Галактическая Коалиция. Часть 2

– Нет! Ты, наверное, забыла, какая в мире ведется борьба против терроризма. Эти пукалки выявят у нас, как только посылки появятся под рентгеном таможенного досмотра.

– Ты что-то можешь предложить другое?

– Конечно, Собинова. Мы купим все это на месте с полным боевым комплектом. Там, слава Богу, это продается свободно.

– Хорошо, ведь мы военные женщины, – как-то неуверенно отвечала Анна.

Вопреки запретам Ани, Собинова, все-таки упаковала оружие в одну из посылок и отправила ее на свое имя. Аня об этом ничего не знала. Анна сама отвезла посылки на главпочтамт и вернулась под вечер.

– Ты где так долго была?

– По магазинам прошлась. – уклонилась Анна от прямого ответа, – Вот купила еще немного еды. – она стала выкладывать покупки на кухонный стол, – Да, кстати, вот квитанции на отправку посылок, мне сказали, что по ним там, в Сантьяго можно будет получить.

– Отлично, Анна.

Осталось еще ждать одну неделю до поездки. И все это время женщины готовили себя, изучая все, что касается будущего маршрута, на случай если вдруг в туре произойдет сбой и ожидаемый сервис окажется не таким, каким его рекламирует туристическое агентство…

Глава 6

С тех самых пор, как генерала Гаринова выдворили из Антарктической сверх секретной базы. Отобрав летающий диск, изолировав Коперника с его женой и Петра Собинова вместе с ними, генерал впал в глубочайшую меланхолию. Ему казалось все, абсолютно все на свете, безразличным ненужным и не имеющим никакого смысла. Чтобы хоть чем- то себя занять, он по многу часов проводил в саду, ковыряясь то в цветнике сада, то возле фруктовых деревьев. Колония Дигнидад выращивала не только фрукты, но и овощи, перерабатывая их в консервы на собственном заводике. Эту продукцию поставляли в супермаркеты Сантьяго и магазины городка Талька, и даже в Европу. В это время года, в мае, здесь в Чили пора осенних хризантем. Май последний осенний месяц, за ним начинается Чилийская зима. Но климат этой страны очень разнообразный и если на южных берегах, в районе Огненной Земли идет уже в мае снег, то в экваториальной части вечнозеленые леса благоухают цветением с яркой тропической растительностью издающей непередаваемо насыщенные ароматы цветущих тропиков. Колония раскинулась у самых подножий Анд, где-то в середине страны и здесь климатические особенности горного климата чередуясь с изумительно красивыми пейзажами, создавали уютный и приятный своей мягкостью климат. В горах ощущалась уже прохлада ночи, и бодрое вечернее настроение вливалось краткими импульсами в истерзанное сердце Алексея Алексеевича. Генерала, отдавшего все свое мастерство хорошего организатора, ученного и военного на благо служению Родине. Генерал Гаринов в сущности своей таковым и остался. Планируя побег, он хотел в изоляции, где его не могли достать правоохранительные органы России, доказать свою невиновность, аргументируя это подлинными фактами и неблагоприятным стечением обстоятельств, повлекших за собой иллюзию похищения сверхсекретного экспериментального аппарата. А то, что его услышат и поймут правоту не виновности, Гаринов не сомневался. Но он ошибся в одном, в том, что попадет в еще большую изоляцию. В изоляцию, где нет возможности ни связаться, ни передать хоть какое- то известие туда на далекую уже Родину. Изоляция оказалась настолько плотной, что чувство безликости и отсутствия веры в собственные силы с каждым днем все сильнее и сильнее внедрялись в сознание этого сильного волевого человека, стремясь стереть навсегда его человеческую индивидуальность. Единственным спасением теперь для генерала была жена и его маленький сын Дима. Сыну уже исполнилось два года. Он рос веселым и жизнерадостным малышом. Руководство колонии Дигнидад обязало его каждый день сдавать сына в детский сад, где малышу прививали уже немецкий образ мышления и не позволяли учиться говорить и разговаривать на русском языке. В те минуты домашней обстановки, когда Эльза приводила его домой, Алексей Алексеевич учил сына русскому языку. И малыш уже лепетал, путая немецкие и русские слова.

– Ты, Алеша, сбиваешь Димочку с толку? – смеясь, не раз говорила Эльза Эдуардовна мужу.

– А что же нам делать, дорогая Эльзочка? Как быть?

– Да пусть учит немецкий. Подрастет немного, мы его обучим и русской речи, и письму. Не думаю, чтобы эти поработители игнорировали знание двух языков и более.

– Может ты и права, Эльзочка, но я все же так не думаю и буду его учить всему, что дала мне Родина и в первую очередь родному языку.

Эльза Эдуардовна не противилась, а наоборот старалась помогать своему Алеше. И они вдвоем учили своего сына разговаривать на русском. Здесь в колонии не было возможности ни найти подходящей книги, не было доступа до газет, журналов, не было радио, не было ничего, что давало бы хоть какой- то намек на новости. Вернее, все это было доступно, но не генералу. Служба охраны строго следила за тем, чтобы генерал находился в постоянной изоляции с внешним миром. Ему разрешалось только писать мемуары, воспоминания о былой службе. Руководство колонии службой генерала в вооруженных силах интересовалось до мельчайших подробностей. Его рукописи быстро печатались на немецком и русском языках. Их уже набралось две стопки. Печатные листки лежали на его письменном столе в домашнем кабинете. Каждый месяц генерал обращался с рапортом в письменной форме к управляющему колонии с просьбой разрешить переписку с генералитетом вооруженных сил России. Но кроме иронической улыбки на лице у приставленного к нему куратора, здоровенного белокурого арийца фон Фирса, ответа на его просьбы не поступало. Генерал однажды не выдержал и улучив момент прокрался в контору управления к управляющему. Из кабинета управляющего его буквально выволокли волоком два охранника. А управляющий объявил ему две недели домашнего ареста. Это предписывало не покидать дом, даже был наложен запрет выходить в сад, прилегающий к дому. Так и просидел генерал в комнатах дома ровно две недели. Да такое положение его существования не вязалось с деятельным характером генерала. И в одну бессонную ночь после домашнего ареста Алексей Алексеевич решил, что уж лучше заточение на Родине, чем пленение в золотой клетке. Во всяком случае, отсидев положенный срок можно выйти. А то и в процессе судебного разбирательства чего доброго можно доказать свою невиновность. Эта мысль стала сверлить его сознание, как назойливый комар, лишая сна. И, в конце концов, он решил посоветоваться с женой. Эльза Эдуардовна категорически была против безрассудного поступка. Но, рассудив, мудрая женщина поняла, что попасть с одного плена, быть может в еще худший плен, ей не хотелось, на что она сказала:

– Ведь тут обращаются с нами уважительно. Дима уже в детском садике получает образование, и не плохое, должна тебе заметить. Да и сами колонисты, немцы, улыбаются нам при встрече.

– Да, оно и видно, – ворчал Гаринов, – а вот скажи Эльза, хоть один немец с тобой заговорил? Пригласил, может тебя в гости, на чашечку вечернего чая, как у них здесь принято?

– Они чего-то здесь боятся и избегают контактов, – ответила жена.

Гаринов посмотрел на нее долгим и грустным взглядом, выражавшим тоскливое одиночество и отчаяние своим безвыходным положением. Глубокий вздох вышедший из глубин генеральской души поразил даже его самого. И, чтобы не тревожить жену, он быстро повернулся и вышел в свою комнату. Там, на узеньком столике у окна лежали две стопки листов, его мемуаров. Каждый день так аккуратно исчезавшими оттуда с написанными его рукой листков, и появлявшихся в виде печатных страниц на немецком и русском языках. Даже этот канал уединения, что символически уводил его в воспоминания, и он был под особым контролем. И это тяготило, не давая покоя, лишая сна. Но все же это был тот единственный источник, который давал возможность оставаться еще самим собой и чувствовать еще себя не совсем потерянным и одиноким, по крайней мере оставаясь со своими близкими соратниками в воспоминаниях. В такие минуты тягостного одиночества генерал садился за свой маленький письменный столик и уходил в память тех прошлых дней, когда он воплощал свои идеи с Леонидом, Петром и ученым Коперником в жизнь.

