Хозяйка дома в лесу безвременья

– Я… – Наталья беззастенчиво оглядывала пришельца.

– В дом позовёшь?

– Ээ…

– Ну да, ну да. Незнакомы ж мы. Леший я местный. Леса этого хозяин. Акимычем кличут.

– Леший Акимович? – уточнила Наталья с глупым видом.

– Нее, Северьян Акимович. Можно просто Акимыч, – леший оскалился деревянными зубами.

– А я – Наталья. Пройдёмте в беседку, чайку попьём.

Страх уступил место любопытству, тем более, что лесовушки предупреждали о скором появлении лешего.

В беседке уже был накрыт стол для чаепития – Демьян расстарался. Домовой обнялись с лешим как старые приятели:

– Ещё скрипишь, трухлявый пень?!

– Ну я смотрю, тебя тоже время не щадит, хозяйский приживалка.

Они были рады друг другу, обменивались шуточками, рассказывали Наталье истории из своей прошлой жизни, из жизни лесных обитателей. Наталья и не думала, что в лесу живёт так много разного народу.

– Жило, – поправил леший. – раньше лес был больше. Гораздо больше. Лет двести назад жили тут два барина и из-за леса всё судились, и пакостили друг другу не жалеючи. Ты помнишь, Демьян?

– Ну как же, помню, – вздохнул домовой. – сколько лесу пожгли, дриады по двое-трое в одном дереве долго жили, пока молодняка наросло.

– Ага-ага! Так вот: и малину и землянику только у соседа собирали и дрова запасали, столько крестьян тут в той войне полегло – считай от каждого по полдеревни. Ненавидели друг друга люто! Да только дети тех хозяев прям в суде предстали перед ними: вот, де: любим, страсть как, жить друг без друга не можем! Ничего не осталось, как поженить детей – невеста-то тяжелая уж была. Отдали им тот лес с двумя деревнями в приданое.

– Да только люди в тех деревнях – кто отца потерял, кто мать, кто мужа. Не простили молодых, озлобились на них. И не было молодым от тех деревень проку: доходу не приносили, крестьяне скотину губили, лес вырубали, браконьерничали, пьянствовали. Молодой барин и так и так пытался, а – бестолку. А когда мальчонке ихнему около десяти было, его, как зверя дикого, мужики в лес загнали, гоняли, пока не обессилел, да так вон, возле речки, где сейчас мосток, собаками и затравили.

Наталья от ужаса закрыла рот руками, осенённая страшной догадкой, чтоб не закричать:

– Это Санька был? Скажите, Санька?

Домовой кивнул, не поднимая глаз:

– Барин, когда сына нашёл, поседел сразу, принёс то, что осталось домой, барыня тут и свихнулась. Барин сам и гроб сколотил и сына омыл и слова с того дня не сказал. Да только всех крестьянских детей собрал в своём доме, закрыл и поджёг. А сам повесился. Вой людской стоял по всей округе. Нынче на том месте церква стоит, – добавил он уже тихо.

Наталья обхватила голову руками:

– Так вот почему он к этому месту привязан, по мостику этому ходит. Только почему он ходит в деревни не которые тут рядом, а, возможно, в разных концах страны находятся?

– А потому, – за спиной раздался звонкий Санин голосок, – что там сейчас потомки тех, кто был невиновен в тот день. Некоторые остановить тех мужиков пытались. И я перед ними этот грех и замаливаю.

Наталья огромными глазами смотрела на Саньку:

– Бедный ребенок! Ты ж не виноват в этом! Ты ж им плохого не делал! И родители твои!

– Ну прокляли-то они меня! – Санька обошел беседку и сел за стол. – Я пытаюсь понять, кто этот потомок из людей вокруг меня. И когда нахожу, пытаюсь загладить свою вину ценой собственной жизни. Иногда получается, иногда нет.

– Семён понятно. А баба Тоня?

– Так мамка моя. Была.

– И что случилось?

– А там первая мировая война началась, старшего брата призвали ратником, да там он и погиб.

– Так мы к бабе Тоне ходили в какой год, получается?

– Тысяча девятьсот сорок второй, – Саня опустил глаза.

– О, Боже! Так она мне про Великую Отечественную, а ей про ту, что сейчас!

– А ты как погиб?

– Да я как всегда – по глупости. Коров возле леса пас, да заснул. Чего-то они испугались, да ринулись от леса, да меня и снесли. И я с обрыва вниз кувыркнулся, видимо, шею и сломал. Так вот опять меня тропа вывела до мамки, да понять пока не могу, что мне для неё сделать, чтоб отпустило, чтоб ту дорожку закрыть.