Постельничий крикнул:
– На колени!
Вздрогнув, поспешно опустился юноша на пол.
– Отвечай, тебя спрашивает батюшка-государь!
– Дворянин я безродный. А забрел я сюда невзначай, гонялся за коршуном… Задрал он курицу на монастырском дворе… Чернецы меня послали. Прощенья прошу, батюшка-государь, не своей волей пришел я сюда!
– У кого же ты, неразумное чадо, под кровлей живешь, и кто тебя кормит и одевает да к порядку и благочестию приучает, и како царя и князя чтить и его воле преклоняться вразумляет? Кто?
Юноша взволнованно, с молящим взглядом, обратился к царю:
– Не пытай меня, государь!.. Безродный я!..
Лицо Ивана Васильевича нахмурилось.
Опять вступился постельничий:
– Отвечай государю без утайки.
Юноша, опустив голову, безмолвствовал.
Государь удивленно пожал плечами.
– Отведи для допроса к Борису Годунову.
Постельничий, поклонившись до земли царю, взял за рукав совсем растерявшегося парня и увел его.
* * *
Стиснутая со всех сторон густым еловым лесом поляна. Полдень. Солнце легло на красноватое стволье и сизо-зеленые хвойные лапы, ровными рядами многоярусно выпиравшие из толщи ельника. Пронзительно покрикивает иволга. Кружатся на солнце белоснежные бабочки. Пахнет разомлевшей от зноя смолой.
Сюда тайно собрались беглые крестьяне, предводимые Семеном Слепцовым, – мужики из усадьбы князя Шуйского.
– Теперича, братцы вы мои, – божьи мы люди, не княжеские… Довоевался наш государик… Исть народу неча стало. И то сказать – не двужильны мы… Живем – дай Бог терпенья! Юрьев день и тот Богу душу отдал!
– Знамо, Митрич, – не от радости в лес ушли: обедняли! Борода у нас с помело, а брюхо голо.
– Чего там!.. Юрьев день знатно бояре слопали. Куда ныне податься?! Вертят нами, как хотят. Словно бы и не люди мы.
– Так и этак, мои родимые, бросайте все – и айда за мной! Сведу я вас к одному человеку. Вольной жизнью заживем! Пра!
Старичок древний Парамон перекрестился, тяжело вздохнув, сказал:
– Война-то, знать… на роду писана батюшке Ивану Васильевичу… Да и без толку, Бог его прости!.. И-и-их! Помереть бы уж, што ли! Вот уж истинно: не молодостью живем, не старостью умираем.
– Чего для помирать? Пошумим еще… Жизнь трудна, а умереть тяжелее. Не для того Господь нас сотворил, штоб, не живши, помирать. Уйдем в лес.
– А кто тот человек, о коем ты нам, Семен, сказываешь?
– Иван Кольцо прозывается… бывалый, парень хоть куда! Задорный, отважный, а главное – готов голову сложить за правду. Горячий! Новый человек. Невиданный.
Двинулись мужики в чащу леса. Вожак, Семен Слепцов, впереди. На вид будто и неказистый, но юркий, веселый; был он в походах, воевал в Литве, Ливонии.
Немало всякого перевидал и однажды встретился с московским человеком, дерзким и на других не похожим.
– Земля наша добрая, крепкая, – говорил он Семену, – на ней не пропадешь, да лишку народ-то смирен, несмел, силы-де он своей не знает. Задумчив наш народ, вот и страдает. Гляди, что сотворилось! Конца света мужик стал ждать! Нешто это можно! Восстаньте! Не спите!
Он говорил Семену будто и о том, что коли царство Русское большим стало и уделов княжеских в нем уже нет, то и сила мужицкая выросла непомерно… Рязанец да нижегородец теперь одна плоть, одна душа, одна пятерня, а коли все вместе удельные мужики теперь поднимутся – грозе небесной уподобятся.
– Это надо бы вам понять, убогие овцы! Человек тот молодой, но грамотный, – сердито ворчал Семен, передавая его слова своим односельчанам, когда они начинали падать духом.
– Забавно говоришь! – отвечали ему. – Да токмо невразумительно. Мужик – птица малая, да и несогласная. Смешно! «Одна душа»! А вона вчера ясеневские дубьем поколотили сережинских. Семеро, Господь их прости, в той схватке Богу душу отдали. Вот те и «одна душа»! Согласия нет, да и не будет. Разные головы! А ты нам толчешь, как в ступе, одно и то же: «непомерная сила, непомерная сила». Буде попусту мозги наши затуманивать! Говори прямо: не под силу стало ярмо дворянское. Вот и все, а дальше мы и сами разберемся.
После этого еще яростнее, с упреками в слабости набрасывался на своих односельчан Семен Слепцов. И вот теперь он все же настоял на своем: из деревни Теплый Ключ, в вотчине князя Шуйского, почти все мужики пошли за ним в лес. Что-то подсказывало им, будто Семен и впрямь учит добру, да как-то и самим-то становилось день ото дня яснее, что от хозяина вотчины их – царского слуги Василия Шуйского – добра не жди. Чем дальше, тем тяжелее посошному люду, а царь далеко, да и не станет он на сторону крестьян… Такого дела никогда не было. Наоборот – коли поднимешь голос да на рожон полезешь, то и плетей со всех сторон не оберешься и на дыбу попадешь.
Сам Бог велел распрощаться с боярской вотчиной и уйти, куда глаза глядят.
Долго ли, мало ли шли, но в одно прекрасное утро очутились лицом к лицу с Волгой.
Семен забрался на самый высокий отрог и воскликнул что было мочи:
– Вот она, наша родная! Полюбуйтесь!
Стояли мужики и долго молча глядели на Волгу, шири и красоте ее дивуясь, а Семен, помолчав немного, еще громче крикнул:
– Не обидел меня Господь памятью. Привел вас, братцы, куда надо! К Волге-матушке! Она – заботлива.
Широкая, спокойная в своем величии древняя река подняла в людях гордые мысли. Кругом небо, зелень, вода – вот где познаешь, что не для неволи рожден человек.
Мужики обступили вожака вплотную:
– Спасибо, братец! Видим, твоя правда!
Семен рассказал мужикам, что место то, где стоят они, и есть конец их путешествия.
– Взбирайтесь сюда на бугор! Вон взгляните на ту реку, что в Волгу уткнулась. Это – Сура! Река Сура. А на горе, по ту сторону, церковь да и домишки с частоколом. То – Васильгородок. Василий, великий князь, от татар поставил. В сих местах мы и найдем Ивана Кольцо, в диком логове… малость повыше по Суре. В ямах его стан.
Народ шумно приободрился. Взглянули на Семена: лицо веселое, бедовое. Видать, не без причины. Не обманывает.
– Ну, отдохнули, кречеты? Двигаемся дальше!
Спустились по песчаному откосу к берегу Суры, побрели среди кустарника вверх по течению. Тяжеленько: сучья цепляются, ноги вязнут в грязи после дождя; устали ребята – согнулись под грузом котомок, набитых всякой снедью, опираясь на вилы, копья, посохи… Вспотели, покрылись пылью – уж скорее бы до места! На ногах пудами земля.
В темно-зеленой глади воды, когда приблизились к ней, – отражение облаков, застывших на ласково голубом небе. Зашлепала крыльями стая журавлей, поднявшись в воздух. Кругом пышная, вспоенная дождем зелень. На том берегу Суры вековые дубы и вязы – глухо! Птицы слабым писком дают о себе знать. Как-то особенно тиха и задумчива природа.
Слепцов, то и дело оглядывая свою ватагу, приказывал соблюдать величайшую осторожность. Васильский воевода начеку, кругом города стража – ждут нападения казанских татар и черемисов. Казанское царство хоть и покорено но еще немало татарских князей, не признающих власти московского государя. И выходит: опасайся и воевод и татар! Хоронись в зеленях с умом, без шума.