Академия Чародеев. Сердце правящего дракона

Ещё пару секунд никто не понимал, что происходит, но когда приятный прохладный ветерок взялся шевелить одежду и волосы и остужать лица и тела, над территорией приюта раздался слаженный облегчённый выдох, которого не сдержала и я.

И снова крики и радость, в этот раз куда более энергичная, и на меня взглянули уже иначе – с искренними улыбками, благодарностью и доброжелательностью.

– Так, мы по делу, – Гинерва взяла на себя дело переговоров, – Ари чародейка, пришла посмотреть на вашего бедового парня. Давайте в темпе, нам ещё через границу сбегать.

Все трое как-то недовольно посмотрели на Изумрудную драконицу, но та лишь скривилась и недовольно попросила:

– Вот давайте без нравоучений, у нас нет на них времени.

– У тебя будет целая вечность на переосмысление своей жизни, когда тебя поймают раделийские охотники, – припечатала Маиели. И обратилась ко мне с радушным: – Идёмте, Ари. Хотите чаю?

* * *

Странную печать получил семилетний дракон Дарат. Как – неизвестно. Патрульные драконы нашли его на границе, принесли в госпиталь, а те передали в приют Маиели, когда стабилизировали состояние ребёнка и не сумели выяснить, что с ним случилось.

Самого мальчика привели сюда же, в светлый, наполненный цветочными ароматами и многочисленными растениями в глиняных горшках кабинет.

На меня не по-детски серьёзный, хмурый мальчуган взирал настороженно и почти враждебно, но воспитательницам доверял, и когда те попросили снять свободную светлую рубашку с короткими рукавами, Дарат подчинился и повернулся ко мне спиной, открывая плечо и наложенную на кожу печать.

А я… как поднималась с диванчика, так и застыла в полусогнутом положении, во все глаза уставившись на символы.

Кожа была красной и припухшей, грани печати покрылись рубцами, словно её попросту вырезали на коже ребёнка, и разглядеть контуры оказалось непросто, но…

Я узнала её мгновенно. С первого взгляда. Узнала раньше, чем увидела целиком, чем поняла, почему перестала дышать, распахнув глаза от немого ужаса.

Я знала её с самого детства. Я узнала её задолго до того, как стало ясно, что я не маг, а чародейка, и моё призвание – работа с печатями.

Я знала её… и ничего не знала о ней.

– Ари? – позвала Гинерва, вырывая из оцепенения, но не в силах вырвать из потрясённого напряжения.

– Что-то не так? – не смолчала и Маиели. – Ты её знаешь?

Остро реагируя на сгущающуюся атмосферу, мальчик-дракончик задрожал и попытался отойти подальше от пугающей его тёти.

К сожалению, я была не в том состоянии, чтобы успокаивать его. Самой бы успокоиться.

Разогнувшись, шагнула к Дарату, коснулась его спины похолодевшими костяшками пальцев, размещая лёгкую успокаивающую печать.

Он перестал дрожать мгновенно, я – нет.

– Мне неизвестно, что за свойства у этой печати, – прохрипела чистую правду, не в силах отвести взгляда от знакомых до боли линий. – Но я попытаюсь снять слепок и… она свежая, должно получиться…

Уверенности не было, как и чёткого понимания своих действий. Я путалась в собственных мыслях, теряла себя в пространстве чужого кабинета и панически нуждалась в якоре, хоть в чём-то стабильном и понятном, за что можно было зацепиться телом и сознанием.

– Неизвестны свойства, но не сама печать? – понятливо уточнила хозяйка приюта.

Неопределённо качнув головой, беспомощно огляделась. Сквозь расплывающуюся перед глазами реальность увидела рабочий стол. Подняв руку, притянула несколько чистых листов из стопочки в креплении и простой карандаш.

Символ в уголок – и бумага стала крепкой, как камень.

Движение кистью, энергетический поток – и на пол упала печать, окутав кабинет полупрозрачным голубым сиянием сканирующей магии.

Простые привычные действия – я отчаянно пыталась успокоиться и не наделать ошибок.

Вдох, выдох, вдох.

– Не бойся, – попросила дракончика, – я не сделаю больно, но, возможно, будет чуть-чуть щекотно.

– Я не боюсь щекотки, – насупился он.

– Молодец, – мои губы дрогнули в улыбке, – а я боюсь. Очень сильно.

И, усадив Дарата на стул, адептка Академии Чародеев приступила к долгой работе.

Печать сменялась печатью, зачарованные карандаши царапали бумагу, под моим пристальным контролем перечерчивая схему за схемой прямо в гудящем от количества выпущенной энергии воздухе, хрустальная ваза на столе Маиели взялась тихо звенеть, вынудив меня, бросив на неё короткий взгляд, поведать хозяйке приюта:

– Кто-то фиксирует магический уровень твоего кабинета.

Отворачиваясь, увидела, как драконица потрясённо уставилась на цветы.

В итоге примерно час спустя я имела всеобъемлющую картину происходящего. Я эту печать разложила по символам, а каждый символ – по энергетическим вкраплениям. Просканировала от и до.

Но соединить всё в единую картину и ответить на одних из главнейших вопросов своей жизни не успела.

Голоса и смех на улице стихли как-то поразительно резко. Затем послышался странный нарастающий шум, словно гул ветра, и через несколько секунд я смогла понять, что такой звук издают громадные крылья.

Ещё через секунду над территорией приюта нависла огромная тень.

Я только и успела, что повернуться к окну, как вновь стало светло и ясно.

– Первородное пламя тебе, – безмятежно сообщила Гинерва поднявшейся Маиели.

Грохот выбитой двери!

– Маи! – разъярённый рык потряс здание до основания.

И внутрь мгновенно ставшего маленьким кабинета ворвался дракон.

Высокий, широкоплечий, мускулистый, облачённый в чёрный военный мундир, с волнистыми чёрными волосами, убранными в низкий хвост на затылке, и пылающими чёрными глазами с вертикальными алыми зрачками.

Огромный, больше даже Нэрена, но проблема в том, что я уже видела этого дракона, причём как раз с Нэреном, и тогда мне тоже бросился в глаза его пугающий размер…

Но если тогда у нас не было возможности поговорить, то сейчас монстр, бегло цепко оглядев Маиели, убедился, что с драконицей всё хорошо, и повернулся ко мне всем телом, чтобы наградить тяжёлым немигающим взором.

На меня смотрел адмирал военно-морского флота Хайрассы Рдаен Манфред.

Тот, кто по всем законам должен был как минимум взять в плен принцессу вражеского государства, обнаруженную на территории его собственного, но почему-то не спешил действовать и лишь смотрел, неожиданно без агрессии, злобы и ненависти, а с глухой, непонятной мне грустью.