Белое солнце пустыни. Полная версия

На одной из них Верещагин, молодцевато закрутив усы, сидел в мундире и орденах рядом с молодой женщиной в форме сестры милосердия, на другой – стоял над гробиком малыша, в печали склонившись к нему; молодая женщина тоже склонилась к малышу.

– Во дворе павлинов видел? – пьяно спросил Верещагин, проследив за взглядом Сухова.

– Видел.

– Вот на них и сменял мундир… – Верещагин налил в пиалы спирта, а Сухову, как уважаемому гостю, налил в стакан. – Петруха!

– Я… не пью, – заявил еле державшийся на ногах парень.

– Правильно, – одобрил Верещагин. – Я вот тоже это допью… – он, подержав в руке, поставил на стол «четверть», еще до половины наполненную спиртом. – И брошу.

Сухов аккуратно взял свой стакан, стараясь не пролить ни капли, не торопясь выпил и пальчиком вытер усы, не дрогнув ни единым мускулом лица. Это понравилось Верещагину.

– Больно мне твой Петруха по душе, – сказал он, в свою очередь опрокинув пиалу. – Выпьем еще… – И он сделал попытку наполнить стакан и пиалу вновь.

– Погоди, – остановил его Сухов. – Мы к тебе по делу.

– Знаю, – кивнул Верещагин.

– Пулемет дашь?

– Абдуллу ждешь?

Сухов посмотрел на Петруху.

– Да, он сказал, – подтвердил Верещагин.

– Жду, – и Сухов, вытащив из кармана платок, шумно высморкался.

Верещагин понимающе покивал головой.

– Вот что, Сухов, – он помолчал, – была у меня таможня, были контрабандисты, были купцы, караванщики. Тут проходила главная дорога из Ирана на нашу территорию… – Он вздохнул. – Сейчас таможни нет, караванов нет… В общем, у меня с Абдуллой мир. Мне все едино, что белые, что красные, что Абдулла, что ты… – Верещагин вновь вздохнул. – Вот если бы я с тобой пошел, тогда другое дело!

– Так в чем же дело? – спокойно проговорил Сухов. – Пошли.

– Пшли, – подхватил пьяный Петруха, качнувшись и удерживая свою винтовку, которую все время не выпускал из объятий.

Верещагин, окинув гостей взглядом, медленно поднялся из-за стола, глаза его потемнели, он сжал свои огромные кулаки.

– Пошли, ребята, – осипшим голосом сказал он.

– Здравствуйте, – вежливо произнес Сухов, глядя мимо Верещагина в сторону двери.

В дверях стояла женщина, та, что сидела рядом с Верещагиным на фотографии. Она удивленно смотрела на непрошеных гостей, на бутыль со спиртом.

Верещагин обернулся, увидел женщину. Она же, кивнув на приветствие Сухова, вышла в другую комнату.

– Ребята, я сейчас… – пробормотал Верещагин и пошел за ней.

Петруха двинулся было с места, намереваясь идти вслед за Верещагиным.

– Назад, – коротко приказал Сухов.

Петруха, вновь качнувшись, замер на месте. … Женщина в другой комнате плакала, прислонившись к дубовому комоду, отворачиваясь от Верещагина.

– Ты что говорил? – укоряла она сквозь слезы мужа. – Какие клятвы давал?.. Сдурел на старости лет…

– Настасья, – просительно сказал он, одновременно стараясь придать лицу грозное выражение, чтобы видом повлиять на жену.

Но на нее его «грозный» вид не произвел впечатления.

– Мало тебе, что ты молодость мою сгубил, – продолжала Настя. – А сейчас и вовсе вдовой оставить хочешь?!

– Настасья! – повторил Верещагин и, нагнувшись, поднял установленный на подоконнике ручной пулемет.

При этом он даже изменился-внешне – как-то весь подобрался, выпрямился…

– Ой, Паша! Пашенька! Прости, прости, Христом Богом прошу, прости!.. – Жена бросилась к нему, ухватилась за приклад пулемета. – Не ходи с ними! Погубят ни за грош!..

Сухов и Петруха, продолжая оставаться на своих местах, невольно слышали весь этот разговор.

– Пожалей хоть меня! – взмолилась Настасья.

Верещагин взглянул на нее и вдруг увидел лучистые глаза той девочки-медсестры, которая выхаживала его в лазарете. Не выпуская пулемета из рук, он вернулся к «гостям».

– Вот что, ребята, – проговорил он, пряча глаза. – Пулемета я вам не дам.

Сухов тотчас поднялся со стула.

– Павлины, говоришь? – сказал он с иронией, но, спохватившись, вздохнул – он ведь слышал просьбу женщины. – Ладно!.. Пошли, Петруха!

Они прошли мимо Верещагина, опустившего глаза долу и все еще державшего пулемет в руках, прикрыли за собой дверь.

Верещагин, когда гости ушли, взорвался:

– Вечно ты мне поперек становишься! Мундир мой на этих петухов сменяла!.. На черта мне эти разноцветные индюшки?!

– Христос с тобой, Паша! – горько заговорила Настя. – Не гневи Бога! Он все видит… Ведь никого у меня нет, кроме тебя!.. Подумай, что со мной будет…

С грохотом швырнув пулемет на пол, Верещагин схватил пиалу и залпом осушил ее. Настасья, плача, повисла на его руке.

Сухов с Петрухой вышли за ворота дома-крепости.

– Ч-черт, – выругался Сухов. – Не везет мне в последнее время! Кручусь в этой пустыне. То в одну историю влипну, то в другую… – Он помолчал. – Да, вместе с Верещагиным намного было бы проще – такой целого взвода, а то и роты стоит! – повторил он фразу Рахимова, сказанную про него самого.

Внезапно Сухов остановился.

От поселка, увязая в песке и спотыкаясь, бежали закутанные в чадры женщины, все девять. Они плакали и причитали. За ними следом, ругаясь и бросая в них камни, трусили поселковые старики.