– А ведь он сильный человек, – отрываясь от пространственного экрана, на котором двигался в своей комнате генерал Гаринов, сказал седой человек с крупным красивым лбом и выразительными серыми глазами своим собеседникам. Его длинные седые пряди рассыпались по плечам и были аккуратно расчесаны ровным пробором. Седина, сочетаясь с длинной седой бородой, придавала этому человеку мистическое сходство с пророками прошлого. А белизна длинных одежд, схваченной у левого плеча большой круглой брошью со сверкающим кристаллом в середине, подчеркивали это сходство.

– Вы, Тео, возлагаете на него большие надежды? – критически заметил Ареал, сидевший напротив ученного за круглым столом из белого полированного мрамора.

– И не только большие надежды, но и уверен в победе над Селенитами под его руководством.

– Конечно стратегии ведения боевых действий человека нам не понять, ибо они основаны в основном не на математических расчетах, а на непредсказуемости, свойственной скорее диким племенам прошлого, – парировал Ареал, – и все же я бы не рисковал так?

– Да говори же, Ареал, что у тебя на уме?

– Мои монстры, верные и преданные мне воины, смогут сделать гораздо больше в этой непонятной для нас войне за Землю.

– А ты давал отчет, хоть, когда ни будь о происхождении Селенитов? Ну, хотя бы спрашивал себя, кто их создатель?

– Глубоко уважаемый Тео, я высоко ценю вас, как своего создателя и отца и мне всегда болезненно спорить с вами. И только зная вашу правоту во всем, я могу согласиться с вашим мнением тем более в эти времена.

– Твое стремление к индивидуальности, к самостоятельному мышлению и поступкам твой злейший враг, Ареал. Вот если бы ты учитывал в своих действиях временной фактор, мы бы не дошли до этой войны.

– Фон Фирс? – повернув голову к сидевшему рядом арийцу, обратился Ареал к нему, – Вы знаете, что делать?

Ариец вскочил с места и кивнул головой. Ареал продолжил:

– Так действуйте?

Фон Фирс в ответ:

– Есть, Ваше Высочество! – и удалился.

– Да и к чему эти самодовольные звания «Ваше Высочество», как в человеческие средние века эпохи Святой инквизиции? – спросил укоризненно Ареала Тео.

– Простите мой Учитель, но это действует, как магнит на подсознание и дисциплинирует подчиненного, а это, как воздух, необходимо особенно в период военных действий. Даст Бог, выиграем битву, клянусь, я отменю это высокомерие.

– Ох-хо-хох, Ареал, в чем я сомневаюсь, так это в твоей высокородной скромности? Ну да ладно, сегодня поставлен вопрос о защите Земли и всего, что на ней живого, что может быть выше этой благородной цели?

– Вы, хотите сказать, Учитель, что я не выполню своих обещаний?

– Боюсь я этого в тебе, но, как говорится, поживем, увидим. И еще, у меня к тебе будет личная просьба.

– Я Вас слушаю? – насторожился Ареал.

– С генералом Гариновым будь снисходительнее и постарайся держаться с ним на равных.

– Это еще, с какой стати? – вскипел Ареал. Но, взглянув в глаза Тео, сжался, стал жалким, как будто вдруг превратился в щенка выпрашивающего ласки у хозяина.

– Надеюсь: – с железными нотками в голосе сказал Тео: – ты меня понял?

Лишь только после этих слов, Ареал выпрямился, с уверенной миной на лице ответил.

– Я выполню все, что вы Учитель приказали.

– А теперь посмотри на себя и запомни это, – сказал Тео, воспроизводя запись жалкого состояния Ареала с минуту назад. Тео, наблюдавший за реакцией Ареала на увиденный фрагмент, заметил, – Таким ты можешь стать, даже если меня не будет на этом свете, запомни этот кадр?

Ареал побагровел, с деревянной миной, возникшей на лице от увиденного, заявил:

– Учитель, вы, конечно, можете все, но, не может быть, чтобы это в будущем случилось со мной?

– Вот поэтому я тебе не советую идти на поводу у своих врагов. Твои враги- это чрезмерная гордыня и индивидуальный подход в решении своих важнейших дел?

Ареал вдруг вскочил со своего места и в глубочайшем почтении поклонился Учителю. Этим, давая понять, что разговор окончен. Тео поднял правую ладонь, жестом отпуская Ареала. Он вскоре вышел из зала. Тео вздохнув, сказал сам себе: