Вариант для криминала

другой…

Гранит прерывисто вздохнул, глянул на него. И стало понятно – пес ответил «Да».

Тогда он сказал:

– Ты меня, конечно, извини. Но я хотел, как лучше. Как бы тебе это объяснить? – он

поискал вокруг себя, поднял бумажку, в которую была завернута колбаса. – Вот! –

обрадовался он. – Тебе здесь еще колбасу дают? Так, как и раньше?

Гранит насторожил уши, слегка округлив глаза, и снова ответил ему.

– И мне дают, – сказал он, пожевав губами, – а чего бы не давать, если заслужили,

правда?

«Но мне было вкуснее, когда я жил у тебя», – коротко облизнувшись, словно поправил

его Гранит.

– Еще бы! Я тогда занимал хорошее место, много денег получал. Хватало на всех, даже

на внуков. Дочь одевал… во все импортное, да экспортное. С самых пеленок берег от

забот-волнений.

«Это людей портит, особенно смалу, – пес глянул на голую бумажку, покосился

недовольно, – они становятся жадными. Вот и она тоже. Никогда даже кусочка от своего

вкусного большого куска мне не давала. Думал – так надо, так принято у людей».

– Да, – сказал он, – теперь я это и сам понял. С тех пор, как ты здесь… нас «снесли» и

дали нам государственную…

«Знаю», – вскользь, словно заметил Гранит, медленно повернув голову в сторону.

– Помнишь, я приходил к тебе с внуком? Знакомил. Так вот, вначале я жил в маленькой

комнате. Дочь с мужем располагалась в другой. Потом Димка родился. Стало тесновато.

Ребенку нужна отдельная комната, детская. Я решил… перебрался на кухню. Мне там, в

103

общем, неплохо. На ночь я ставлю раскладушку… Ты же знаешь, моей Ульяны уже нету.

Вспомни, как она тебя любила, когда жили в своем доме!

«Да, время было! – зевнул Гранит, сладко вытягивая задние лапы. – Но мы отвлеклись.

Ты же пришел посоветоваться. Что там у тебя, выкладывай!» – Гранит поднялся, опустил

морду, обнюхал рядом новое место и завалился там на бок.

– Время, говоришь? – подхватил взволнованно. – Да возьми ты Сеньку-пьяницу.

Который не раз колотил тебя по бокам за то, что лазил к нему в огород… Сколько знаю его

– всю жизнь истязал семью свою попойками и мордобоем. Теперь он живет в тепле и

уюте. Нашла его старшая дочь, Настасья, где-то в другом городе на задворках. Привезла

домой. Вот ведь в чем фокус! И хочу я после этого тебя спросить: почему не я то был, а

он? А? Молчи, не знаешь, – махнул он рукой на Гранита, на его равнодушный взгляд. – Э-

э! Да что там говорить! Заболтался я, – сказал он, озабоченно посмотрев себе под ноги. –

Пора возвращаться. Надо и на завтра что-то оставить, – сказал он, привстал, выравнивая

спину.

Гранит предупредительно вскочил и пошел рядом спокойной походкой, как бывало в

прежние годы, когда оба они были моложе.

– И еще я хотел тебя спросить вот о чем, – он нагнулся к собачьей будке, установленной

возле крыльца под навесом, пощупал дощатую ее крышу – не протекает ли? Корявыми

пальцами постучал по боку будки, прислушиваясь к звукам, идущими из теплого лаза.

Минуту осматривал ее, словно арбуз выбирал на базаре:

– Как твой дом? Не холодно ли? – сказал, заглядывая во внутрь.

Гранит, воспользовавшись близостью лица своего бывшего хозяина, лизнул в дряблую

щеку его, ревниво сунул морду в окно будки.

