Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

И бастовали, и полтину из хозяина вышибали, не понимая и не интересуясь тем, что эти полтины пошли бы на развитие промышленности, на строительство домов призрения для стариков, на строительство больниц и жилья для самих же рабочих.

Но не жалованье рабочих волновало смутьянов. Действительно, с какой стати им благо этих людишек с грубыми душами и заскорузлыми руками? У смутьянов была своя цель, сладкая, манящая, как греза юноши о прелестной красотке. Им страстно хотелось возвыситься над серой толпой, им хотелось власти.

Вот и мутили народ, и собой рисковали, и неопытную, с болезненной душой молодежь подбивали на дело страшное, кровавое: на убийство чиновников. Это вам уже не полтинничек, это уже потрясение умов, до полного затмения разума и совести!

И благополучная империя, одна из самых богатых и быстро развивающихся в Европе, если пока не закачалась, то почувствовала болезненные толчки.

Тем, кто был призван охранять устои государства, пришлось напрягать ум, усиливать деятельность в борьбе со зловредными элементами.

Полицейская стратегия

Москва понравилась Азефу. Беспрерывное движение саней, карет, куда-то несущиеся толпы людей – просто замечательно, здесь легко раствориться, это не захолустный Карлсруэ, где живешь словно в аквариуме – весь на виду.

Уже в первый день пребывания в старой столице Азеф позвонил в охранное отделение, где как раз находился его непосредственный начальник – руководитель Особого отдела Ратаев. В Особом отделе служили двенадцать чиновников и три «машиниста», которые печатали материалы на пишущих машинках. Документов был океан, только секретных и совершенно секретных более двадцати тысяч в год, и поток их возрастал.

Ратаев сказал:

– Вам отведены конспиративные апартаменты в гостинице «Альпийская роза» на Софийке. Портье назовете имя: Виноградов. Я буду у вас после шести. Ждите.

Ратаеву не терпелось поговорить с Азефом, но разговор с интересным агентом пришлось отложить до вечера. Дело в том, что Зубатов назначил совещание, на котором обещал присутствовать сам министр МВД Сипягин, прибывший из Петербурга для встречи с градоначальником великим князем Сергеем Александровичем.

* * *

Когда-то, за полтора десятилетия до описываемых событий, Зубатов, еще гимназистом, примкнул к революционному кружку, был задержан охранкой и быстро образумился. Поняв зловредность революционеров, он с легким сердцем поспешил всех их сдать.

Сережа Зубатов по окончании последнего, то есть седьмого, класса гимназии поступил на службу в полицию. Зубатов оказался человеком умным, страстно полюбившим полицейскую службу, а главное – он блистал великолепным организаторским даром.

Сам государь ставил в пример Зубатова, отличал его. И вот теперь в его кабинете появились важные персоны – Сипягин и его товарищ (заместитель) фон Плеве. За столом сидели еще с десяток чиновников.

Зубатов глядел в лицо министра и не опускался в кресло.

– Мы говорили о том, что, вопреки усилению работы по ликвидации, революционная обстановка накаляется, антиправительственное движение становится массовым, в недрах партий зреет террор. Надо что-то менять в нашей деятельности, иначе неизбежно грядет революция – страшная, кровавая, бессмысленная!

Сипягин был добродушным человеком. Вот и теперь он улыбнулся в пушистые седые усы:

– Террор – явление страшное, варварское. Но хочу слышать главное: что мы должны противопоставить? Усилить репрессии?

– И это тоже! Однако время упущено, теперь одними репрессиями не справиться. Толпа готова взбунтоваться, теперь нужны иные меры, более тонкие.

Сипягин шевельнул бровями:

– И что, Сергей Васильевич, вы предлагаете?

– Первое: необходимо разлагать революционное движение изнутри. Пусть возникнет взаимное недоверие, пусть пойдут склоки. Мы должны знать все, что происходит в революционных рядах, и предупреждать преступные намерения. Осознав свое бессилие и бесперспективность борьбы, многие отойдут от революции.

– А второе?

– Надо вбить клин между социалистами, которые замахиваются на святое – на самодержавный строй в России, и пролетариями. Этих прежде всего волнует экономическая сторона. Накорми досыта рабочих и крестьян, поддержи их требования по охране труда, сократи рабочий день, и революционеры останутся в одиночестве, без поддержки масс.

– А вы не пробовали вербовать или подкупать социалистов, вышедших из среды интеллигенции? – спросил хранивший до этого момента молчание Плеве.

– Чем интеллигентней человек, тем труднее с ним работать. А что делать, скажите, с людьми творческих профессий? Ведь порой, как поэт Бальмонт, напрямую призывают пролетариат к оружию. Теперь вообще стало поветрием, стадным инстинктом, гнусить по поводу «затхлой обстановки в обществе», вздыхать о якобы бесправных трудящихся.

Сипягин согласно кивнул:

– Да, такие, как Максим Горький, откровенно воспевают деклассированную рвань, которая якобы тоже задыхается «в душной атмосфере самодержавия». Хотя отлично знают, что подонки и уголовники будут существовать во все времена.

– И еще громадные гонорары получают за писанину, – поддакнул Ратаев.

Сипягин вопросительно посмотрел на Зубатова:

– И что конкретно вы намерены предпринять?

– Надо резко увеличить ассигнования на работу охранных отделений!

– Асси-гно-ва-ния! – протянул Плеве. – Каждый год в смету охранных отделений закладываются большие деньги, но агенты ваши слишком быстро идут в расход, ибо их разоблачают революционные товарищи. Только что в Тифлисе революционно настроенные рабочие расправились с двумя своими коллегами, осведомлявшими полицию, подобное произошло в Москве, Баку, Екатеринбурге, Саратове…

Сипягин согласно кивнул:

– Я тоже знаком с печальным списком разоблаченных агентов – он велик. Редко кто год-два осведомляет, а потом неизбежно следует провал: преступники получают достаточно фактов, чтобы высчитать агента. Стоит ли в них много вкладывать?

Зубатов рассмеялся:

– Вы, Дмитрий Сергеевич, и мой пример могли бы привести, я был быстро разоблачен. А знаете почему? Потому что наши следователи, желая добиться полного признания вины, выкладывают арестованным такие сведения, которые сдирают маску с агентов. Да, да, полицейские чины по скудоумию и неосторожности сами разоблачают секретных агентов. – И задушевным тоном продолжил: – Я учу подчиненных: вы должны смотреть на секретного сотрудника, как на любимую женщину, с которой находитесь в тайной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный шаг, и вы ее опозорите.

Ратаев поддержал:

– Именно так! Надо вербовать (или засылать) в революционные партии и кружки как можно больше секретных агентов и работать с ними с возможной осторожностью. Идеальный сотрудник – находящийся возле руководителей революционных партий, в полной мере владеющий их замыслами, но сам не входящий в это руководство.

– А почему не входящий в руководство? – спросил Плеве у Зубатова.

– Потому что мы в принципе против провокаций, а руководителю этого не избежать. Получится, что наш сотрудник назначает террористический акт, а мы арестуем исполнителей. Они, как чаще всего случается, все на следствии выкладывают и показывают на сотрудника. Что мы должны делать? Его, чтобы он не был разоблачен партией, тоже бросать за решетку? Нет, наш человек должен быть рядом, но не должен принимать решений и отдавать приказы. Такой сотрудник имеет шансы долго оставаться неразоблаченным.

В кабинете повисла тишина, все переваривали заявление Зубатова. Наконец, Сипягин отозвался:

– Запомните, господа, эти слова, в них много мудрости! Энергично работайте в этом направлении, и я в ближайшее время доложу государю о состоянии дел. Успехов вам на благо России. – За руку простился с Зубатовым, остальным отвесил поклон и вместе с Плеве удалился.

– Провожу начальство до саней! – сказал Ратаев.

Секрет успеха

Приятное знакомство

Ратаев вернулся в кабинет Зубатова. Тот пил чай, вылавливая ложечкой карамель из красной банки, увешанной золотыми гербами и украшенной надписью: «Товарищество А.И. Абрикосова и сыновей в Москве». Пригласил:

– Садитесь, выпейте чашечку.

– Спасибо, Сергей Васильевич, нет времени. С вашего позволения, отправлюсь на встречу с агентом…