Огнем и вином. Хроника третья

Лютобор, отбивший себе все бока о спину юного чародея, терпеливо молчал. Настроение у него, не смотря на неудобства похода, было приподнятое. Как существо, живущее за счет магии, Лютобор знал о трагедии, разыгравшейся в замке, но это не занимало его. Главное, что он опять был на свободе! Вдыхать этот морозный воздух, пока душа твоего владельца то улетает в замогильные дали, то возвращается, – что может быть забавнее? И как это щекочет нервы! Тот, кому за полное избавление от плена нужно еще послужить, вдруг по собственной глупости устремился через Ворота Смерти. А Лютобор в самый последний момент, когда возвращение в мир живых может стать невозможным, одним усилием воли втянул Илью обратно.

Лютобор поворочался в ножнах, и чихнул.

Черниградский кремль рос на глазах. Приближаясь, он обретал все более реальные очертания. Распустившийся над ним огненный цветок казался знаменем торжествующей смерти, но в тоже время, было в нем что-то величественное.

Близился час последней схватки.

Лютобор уже вертелся в ножнах, предвкушая славную битву. За последние столетия меч совсем не различал добра и зла. Он чувствовал лишь единую Высшую Силу, пронизывающую миры и вращающую колесо истории. По большому счету, ему было все равно, кому служить. И философские вопросы не занимали его. Он устал верить в справедливость и мудрость Верховного Бога. Он превратился в того, кто видел наслаждение в убийстве, красоту в смерти, и сам стремился к гибели, проклиная дарованную ему вечность.

Зализный Вовк, вывалив язык, притормозил и, тяжело дыша, прохрипел:

– Эх, горилки бы да сала…

– Ничего, – вздохнул Илья, – если мы выберемся из этой заварухи – будет тебе и самогонка и мясо.

Когда Илья на волке ворвался в замок, схватка была в полном разгаре. Гвардейцы-упыри отступали шаг за шагом, несмотря на то, что берградские богатыри косили направо и налево, своих и чужих: да и где их там сортировать, когда они все на одну морду, причем довольно-таки поганую?!

Змей Горыныч, как лицо частное, проведшее весь свой век в научных опытах, в бой не рвался. Даже перспектива с честью для себя потерять лишние и, порядком поднадоевшие головы, как-то не прельщала. Поначалу дракон пальнул пару раз огнем, но когда схлопотал дубиною по рогам от Ивана же Песьего сына, сник, заполз под дубовый стол и притаился, в надежде, что эдакую тушу трудно заметить в заварухе.

Больше всех куражился дед Йог. Порядком захмелевший, вернее, не просыхающий от самой границы, бравый старик гонялся за Кащеем и, время от времени, ловко пинал его под бессмертный зад. Упыри и наемники-гоблины тузили друг друга, почем зря, совершенно забыв из-за чего, собственно, вся эта катавасия. Выбитые клыки и вырванные с мясом клочья шерсти устилали пол, а оплывающие глаза и расцветающие пышным цветом синяки – были лишь самыми легкими увечьями. Зал уже был завален ранеными и трупами, причем и те и другие громко матерились, когда на них случайно наступали.

Обезумевший Лихо кувыркался в воздухе, работал руками и ногами, разбрасывая врагов с непринужденным изяществом. Наемники красиво вылетали в амбразуры окон, вышибая стекла витражей и, со зловещим хрустом позвоночников, приземлялись на заботливо очищенную от снега булыжную мостовую. Некоторые застревали в окнах, и казалось, что стены украшены не только гобеленами, портретами, турьими и лосиными рогами, но и дрыгающимися ногами и руками.

Разлитое вино текло рекой: оно собиралось в лужу возле парадных дверей и струйкой устремлялось вниз по лестнице. Крови тоже было немало.

Пол трясся от ударов сшибающихся бойцов. И вдруг в распахнутые двери, позади мятежников, показались королевские войска. Впереди, с жутким кличем: «Иго-го-го!», неслась Кобылья голова на маленьких, кошачьих лапках, и оскал желтых зубов, и безумие лиловых глаз – сметали всех с ее пути. За ней мчались закованные в медные латы рыцари печального образа, то бишь: немытые, небритые и голодные. Их изможденные лица вселяли страх. Наемники Кащея сразу поняли, что они оказались на пути к еде и, если не сдаться сейчас, то их попросту растопчут эти орды, ведомые ужасным предводителем.

