Достоевский о науке, капитализме и последних временах

Так, главным идеологом и «умственно подготовленным» членом группы заговорщиков считается Шигалев. Достоевский рисует портрет этого героя, который выглядит карикатурно. Петр Верховенский с восторгом говорит Николаю Верховенскому: «Шигалев гениальный человек! Знаете ли, что это гений вроде Фурье; но смелее Фурье, но сильнее Фурье; я им займусь. Он выдумал „равенство"!»

И вот на заседании «У наших» (заговорщиков) Шигалев собирается читать «толстую и чрезвычайно мелко исписанную тетрадь». Он создатель новой системы «устройства мира» – шигалевщины. Вот заявление Шигалева перед собранием: «Я хотел изложить собранию мою книгу по возможности в сокращенном виде; но вижу, что потребуется еще прибавить множество изустных разъяснений, а потому все изложение потребует по крайней мере десяти вечеров, по числу глав моей книги. (Послышался смех.) Кроме того, объявляю заранее, что система моя не окончена. (Смех опять.) Я запутался в собственных данных, и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю, однако ж, что, кроме моего разрешения общественной формулы, не может быть никакого».

Шигалев в своем докладе предлагает для построения рая на земле разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Естественно, что первая часть – образованные граждане, приобщенные к науке; остальные – темная масса. Слушатели в недоумении: что же это за рай, если в нем будут такое вопиющее неравенство и несправедливость? Действительно, Шигалев приходит к неожиданному для него и слушателей выводу о «безграничном деспотизме». Но тут выход из этого противоречий предлагает один из «бесов» Лямшин: «А я бы вместо рая… взял бы этих девять десятых человечества, если уж некуда с ними деваться, и взорвал их на воздух, а оставил бы только кучку людей образованных, которые и начали бы жить-поживать по-ученому»[11 - Примечательна реакция Шигалева на эту реплику: «И, может быть, это было бы самым лучшим разрешением задачи! – горячо оборотился Шигалев к Лямшину».]. Естественно, Лямшин исходит из того, что в оставшуюся кучку людей войдет и он как «образованный». Все «бесы» из подпольной группы считают себя «образованными»!

Петр Верховенский, самый главный «бес» романа, полагает, что, когда они («бесы») захватят власть и установят диктатуру, то им надо будет в самом срочном порядке понижать образовательный уровень народа, всех выровнять по нижней планке. Ибо образованный народ опасен для власти: «Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. Жажда образования есть уже жажда аристократическая… мы всякого гения потушим в младенчестве. Все к одному знаменателю, полное равенство!»

Некоторые из героев, «заряженных» идеями европейских «авторитетов», при любом удобном случае начинают «просвещать» окружающих и порой напоминают не вполне здоровых на голову людей. Примером такого героя может служить Ипполит из романа «Идиот». Впрочем, Ипполит еще очень молод, ему лет 17, ему простительно. Но вот герой из романа «Преступление и наказание» Андрей Семенович Лебезятников постарше, чем Ипполит. Он очень любит рассуждать о науке, политике и правильном социальном устройстве. Систематических знаний не имеет, всего нахватался по верхам. В квартире, где проживает Лебезятников, к нему подселяется Лужин. И Андрей Семенович начинает с упоением пересказывать своему новому соседу учение Фурье и теорию Дарвина. Достоевский представляет этого героя в карикатурном виде. Про Лебезятникова можно сказать: «Слышал звон, да не знает, где он».

Есть категория героев, которые не погружаются в суть идей, а просто демонстрируют перед окружающими свой «интеллект». Тут невольно вспоминается коронная фраза из водевиля А. П. Чехова «Свадьба»: «Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном». Диагноз вполне применимый к некоторым героям Достоевского. К таким, например, можно отнести напыщенного и довольного собой писателя Кармазинова из романа «Бесы».

Целый ряд героев использует разные теории для оправдания своих не очень нравственных (или даже совсем безнравственных) поступков. Например, Петр Петрович Лужин из романа «Преступление и наказание». Лужин – человек очень жадный, нацеленный на богатство, прагматичный и беспринципный. Конечно, Петр Петрович книг не читает, но стремится выглядеть «современным», «прогрессивным», «просвещенным». «Передовые» идеи эти он заимствует «через уши» от других (может быть, отчасти и от Лебезятникова, с котором соседствует в одной квартире). В разговоре с Разумихиным Лужин демонстрирует свои «прогрессивные» взгляды. Он приветствует начавшееся в последние годы распространение в русском обществе идей европейской науки, которые, по его мнению, постепенно освобождают молодежь от «предрассудков» традиционной культуры: «По моему же личному взгляду, если хотите, даже нечто и сделано: распространены новые, полезные мысли, распространены некоторые новые, полезные сочинения, вместо прежних мечтательных и романических; литература принимает более зрелый оттенок; искоренено и осмеяно много вредных предубеждений… Одним словом, мы безвозвратно отрезали себя от прошедшего, а это, по-моему, уж дело-с.»

И в оправдание своего прагматичного поведения проповедует теорию разумного эгоизма: «Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо все на свете на личном интересе основано». Идея эта пришла в Россию из Европы, она заимствована у английского экономиста и философа Иеремии Бентама (1748–1832) и последователя Бентама – Джона Стюарта Милля (1806–1873)[12 - В XX веке идеи разумного эгоизма возрождает американская писательница Айн Рэнд (1905–1982) в сборнике эссе «Добродетель эгоизма», повести «Гимн» и романах «Источник» и «Атлант расправил плечи». Миллионы американцев являются почитателями творчества и философии Айн Рэнд, которая помогает им оправдывать свой «разумный эгоизм».].

Что касается людей, которые профессионально занимаются наукой, то большинство из них также слепы и глухи к вопросам духовным. Вот, например, в романе «Идиот» князь Мышкин беседует с Рогожиным. И рассказывает ему историю своего случайного общения с одним «настоящим ученым»: «Утром ехал по одной новой железной дороге и часа четыре с одним С-м в вагоне проговорил, тут же и познакомился. Я еще прежде о нем много слыхивал, и между прочим, как об атеисте. Он человек действительно очень ученый, и я обрадовался, что с настоящим ученым буду говорить. Сверх того, он на редкость хорошо воспитанный человек, так что со мной говорил совершенно как с ровным себе, по познаниям и по понятиям. В Бога он не верует. Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про то говорил, во все время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, все мне казалось, что и говорят они, и в книгах пишут совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то. Я это ему тогда же и высказал, но, должно быть, неясно, или не умел выразить, потому что он ничего не понял…» Подобные «ученые» также с полным основанием могут быть отнесены к полуинтеллигентам.

В целом ряде произведений Достоевского герои рассуждают по поводу того, что наука в конце концов сумеет снять с человека ответственность за его поступки. Мол, поведение человека не определяется его свободной волей, а детерминировано «объективными причинами». Просто человечество еще не научилось выявлять в полной мере эти самые «объективные причины» и просчитывать их влияние на поступки каждого человека. Этакая «социальная механика», в рамках которой человек воспринимается как некий «атом» с заданной траекторией движения. Задача науки – вычислить эту траекторию. Тогда у человека будет, образно выражаясь, научно обоснованное алиби». Если, скажем, человек кого-то ограбил или даже убил, то это не вина человека, а результат действия «объективных причин». Рано или поздно наука, по мнению некоторых героев Достоевского, должна до всего докопаться, выступить бесстрастным адвокатом человека и в конечном счете объявить мораль и нравственность «анахронизмом», следствием недостаточной развитости науки. Ярким примером героя, рассуждающего в подобном ключе рационализма и детерминизма, можно назвать вымышленного Достоевским автора «Записок из подполья». Вот фрагмент рассуждений этого героя: «…сама наука научит человека (хоть это уж и роскошь, по-моему), что ни воли, ни каприза на самом-то деле у него и нет, да и никогда не бывало, а что он сам не более, как нечто вроде фортепианной клавиши или органного штифтика; и что сверх того – на свете есть еще законы природы; так что все, что он ни делает, делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы. Следственно, эти законы природы стоит только открыть, и уж за поступки свои человек отвечать не будет, и жить ему будет чрезвычайно легко. Все поступки человеческие, само собою, будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 100 000-й доли и занесены в календарь; или, еще лучше, появятся некоторые благонамеренные издания, вроде теперешних энциклопедических лексиконов, в которых все будет так точно исчислено и обозначено, что на свете уже не будет более ни поступков, ни приключений».