Наблюдатель. Фантастическая правда, или Второе пришествие Христа

Книга 1. В точке творения мира

Персонажи: Саваоф – Бог; Иисус – Возлюбленный Сын Бога; Михаил, Гавриил, Серафим – архангелы; Андрей Первозванный – апостол, возведенный в ранг ангела; Меон – брат Саваофа, Князь Тьмы; Люцифер – падший ангел, посол Меона; Берг, Дар, Эйн – руководители научных направлений в Точке творения мира; Андрей Иванович Кручинин – Наблюдатель. профессор, квантовый физик.

Картина первая

Точка творения мира, 10 миллиардов лет после Большого Взрыва.

Михаил попытался задержать Иисуса перед кабинетом Саваофа, но тот не послушался.

– Который раз говорю тебе, Михаил: папа разрешил мне бывать у него в любой час и минуту, когда захочу. Он ведь и тебе об этом говорил. Ты забыл?

– Я помню, малыш, но он теперь занят. Очень занят. Меон, дядя твой, как всегда, готовит каверзу…

– Мой дядя ты, а не Меон, – воспротивился Иисус. – И я люблю тебя, дядька, люблю херувимов, архангелов. Но, не обижайся, больше всех я люблю папу. Он такой клевый.

– Боже мой, где ты нахватался таких слов? На тебя плохо влияют эти букашки из захолустья Млечного пути. Кстати, что ты нашел в них интересного?

– Они тоже клевые. Смешные… И милые.

– Твое внимание к ним заметил Люцифер – предупредил Михаил мальчика. – Знаешь ли ты, что он следит за твоими полетами в те края?

– Я как раз об этом и хочу поговорить с папой. – И вновь в Иисуса влетела смешинка. – Ну, ладно, дядька, мы с тобой заболтались… Би-би! – изобразил он звук клаксона. – Посторонись, задавлю!

И въехал на изрядно помятой конусовидной капсуле в кабинет отца.

Михаил нежно поглядел ему вслед и вздохнул:

– Одна отрада на проклятой работе. – И сам себя спросил. – Но что такого вдохнул в него Он? Такой светлый малыш, клевый… – И замахав руками, пробурчал. – Ну, вот, и ко мне прицепилось!

Отец слышал толкотню в приемной и догадался, чем они вызваны. Он переключил кнопку наблюдения за Вселенной на диспетчера, оттолкнулся от стола и выкатился в кресле в уголок кабинета, где обычно встречался с сыном. Там в кадушках росли огромная пальма и фикусы – подарки Иисуса, доставленные им с Земли. Иисус, отчаянно нажимая на визжавший клаксон, отпустив баранку и подняв руки, чуть не врезался в кресло отца. Глаза его сияли:

– Папа, дядька не пускал! Но я знал, что ты ждешь меня. – И тут же в его зеленых глазах застрял вопрос. – Ты, правда, ждал меня?

Отец подхватил Иисуса, прижал к себе.

– Папа, папа, ты же раздавишь меня!

Иисус удобнее устроился на коленях отца.

– Где ты устряпал свое средство передвижения? – Отец покосился взглядом на капсулу.

– Это козни Люцифера. Он и его приспешники то комету подставят на моем пути, то астероид.

– Приспешники?.. Ты, прямо, как профессор: такие слова употребляешь… И с чем именно ты столкнулся?

– Ну, папа, разве это так важно. Я хочу спросить тебя…

– Выкладывай, сынок.

– Скажи, почему они меня преследуют? – Иисус, пытливо заглядывая в глаза отца, копошился пальцами в его бороде. – Хочешь, я косички в ней сплету?

– На какой вопрос мне ответить в первую очередь?

– На второй.

– Нет, косичек не хочу. В конце концов, я не леди из Африки.

– А кто такая леди?

– Позже узнаешь.

– Почему позже, а не сегодня?

– Потому что пока в Африке еще нет леди.

– А, понял, она – в будущем. Как бы я хотел, папа, знать, как и ты, что произойдет в будущем.

Отец опять крепко прижал Иисуса к груди. Он прикрыл глаза, а, может, и спрятал их от сына. И сердце его в этот миг будто бы кто-то лизнул шершавым языком, отчего оно на мгновенье замерло, приостановилось, затем застучало часто, невпопад. Знать будущее, подумал он, – есть ли мука горше!? Знать наперед испытания и страсти, выращиваемые сегодня его сыном – можно ли это вынести!? Ему захотелось помолиться, но кому, кому он станет молиться, если все молятся ему? Он не первый раз испытывал чувство раскаяния за свою, как казалось ему, будущую уступку сыну, он предчувствовал, предугадывал эту уступку, но одновременно и судьба созданного им мира великим гнетом давила на него и – тоже казалось ему – требовала жертвы. Как он хотел в эти минуты обратиться к кому-нибудь с просьбой и за советом, но, увы, никого не было перед ним. Одиночество…

– Так почему они преследуют меня, папа? Я их раб?

– Как тебе пришло такое в голову? Свободен не тот, кто избавлен от слежки, а тот, кто, зная о ней, действует, тем не менее, в соответствии со своей волей.

– Ага… Куда бы я ни направился, они всегда тут как тут. Гогочут, корчат рожи, высовывают языки. Бросаются астероидами, науськивают кометы.

– Сынок, ты надежно защищен от их выпадов. Я могу посоветовать только одно: не обращай внимания. В крайнем случае, покажи и сам им язык…

– Ой, папа, ты, правда, клевый. Я так и сделал: показал им язык. Но разве ты не можешь приказать, чтобы они перестали дразнить меня?

– Не могу. Они тоже не рабы.

– Не говори так, папа. Ты можешь всё!

– Ну, хорошо. Но скажи, что тебя так привлекает на Земле? Ведь это всего-навсего песчинка в мироздании. Меньше песчинки.

– Там всё так красиво. Я во многих местах побывал, но Земля, по-моему, лучшее твое творение. Сначала мне больше всего нравились цветы, потом я полюбил птиц и шмелей.

– Шмелей? Почему именно шмелей?

– Они не рабы: ничего и никого не боятся. Потом я полюбил лань. Когда я первый раз встретил ее, она так удивленно глядела на меня. Глаза у нее большие и доверчивые. Она отщипнула немножко травы и принесла ее мне. Я рассказал об этом твоему камердинеру, но он только укоризненно покачал головой.

– Почему ты назвал Михаила камердинером, разве ты не любишь его?

– Ну, что ты, папа, я очень люблю дядьку, однако он часто бывает занудой.

– Просто у него много забот. Ну, конечно, и характер… Он нуждается в отпуске, в лечении, я не раз предлагал и то, и другое, но он не допускает и мысли оставить меня без опеки. Он настоящий друг и верный товарищ. Прошу тебя, прислушивайся к нему. А теперь, прости, мне надо заняться делом.

– Хорошо, папа… Только у меня есть еще одна просьба.