Русская сила графа Соколова

Мари решительно запротестовала:

– Мне объяснять вам, мой друг, не надо – это будет крайне неучтиво! Государь к нам хорошо относится. – Она улыбнулась своей милой улыбкой, так красившей ее прелестное личико. – Нынешнее приглашение – еще одно доказательство этого расположения, и вы обязаны быть на балу.

Соколов ждал именно такого разрешения вопроса, он согласно кивнул:

– Тем более что я обещал наследнику показать несколько фокусов, ну, разные приемы силы.

– Вот и прекрасно! – Мари отложила шитье, поднялась со стула и поцеловала мужа.

Соколов отметил: «Однако в талии за последние дни Мари значительно прибавила!»

Вслух произнес:

– Может, на эти немногие дни, что остались до моего отъезда, поживем в тиши нашей усадьбы?

Мари отрицательно покачала головой:

– Нет, не могу! Мне там все будет напоминать о несчастном Буне…

Буня – некогда знаменитый на всю Россию взломщик сейфов. Отойдя по возрасту и по разочаровании в шниферской профессии, он жил в качестве эконома и сторожа в усадьбе Соколова в Мытищах. Бывший шнифер погиб, ввязавшись в схватку с бандитами, покушавшимися на Соколова, и, возможно, спас сыщику жизнь.

– Хорошо, – Соколов удержал вздох, – будем наслаждаться жизнью в московском доме.

Предлагая укрыться в Мытищах, где не было телефонной связи с Москвой, он преследовал цель отдохнуть от службы. И хотя начальник московского охранного отделения подполковник Мартынов обещал недели на две оставить гения сыска в покое, Соколов в эти обещания давно не верил.

Предчувствия, как всегда, сыщика не обманули.

Но приключения пришли с той стороны, с какой он их не ожидал.

* * *

Началось с того, что страстный коллекционер книжных редкостей Соколов обратился к графине:

– Мари, сегодня хочу заглянуть к букинистам. Зайду к Старицыну в Леонтьевский переулок и к Ивану Фадееву, у которого лавка на Моховой.

Мари, как любая нормальная женщина, не понимала собирательской одержимости. Но человек деликатный и тонкий, она проявляла интерес к занятиям мужа. Каждый раз, когда он возвращался с книжной добычей, внимательно выслушивала его вдохновенные рассказы о находках. Вот и теперь графиня поцеловала мужа в гладко выбритую щеку и весело заметила:

– Надеюсь, Аполлинарий Николаевич, что удача вновь будет сопутствовать вам. Может, что из раритетов попадется?

– А и не попадется – беды нет. Так приятно в старых книгах порыться, полистать тома, прелесть коих уже только в том, что свет они увидали при Петре Алексеевиче или при Екатерине Великой. Меня это приводит в приятное волнение – этот том держал в руках человек, живший двести или триста лет назад. А может, к нему прикасался Брюс или сам Пушкин. Чудо, да и только!

Надев шинель, Соколов пешком – ради моциона – отправился любимым маршрутом от Красных ворот на Манежную площадь.

Если бы он знал, чем окончится эта безобидная прогулка!

Ликование ада и преступный негодяй

Каждый имеет ту судьбу, к которой стремится.

В тот день гений сыска – любитель опасностей и острых ощущений – сполна испытал правоту этой истины.

Впрочем, началось все удачно. На Моховой, 26 Соколов заглянул в неприметную снаружи лавочку. Зато внутри было настоящее пиршество духа: кожаные корешки старинных фолиантов глядели со всех сторон.

Иван Фадеев, бросив покупателей, заспешил навстречу Соколову, ласково улыбнулся, с места в карьер начал:

– Для вас, Аполлинарий Николаевич, нарочно кое-что держу. Глядите, это два указа, собственноручно подписанные Петром Великим.

Соколов принял большого формата лист, писанный наверняка под диктовку государя указ:

«Генваря 27 дня 1723 года Его Императорское Величество, будучи в городке, что на реке Яузе, указал именным своим указом, чтоб запретить во всем государстве из сосновых, годных для строительства лесов, которые в отрубе от корени до 12 вершков, выдолбленных гробов не делать, а делать хотя и сосновые, но только из досок сшивные, а долбленые и выделанные делать гробы из еловых, березовых и ольховых лесов… Петр».

Сыщик произнес:

– Иван Михайлович, вещица сия редкая, я ее приобрету.

Фадеев отозвался:

– Ваше сиятельство, а вот еще один указ весьма любопытный, с собственноручной подписью государя и к тому же прекрасной сохранности…

Соколов прочитал:

«О НЕДЕЛАНИИ ДУБОВЫХ ГРОБОВ

Его Императорское Величество указал: хотя дерево луб к непотребным и ненужным делам рубить весьма запрещено, однако ж и за таким презрением еще делают гробы дубовые. Того ради из Синода во все епархии послать подтвердительные указы, дабы священники нигде никого в дубовых гробах не погребали. Петр. Декабря 2 дня 1723».

– Любопытно, это тоже возьму!

Фадеев продолжал:

– А уж мимо этой редкостной штучки в марокеновом переплете, тисненной на рисовой китайской бумаге, вы, Аполлинарий Николаевич, никак не пройдете.

– Этот экслибрис цветной печати с розовыми цветочками мне знаком. Книжица из библиотеки убиенного злодеями во втором году министра внутренних дел Дмитрия Сергеевича Сипягина. Мой отец в самых дружеских отношениях был с этим замечательным человеком.

Фадеев закивал крупной головой:

– Да, простой, душевный, и книжник был превосходный, царствие ему небесное! Большой любитель редкостей. Когда в Москве оказывался, всегда ко мне захаживал.

Сыщик отозвался:

– За то и убили, что был хорошим. Негодяи-революционеры лучших выбирают, чтобы Россию больнее ранить.

Он открыл титульный лист, прочитал: «Находка в склепе, или Похождения преступного негодяя». Вышла в Петербурге в 1771 году.

Фадеев убеждал:

– Не обессудьте, ваше сиятельство, такая превосходительная вещица, что дешевле тридцати рублей отдать просто нет возможности, право! Единственно известный экземпляр.

Соколов весело посмотрел на Фадеева: