повисла на нем, как на вешалке. Как не пытались дети снять меня с забора, сил не хватало. Они проваливались в снег, не доставая меня, тем самым, еще более утоптав место моего заключения и сильнее закрепив меня на остром крючке. Криком
«Ваша Алька на заборе повисла», – они сообщили обо мне моей матери. Снимать меня пришел старший сын Манури – Равиль, который оказался на тот момент дома. Конечно, влетело мне здорово – и за разорванное пальто и за висение на заборе.
11
Так случилось, что все дети нашего и соседних домов в детские сады не ходили, получить там место было практически невозможно. Мы находились под присмотром матерей или бабушек, которые не работали, занимались домашним хозяйством.
Зато мужчины, придя с работы получали вкусный обед, а потом шли во двор, где стоял большой стол, за которым все собирались. Но это было в теплое время года. Зимой же, в холодные вечера выходили на кухню или в коридор покурить и пообщаться друг с другом. Ложились спать рано, так как утром снова на работу, в основном на завод или фабрику, заводской гудок оповещал в семь часов утра начало рабочего дня. Опоздания не признавались ни под каким предлогом, а строго наказывались. Служащие начинали работу на час позже, зато сидели почти до ночи, это называлось ненормированным рабочим днем.
Я помню, что вечером, когда все отужинав, сидели в своих комнатах, кухня освобождалась. Тогда, не сговариваясь, я со Светкой, Шамилем и Алимом собирались на кухне и делились разными историями, а то и тихо играли, пока родители не звали нас домой, спать.
В воскресенье угол Душинской улицы и Шоссе Энтузиастов представлял собой толкучку, барахолку, то есть блошиный рынок, где продавали и покупали все, что угодно. Наш двор, несмотря на громкие протесты жильцов, особенно женщин, превращался в примерочную, скупочную, разделочную и прочую атрибуцию спекулянтов, перекупщиков и мошенников.
12
Наши матери накрепко запрещали нам в это время выходить во двор. Но все действо мы наблюдали из окон кухни, а то и с крыльца, выглядывая из открытой двери. Под нашими окнами происходили драки, обмены и обманы, воровство и всякие другие неприятности.
Вот в одно из таких воскресений, после закрытия рынка, все высыпали во двор, наслаждаясь наступившей тишиной и выглянувшим солнцем. Был конец апреля, снег уже растаял, только в сараях оставались глыбы льда, которые специально складывали в углу, накрывая брезентом, или бросали в подпол, в котором хранили продукты и съестные запасы. Холодильников тогда ни у кого не было, так же, как телевизоров и телефонов..
Запасы продуктов тоже были минимальные, в основном носили туда кастрюли с супом или щами, которые варились в больших количествах в таких же непомерно огромных кастрюлях. Первое блюдо было основной едой в то время, потом каша или макароны и хлеб. Масло и колбаса покупалось не более 100 -200 граммов, чтобы сразу съесть.
Не помню, кто первый увидел между стеной уборной и забором ноги лежащего на земле мужчины. Все засуетились, кто-то побежал через дорогу к телефону-автомату, звонить в милицию. Милиционеры со следователем приехали быстро. Стали опрашивать свидетелей, но таковых не оказалось. Никто ничего не видел. Труп увезли. Все еще долго делились впечатлением от увиденного и терялись в догадках, как это могло произойти.
Буквально через неделю дом взбудоражила еще одна новость. Вернулся из тюрьмы сын Исканцевых, Виктор.
13
Последний раз он отсидел за разбой. Из своих неполных тридцати лет жизни Витек, не считая 15-ти детских лет, когда впервые загремел за решетку, на свободе провел не больше пяти. Вот почему все так напряглись, когда узнали о его освобождении.
Больше всех переживала Мануря, боялась за своего сына Равиля, который и так состоял на учете в милиции и благонадежностью не отличался.
Когда он был дома, только и слышалось, как Мануря кричала ему: « Равиль, Киль мэндэ, киль мэндэ».
Сначала, мы со Светкой думали, что она так ругается, хотя матершинницей не слыла. Но потом Алим перевел, это «иди сюда или ко мне». После появления Витька за большим столом во дворе стала собираться компания, играли в карты. Стали появляться во дворе и незнакомые личности. Но мужики, жившие в нашем доме, при строгом запрете жен, с ними старались не общаться. Сухое рукопожатие или кивок головы в ответ на приветствие Витька или его знакомых, все, что себе
позволяли наши отцы. Зато Шипулиха расцвела, у нее стали появляться новые платья, она ярко красила губы и блистала шестимесячной завивкой. В выходные все чаще вытаскивался на улицу патефон и устраивались танцы. Тогда к нам приходила из соседнего двора Ритка, хотя ей это запрещалось, и мы, дети, пересмеиваясь, смотрели, как танцуют взрослые. В танцах принимали участие молодые люди из подвала, Шипулиха и ее подружки, приезжавшие на вечеринку. Главой праздника всегда был Витек со своими дружками. Надо отметить, что с его приездом в наш двор перестали приходить люди с толкучки.
14
Уж как он это сделал, никто не знал. Да и рынок со временем прекратил свое существование. Участковый тоже часто посещал наш двор, наблюдая за Витьком и его посетителями, иногда выясняя с ними какие-то обстоятельства.
ПОХОРОНЫ И. В. СТАЛИНА
Произошел еще один случай, который нанес травму нашим детским душам. Это было в тот год, когда все мы собрались пойти в школу, в первый класс, так как были одногодками.
В марте 1953 года умер И. В. Сталин – вождь всех народов в СССР. У нас на кухне собрались все соседи, женщины плакали.
Все думали, что хорошая жизнь кончилась, что будет дальше никто не знал. Не будет каждую весну снижения цен, которых так ждали. Не будут продавать по дешевке яйца перед пасхой или 1 Мая, за которыми мы стояли в длинных очередях. Причем
стояли все, и взрослые и дети, а у каждого на руке химическим карандашом стоял номерок, так как давали ограниченное количество, а не столько, сколько хочется. Если очередь была большая, то отходили, а в это время делали перекличку и переписывали номера, и итог – кто не успел- тот опоздал. Занимать надо было снова. Крупу давали по 2 килограмма, колхозники, приезжавшие в Москву из других областей, деревень и сел тоже набирали ее, занимая очередь несколько раз. Вот с этим и боялись, наверное, расстаться люди, привыкшие к этой жизни, считая себя счастливыми.
15
Помню, как во время похорон Сталина встали все машины на Шоссе Энтузиастов. Целую минуту гудели предприятия, заводы, фабрики и машины. Это было жутко. Мы смотрели, как плачут взрослые, слышали этот леденящий душу гул и ждали ужасного несчастья. И оно пришло. Равиль, Витек и несколько молодых людей решили пойти на похороны. За ними увязался Шамиль, несмотря на протесты матери.
Тело Сталина выставили для прощания в Колонном зале Дома Союзов. Основные потоки туда устремились со стороны Курского вокзала, Чистых прудов, Цветного бульвара и Тверской. Тех, кто хотел попасть от Волхонки и Воздвиженки, отправляли на Трубную площадь: говорили, что там нужно занимать очередь, которая должна двигаться по Москве до Колонного зала.
Во второй половине дня у Трубной площади скопилась масса людей, которые пришли со стороны Рождественского и Сретенского бульваров. На Сретенском стояла колонна грузовиков, причем стояла очень плотно, буквально впритык. Выбраться на проезжую часть невозможно, а с другой стороны – стена дома, так что деваться некуда. Но никто в тот момент еще не предполагал, что это может стать ловушкой. Люди шли дальше
Шансов выжить у людей в толпе было немного, а найти спасение в переулке невозможно, потому что он был перекрыт. Люди гибли под ногами других людей: их раздавливало о фонарные столбы, чугунные решетки и борта машин.
«Эти борта были в крови», – вспоминал потом выживший в давке поэт Евгений Евтушенко.
16
«Меня притиснуло движением к этой девушке, и вдруг я не услышал, а телом почувствовал, как хрустят ее хрупкие кости, разламываемые о светофор. Вдруг я почувствовал, что иду по мягкому. Это было человеческое тело. Я поджал ноги, и так меня понесла толпа…»
Еле живые вернулись наши соседи, но без Шамиля. Помню этот страшный крик Манури утром. Равиль рассказал, как все было.
Они попали в настоящую западню. Была давка, люди, не имеющие выхода из толпы, двигались в одном направлении. Нельзя было даже вытащить руку, нельзя было вздохнуть полной грудью. Кто не выдерживал и падал, того тут же затаптывала толпа. Шли по людям. На площади стоял трамвай, наполненный людьми, люди из толпы пытались втиснуться туда еще и даже забраться наверх и чуть его не перевернули. Равиль, у которого на плечах сидел Шамиль, изнемогал от усталости, чуть не падал и дальше идти не мог. Витек сообразил, что можно помочь забраться Шамилю на крышу трамвая. Им это удалось. Сами они остались стоять рядом, так как идти дальше сил не было. Простояли так несколько часов, наступила ночь, толпа начала редеть. Машинист трамвая попытался освободить трамвайные пути от людей и продолжить движение. Он дал пронзительный гудок, предупредил чтобы люди слезали с крыши. Место на путях стало освобождаться. Трамвай вдруг резко дернулся и остановился. Шамиль слетел с крыши прямо под колеса трамвая.
Мануря по-татарски кричала и плакала. Все, как могли успокаивали ее. Мы со Светкой и Алимкой, притихшие и испуганные стояли рядом и тоже плакали.
17
Потом побежали во двор к Рите, чтобы рассказать ей о трагедии. Они обедали. Нас посадили за стол, налили суп в тарелки. Навсегда запомнился это обед в тишине, от которой все звенело в ушах, несмотря на то, что Шоссе Энтузиастов шумело днем и ночью так, что приехавшие к нам родственники не могли даже заснуть.
А мы привыкли и не обращали на это внимание. А сейчас почему-то было тихо. Позже я поняла, окна Риткиного дома выходили в сад, с другой стороны шоссе.
В один из следующих дней в дом к Исканцевым пришли участковый и следователь. Были там долго. Затем приехала милицейская машина. Один из милиционеров поднялся к нам в надежде найти двух понятых для обыска. Желающих не было. Он в приказном порядке указал на Мужа « бегемотихи», Константина Ивановича и Эдика Кошелева. Они ушли вместе с милиционером. Женщины собрались на кухне, гадая, что еще могло произойти.
Обыск продолжался недолго, после чего старика Исканцева и его сына посадили в «воронок» и увезли. Вернувшиеся Эдик и Константин рассказали, что убитый мужчина, найденный во
дворе, оказался бывшим зятем, мужем дочери Исканцевых, а значит и Танькиным отцом. Соседи с еще большим пылом строили версии и догадки по поводу случившегося. Откуда тот мужик мог появиться во дворе, кто его мог убить, если Витек был еще на «зоне», а может уже не был?
18
Старый Исканцев вряд ли справился с молодым, здоровым мужиком. Кто тогда?