А со стороны гвардейцев в зал, через одну из потайных дверей, с шумом влетел гигантский волк, с раскрасневшимися глазами и чахлым седоком. Это был Илья, сжимавший в руках меч, мерцающий колдовским светом. Шум битвы на мгновение стих, и в тревожной тишине послышался старческий голос:

– Скольких я зарезал, скольких перерезал! Щас я всем неправым пасти тут порву!

Наемников Кащея охватила паника. Им показалось, что это в руках Ильи хихикает клинок. По залу, как вздох, прокатилось узнавание – Лютобор – безжалостный и непобедимый.

И тут, среди минутного оцепенения, раздался смачный хруст костей – Илья, неожиданно для самого себя мгновенно отреагировал на едва заметное движение сбоку, и рубанул удирающего Кащея по тонкой шее. Голова министра слетела и шмякнулась об гобелены, пачкая фиолетовой кровью изображение боевой ладьи со стоящим в ней великим князем.

– Мать вашу!!! – обиженно взвыло помятое лицо Кащея. – Опять пришивать, девять швов накладывать! Сколько можно талдычить: бессмертный я! – С этим горестным воплем министр подхватил свой кровоточащий обрубок, сунул его под мышку и юркнул в тайный лаз, точно мышь в нору.

Исход битвы был предрешен. Наемники побросали оружие, и только сейчас враждующие стороны заметили, что помещение стремительно затягивается дымом и гарью, а сверху над ними давно полыхает пожар, да угрожающе потрескивают держащие потолок несущие бревна. Первая рухнувшая балка дала сигнал к отступлению. Сражающиеся опустили мечи и кинулись к выходу. Раненые вскакивали с пола и прыгали в окна. Поднялся невообразимый визг и гам.

Старик Йог заскучал. Он присел на край неведомо как уцелевшего стола и, не осознавая, что становится заложником огня, зевнул.

– Уходите! – закричала Кобылья голова. – Иначе все тут погибнем!

Оставшиеся противники смешались друг с другом и рванулись во все двери и незанятые окна.

Курелапая изба вздрогнула, очнулась от накатившей пьяной дремоты, почуяла лапами жар и философски изрекла:

– Фи, геенна огненная! Найду Черенбога, морду ему начищу и в муравья превращу, чтоб знал, как с нами, Йогами, обращаться!

Из клубов дыма показалась баба Яга. Ее глаза светились, как у фурии.

– Я тебе покажу геенну! – заорала старуха на законного супруга. – А ну, пошевеливайся! Забыл, что внутри тебя Светлана прячется?!

– Не мешай. Я Йог на закате эпохи. – сказал старик и отвернулся.

Но когда Йога огрели волшебным помелом, философ вдруг осознал, что дело действительно – дрянь. Вскочив на свои куриные лапы, он метнулся к выходу, подгоняемый своей ведьмой. А следом за ними рухнули остальные балки, и пламя принялось жевать гобелены, оно, утробно урча, лизало столы и портреты, пританцовывало на поверхности кровавых лужиц.

Яга со стариком выскочили из Звездной Башни последними. За ними пылал весь замок. Сверху летели раскаленные черепицы и перекрытия. Казалось, плавились сами камни, и мостовая была как раскаленная сковорода. Все живое стремилось к распахнутым настежь воротам. А рядом с резиденцией Мары бегала Кобылья голова и дико завывала:

– Тревога!!! Тревога!!! Спасайся, кто может!!!

Мимо пробегали гвардейцы и наемники. Башенник Тихон волок в мешке свои регистрационные книги. Маро-Мойка спасал бесценные мочалки, а Дуня волокла мягкую перину.

«Просто мародерство какое-то». – подумал Йог, резво обгоняя Лихо, тащившего на руках труп королевы.

– Да брось ты ее. – посоветовала изба одноглазому.

– Я ее полюбил. – всхлипнул Лихо.

– Ну и дурень! – проворчал старик. – Да это же моя благоверная постаралась, присушила тебя, чтоб, значит, Мара на время забыла о подготовке к походу в наши земли.

– Мне сейчас все равно. – одноглазый был непреклонен. Встряхнув длинной челкой, он добавил. – Есть же на свете живая и мертвая вода, а значит – и надежда!

– Вон моя любовь сзади с метлой чешет – полюбуйся! – усмехнулся Йог. – Где гарантия, что с тобой не случится того же? Умные-то на чужих ошибках учатся.

– А я предпочитаю делать собственные. – огрызнулся Лихо.

– Ну и попутного ветра тебе в затылок. – вздохнул старик.

Илья, восседающий на волке, пытался придать волне хаотично бегущих какое-то подобие порядка, но это у него плохо получалось. Он едва удерживался от гнева, но не рвался в самую гущу толпы, прекрасно понимая, что его попросту растопчут.

Умнее всех оказались берградские богатыри. Они выгнали перетрусившего Змея Горыныча из-под стола, оседлали его и, прихватив с собой опьяневшую и хохочущую Василису, поднялись над замком и благополучно покинули эпицентр бедствия.

В тот момент, когда основная масса бегущих оказалась по ту сторону ворот, тяжелые свинцовые тучи, подгоняемые резким ветром, закрыли солнце. На землю упали сумерки. И тут же, словно гнев божий на правых и виноватых обрушилась лавина беспощадной метели. Ветер взвихрил сугробы и обвалил их на головы несчастных, сбивая всех с ног. С неба, словно дождавшись сигнала, полетели снежные хлопья, и все это мгновенно перемешалось в жуткой круговерти

Печные трубы протяжно завыли, флюгера заскрипели, и, не смотря на то, что огонь, точно разъяренная кошка начал плеваться, шипеть и забиваться в углы и щели, спасаясь от разыгравшейся стихии, паника продолжала расти. Рогатых, мохнатых, хвостатых и остроухих обитателей замка отрывало от земли, поднимало в свинцовое небо и кидало на тлеющие черепицы башен. Крики и стоны сливались с природными шумами, и во всей этой какофонии чудилась чудовищная симфония разрушения. Леденящая кровь музыка Смерти. Чудилось, что вострубили тысячи труб, и где-то, под яростный бой барабанов, шумно вздохнул орган, вспоминая древние слова проклятий и реквиема. Дружно плакали флейты, но их тонкие голоса заглушало безумие скрипок. И все это грозило разорвать мозги на тысячи осколков и расшвырять по всему Марогорью в назидание потомкам. Боги никогда не прощают цареубийства.

Земля и небо превратились в единый протуберанец, вихрящийся и затягивающий в себя все живое, всасывающий через открывшуюся воронку первородного хаоса живых и мертвых.

Илью сдернуло с Зализного Вовка, подхватило и швырнуло вслед за вопящими от ужаса гвардейцами-упырями. Парень вцепился обеими руками в магический меч, он верил, что весь этот кошмар кончится с минуты на минуту – не может ужас продолжаться вечно. Но здесь, в центре воронки время текло как-то по-другому. Да и все вокруг стало мало походить на центр урагана.

– Вот мы и встретились, – бухыкнул в человеческих руках Лютобор, – демиург хренов!

Илья сощурил глаза и различил мчащегося навстречу незнакомца с развевающимися длинными волосами и тоже сжимающего в руках магическое оружие, окруженное белым сиянием. Облик человека был страшен, но лицо почему-то знакомо. И тут Илья вспомнил, что именно это лицо он на маленьких иконах в доме Яги. Это был Бог. Тот самый, что сотворил, поднял со дна океана эти земли, тот, кто вдохнул жизнь в первые племена. Илья содрогнулся, он не хотел идти против творца этих миров, но воля его была подчинена Лютобору, а сам демиург, казалось, был на стороне небытия. Он пришел покарать неразумное племя. Не разбираясь, он решил стереть с лица земли и Черниград, и всех его обитателей, ведь был нарушен закон: убита королева. А только страх перед наказанием может удержать людей и нежить от новых кровавых преступлений. Гнев божий должен быть нагляден, он обязан внушать трепет!

– Лютобор? – с удивлением спросил бог. Сияние померкло, и Илья смог различить бездонную глубину демиурговых глаз, в которых пылала вселенская боль и мировая скорбь.

«Никогда бы не подумал, что люди и боги могут испытывать сходные чувства. – удивился Илья. – Эх, если бы мы оказались равными да в другом месте, хотел бы я просто поболтать с этим существом, прошедшим, как видно, одной из самых тернистых дорог познания».