– Да, вижу. Сделано капитально. Парового отопления даже не нужно. Молодец твой

хозяин. И у меня будет свой угол. На всем готовом буду, брат, жить. Ну, как бы тебе,

подоходчивей, по-человечески объяснить? Словом, мои хозяева где-то там, – он поднял на

уровне глаз сморщенную ладонь, – выхлопотали для меня путевку на постоянный курорт

до конца моих дней. Ни тебе магазин. Ни тебе – плита с кастрюлями. Пришел, как барин,

поел и иди себе гуляй, отдыхай. Как вот ты, например. А что, разве мы с тобой не

заслужили? Старость, она знаешь какая? Она капризная, надоедливая. И главное – все

правильно, пожил свое – не мешай детям. Они – твое продолжение, – произнес он,

выставив палец и тыча им в нос Гранита.

– Теперь у тебя другой хозяин. Ведь трудно с непривычки-то было? И жизнь у тебя

похуже, чем была раньше. Это я виноват. Считай – измена. А ты помалкиваешь. Значит,

прощаешь меня. Ведь простил?

Он пошел к калитке и остановился. Гранит присел рядом, задрал голову, осклабясь,

вывалил язык, часто задышал.

Коричневые глаза смотрели в самую душу и что-то хотели сказать. Он опередил пса,

боясь услышать упрек:

– Но ты не обижайся. Ведь сам посуди – кто я был тогда? Хозяин. А теперь? Ну, скажи,

как бы ты жил, если б остался у меня? – он открыл калитку, тяжело переставил ногу через

уступ, и уже отходя от дома своего приятеля, сказал сам себе:

– Все же неприятная мысль мне ночью в голову пришла!..

От мучительной бессонницы голова не сразу просыпалась. Роберт вспоминал утреннее

забытье и, копаясь в подробностях покинувшего его сноведения, с возмущением осуждал

себя за подлую роль, какую придумал для него в нем фантастический чудотворец. Такого

просто ему бы не пришло в голову, если не считать это фрагментом еще одной истории,

ничего общего, не имеющего с сюжетом Демина. Сам же Демин в замешательстве стоял,

раздумывая, заходить ему или нет в дверь с собственной фамилией. Наконец, решил, что

ничего не потеряет, если зайдет, и может быть, что-то прояснится в новой обстановке.

Взявшись за дверную ручку, заметил торчащий в замочной скважине ключ. Ключ ему

104

вдруг напомнил только что пережитый стресс. Опасаясь повторения, Демин инстинктивно

вынул его и, войдя в кабинет, тут же вставил с внутренней стороны.

Осмотрелся. Все со вкусом было обставлено офисной мебелью. У стены шикарная

тахта с туалетной тумбочкой, платяной шкаф, письменный двухтумбовый стол и

вращающееся мягкое кресло соблазнительно приглашали к творческой работе. Надежды

на прояснение происходящего рухнули. Вместо объяснения главного, добавилось еще

более непонятное, сложное и нелогичное. Было ощущение, будто он все больше

запутывался в путах гигантского паука, который до времени оставался в тени, выжидая

предсмертного конца своей жертвы. Но странно, при виде располагающих к отдыху

атрибутов вместо паники у него появилось безразличие. Он устало плюхнулся на тахту,

ощутив ласковый комфорт, и впал в забытье. Его больше ничего не интересовало – ни

странное превращение окружающего мира, ни причина, по которой изменилось все, ни он

лично в новом своем перевоплощении. Вначале он вообразил себя в объятиях своей

милой, необыкновенно красивой жены, какой она на самом деле была, потом, осмыслив

сиюминутную нереальность, впал в переживание до слез, что, возможно, им больше не

встретится. Ребенок, которому не было и года, еще осмысленно не научился чисто

произносить слово «папа», останется без Демина-отца, который обязан дать ему начальное

направление в жизни. От этой мысли ему стало невыносимо тоскливо, но в эту минуту его

насторожил посторонний звук. Он оглянулся и не поверил своим глазам: она вошла,

посмотрела на торчащий ключ, повернула его и остановилась у порога. Его любимая Лиля,

его жена…

Он вскочил на шаткие ноги. Замер, боясь ошибиться в настоящем, начиная привыкать к

предательской фантасмагории. Слова застыли, ими можно было спугнуть явление. Демин

молчал, ждал продолжения. Но Лиля подошла просто, словно всего лишь вчера они

виделись и пробыли весь день вместе, подняла и положила на его плечи теплые нежные

руки, обвила ими шею и прильнула к его губам. Он ответил, как всегда, ярким затяжным

поцелуем.

– Как ты себя чувствуешь? Ты сегодня меня порадовал. Наконец ты пришел в себя.

– В себя? – машинально повторил Демин.

– Да. Только на долго ли? В прошлый раз это продлилось всего два дня. Потом ты снова

был чужой… Но Главный сказал, что у тебя все пошло на поправку. Я рада за тебя.

– Что со мной, любимая?

– Ты упал с двухметровой высоты, когда вставлял стекло во фрамугу. Помнишь?

– Помню…

– Ну вот. Главный разрешил мне ухаживать за тобой, – она усадила Демина на тахту и

принялась не спеша расстегивать пуговицы сперва на его, затем на своем халате.

– А потом? После того, как упал… помнишь?

– Потом оказался на грязной табуретке в этом халате, – он оттянул ворот. Где моя

одежда?

– Но это было сегодня. А перед этим ты просыпался и бежал из палаты, тебя не могли

остановить, ты врывался в зал, где стеклил и первый раз упал, снова забирался на

стремянку и снова падал. Я докладывала Главному, просила его убрать все, но он сказал,

что ни в коем случае нельзя изменять обстановку, при которой ты потерял сознание. Эта

обстановка тебя должна вылечить. И, кажется он прав.

Демин задумчиво качнул головой:

– Да. Он прав. Но только он одно не учел: я не мог отключиться надолго от падения с

такой высоты. Меня чем-то накачали.

Лиля настороженно осмотрела лицо Демина.

– Может быть. Ты где обедал, неужели в нашей столовой?

– В вашей. А где мне обедать? Не идти же в город за несколько километров!

Лиля сокрушенно покачала головой:

105

– Тогда ты прав. Что-то тебе могли подсыпать. Теперь мне становится ясно. Ну же,

любимый, давай. Я тебя хочу. Снимай все, я дверь закрыла, – с этими словами Лиля

стянула с онемевшего Демина брюки и повалила на тахту. Демин втянул знакомый,

безумно возбуждающий запах любимой женщины, обнял ее ноги и вдруг провалился в

бесконечное безумство от непонятных страстных движений, ранее неизведанных, какие

Лиля проделывала на нем. Откуда это у нее, у неопытной? Он этим «искусством» не

владел ни до, ни после женитьбы на ней. Он и она были друг у друга первыми. Откуда?!

От этой мысли он деградировал и, сбросив с себя Лилю, подавлено сел на край тахты.

– Что с тобой, дорогой?

– Ты мне не сказала, как наш сын. Здоров? – чтобы скрыть неловкую заминку, спросил

он неожиданно.

Лиля медленно поднялась, заторможено надела халат и только теперь Демин заметил,

что кроме халата на ней ничего не было. Это поразило.

– Сколько я провалялся?

– С июня месяца, – глухим голосом ответила она.

– А сейчас?

– Сейчас июль.

– И все это время мы… ты ухаживала за мной?

– Странный вопрос! Ну а за кем же?!

– Где твоя одежда, Лиля? – спросил он, пристально посмотрев ей в глаза. – Ну-ка, иди

сюда, – он провел ладонью по простыне возле себя.

Она покорно села рядом.

Он расстегнул пуговицы ее халата. Охватил ладонью грудь, слегка прижал, поцеловал,

как он всегда это делал, и обнаружил сбоку небольшое родимое пятно. Это была грудь не

его жены!

– Ты мне не ответила, как наш сын?

Лиля помрачнела и медленно стала застегивать пуговицы. Встала, с опаской

посматривая на Демина.

– Что скажешь?

– Я не твоя жена.

Демин даже не среагировал. Он как будто это знал.

– Теперь понял. Если бы не твой секс и родимое пятно… Надо было не признаваться.

Забрала у меня такой праздник! У тебя даже голос ее. Такое бывает только у сестер от

одной матери.

– А ты не знал?

– Что не знал?

– Что у твоей жены есть родная сестра.

Демин отрицательно покачал головой. И снова принял это равнодушно. Теперь

подробности, какими бы они не оказались, уже не трогали его. Что-то значительнее их,

еще не осмысленное встревожило его.

– Не трудись, Сабуров. Здесь тебя так называют по указанию Главного. Не пытайся

узнать правду, дорогой. Потому что и она тоже этого не знает. Нас разлучила судьба еще

при рождении. Подкинули меня, двойняшку, бесплодной матери. Впрочем, это тебя не

касается, Демин, – она всхлипнула, упала на колени и уткнулась в ноги Демину. Она тихо

рыдала.

Демин растерянно гладил безумно родные волосы, целовал ее в висок, вдыхал чудесный

запах ее тела, тела любимой жены, успокаивал, нашептывая:

– Все будет в порядке, девочка. Все будет в порядке. Выпутаемся.

– Демин, нет. Не выпутаемся. Ты ничего не знаешь.

Он осторожно поднял ее голову, вытер простыней мокрое лицо.

– Хорошо. Рассказывай, дорогая. И ничего не бойся. Что за тип тебя сопровождал, и

какой просмотр тебе приписали?

106

Она замерла, глаза ушли вовнутрь. Она колебалась, боясь вымолвить ужасное слово.

– Меня каждый день принуждают смотреть страшные фильмы. Там за решетками, за

стеклами, которые ты вставлял.

– Там улица.

– Не всегда.

– Что там?

– Там в натуральную величину расчленяют, по локоть вымазываясь кровью несчастных.

Насилуют. .

Она сорвалась, опустила голову, судорожно обняла ноги Демина.

– Фильмы ужасов? Успокойся. Не бери в голову. Всего лишь фильмы со

спецэффектами. Эту мерзость сейчас протаскивают в Союз, не смотря на запрет. Статьи не

хватает в законе. Но ты можешь не смотреть, делать вид.

– А уши заткнуть? – Лиля подняла лицо, тоскливо усмехнулась, – пробовала. Этот, как

ты назвал, тип садится напротив меня и следит за моими глазами. Если замечает, что я их

отвожу, делает отметку в своем блокноте, а потом меня наказывают. Раздевают догола и

запирают в темную кладовку, где крысы.

– Не может быть, – прошептал Демин. – Ничего не понимаю! Ты жаловалась

Администрации? В качестве кого ты здесь? – недоуменно спросил, взяв в ладони, и

внимательно обвел взглядом ее лицо. – Как я понял, ты здесь работаешь?

– Работаю, – опустила она глаза, – я работаю уже лет десять санитаркой. А после того,

как сменили Главного, мне предложили сотрудничество по договору. У меня мама больная,

денег не хватает. Я вынуждена была… Я не думала чем это все обернется.

– Но зачем это им?

– Что?

– Показывать тебе фильмы ужасов.

– Ты не понял. Это не фильмы ужасов. Один из них мне показали не как в кино. В

натуре.

– В натуре? То есть?

Лиля помолчала, собираясь с духом.

– Однажды… это было месяц назад. Сорин отвел меня в этот смотровой зал, посадил и

пристегнул ремнями к тяжелому креслу, которое специально для меня притащили. Сказал

с улыбочкой, что мне предстоит посмотреть не очень радостный эпизод, который был

запланирован профессором Сабуровым, как эксперимент для беременных женщин,

предусмотренный моим договором… – Лиля с ужасом посмотрела на Демина, как будто

молча спрашивала готов ли он к тому, что сейчас услышит.

– Ничего, девочка. Говори, не бойся. Я уже понял, о чем пойдет речь.

– Впустили девочку лет семи. Красивую, нарядную такую. Веселую. Потом вошел

совершенно голый парень и стал домогаться, гоняться за ней, притворяясь, что не может

ее догнать… – Лиля со страхом посмотрела в лицо Демину.

– Успокойся, Лиля. Все в порядке, говори.

– Он гонялся за ней, увеличивая темп, на ходу раздевал ее, пока изнеможенный

оголенный ребенок не упал и тут он ее изнасиловал самым зверским способом. Я кричала,

звала на помощь и ничего не могла сделать. Кажется, девочка погибла. Она так и осталась

лежать окровавленная и недвижимая на цементном полу. Меня забрали, я была

невменяема, пролежала двое суток. Меня чем-то кололи и вывели в нормальное состояние.

Когда я поднялась, подала заявление на увольнение, мне Главный сказал, что я работаю в

психиатрической лечебнице и тут, извините, приходится мириться с методами и

методиками лечения психически больных.

– Шоковая терапия?

– Да. Оказывается, они это зверство с изнасилованием девочки засняли на пленку и

показывали потом группе больных детей из детского отделения. Он ясно намекнул, что

большие деньги, которые мне платят, нужно отрабатывать. А если нет… То, пожалуйста –

107

вольному воля. Меня задерживать не станут, но за мою безопасность с этого момента он

не отвечает. Поскольку всегда есть заинтересованные лица, которые не захотят выпускать

на волю свидетелей своих нескромных дел. Так что…

– Ясно, – Демин молча в раздумье выдерживал паузу. Он давно уже понял, куда попал,

и зачем его тут держат. Не понятно главное – каков масштаб этой преступной организации

и цели ее. Кто за этим стоит? Во всяком случае, нужно пока притворяться – допустим, ему

не понятно все, что с ним происходит.

– Это правда, что они действовали по твоей методике воспитания будущего ребенка? Я

ведь на четвертом месяце…

– Тебе вредно смотреть эти фильмы, Лиля.

– Я знаю, – она в порыве отчаянья обняла Демина и зашептала на ухо, – я тебя люблю,

дорогой. Люблю. Я не смогу без тебя, что бы ни случилось. Я ношу твоего ребенка,

милый. Твоего!

– Это правда? – Демин не спросил, а скорей утвердил сказанное. – Но ты ошибаешься.

Моя методика изменения генетического кода совсем иная. Они извратили ее. Они

перевернули все с ног на голову! И вряд ли добьются каких-либо успехов, каких хотят.

Они самого главного не знают. Дилетанты. Кроме нервного слабого потомства им ничего

другого не видать, как собственных ушей. Дилетанты!

Лиля со страхом смотрела на Демина, ее губы вздрагивали как у обиженного ребенка.

– Так значит… Наш ребенок родится психически неполноценный? Да?..

Демин видел, как Лиля вот-вот разревется, ее медленно настигает истерика и тогда,

казалось, ее ничем не остановить. Он привлек Лилю к себе, тесно прижал ее голову,

зашептал на ухо:

– Успокойся. Я все изменю. Не бойся и не принимай близко к сердцу. Это важно. Ты

меня понимаешь? Вообрази, что это тебя не касается, как в кино. Мысленно отключись на

что-нибудь другое.

Лиля крепко обняла Демина за шею и взвизгнула:

– Ага! Ты думаешь, это так просто?!

– Попробуй. Другого выхода нет. А я тем временем что-нибудь придумаю. И о нашем

разговоре никому, – шепотом проговорил он.

Лиля молча кивнула и притихла.

Как раз в этот момент постучали в дверь.

Демин тотчас громко ответил:

– Минуту!

Спешно приводя себя в порядок, он жестом показал Лиле на свое лицо, затем пошел

открывать дверь. Лиля тут же вытащила из кармана своего халата косметичку и принялась

за макияж.

В кабинет вошел Вениамин Семенович. У него было неопределенно радушное лицо,

если не сказать приветливое. Под мышкой он держал кожаную папку. Он коротко, но

внимательно окинул взглядом вначале Демина, затем, мельком, – Лилю.

– Профессор, вас просит к себе Главный. И вас, любезная, – он кивнул в сторону Лили.

В сопровождении Вениамина Семеновича, пройдя в конец коридора, они вошли в

кабинет, очень напоминающий тот, что предоставлен Демину.

Спиной к вошедшим в глубоком кресле сидел человек. Верхняя часть головы с черными

волосами с проседью виднелась на гребне высокой спинки. Сразу же у двери стояли три

мягких стула, на них Вениамин Семенович указал Демину и Лиле.

– Добрый день, коллеги. Вениамин Семенович! – голос принадлежал человеку

преклонных лет, усталый и грубый.

– Добрый день, Геннадий Федотович, – ответил за всех Вениамин Семенович.

– Уважаемый профессор, я должен вас поздравить с выходом из комы. Как вы себя

чувствуете сейчас? Мы можем продолжить обговаривать наши с вами проблемы?

Надеюсь, вы еще не забыли, на чем мы остановились в прошлый раз?

108

Демин напряг память, но так и не припомнил хотя бы проблеск предполагаемого

разговора или ситуацию встречи с этим человеком.

– Извините, что-то не припоминаю. Последнее что я помню…

– Геннадий Федотович, у нас изменения, – вмешался Вениамин Семенович.

– И какие же?

– Наш уважаемый профессор дисквалифицировался.

– Профессор Сабуров?

– Да.

– И кто же он теперь?

– Теперь он стекольщик.

– Это правда, уважаемый профессор? Это не шутка? Вы теперь стекольщик?

Лиля с беспокойством посмотрела на Демина.

– Мне кажется, уважаемый Геннадий Федотович, что из всех присутствующих здесь

шутит один Вениамин Семенович. Не так ли, коллега? – обратился он к сидящему у

противоположной стены Вениамину Семеновичу, словно его связывал с ним не один год

работы над проблемой. При этом Демин не преминул слегка саркастически улыбнуться, на

что коллега абсолютно не отреагировал.

– Ну, тогда прекрасно. Сохранившееся у вас чувство юмора чудесным образом

подтверждает, что с вами все в порядке, и мы можем начать наше обсуждение. Кстати,

профессор, вы теперь называетесь Сабуровым. Вам об этом сообщили? Это ваш

псевдоним. И это приказ. Он вам нужен как воздух для конспирации в нашем совместном

деле по договору и вашей безопасности. Надеюсь, вы еще не забыли о нашем договоре,

который подписали в один из дней вашего просветления во время болезни?

– Договор? – переспросил Демин без малейшего оттенка удивления. И посмотрел на

Лилю.

Лиля взволнованно заморгала ресницами.

– Надеюсь, – продолжал Главный, – милая Лиля посвятила вас в подробности

последних событий? Сообщила вам о результатах эксперимента? Мы старались выполнить

все инструкции первого этапа работы, составленного вами плана, пока вы находились по

другую сторону сознания. Что скажет по этому поводу милая Лиля и что скажет

уважаемый профессор?

– Во-первых, Геннадий Федотович, я бы хотел освежить в памяти договор, который

якобы я подписал.

– Ну конечно, конечно. Я вас прекрасно понимаю, профессор Сабуров, что после

болезни, возможно, не все возвратилось к памяти. Что-то еще брезжит в тумане. И

Вениамин Семенович вам его покажет после нашего обсуждения, если свой экземпляр вы

где-то загубили.

– Хорошо. В таком случае, о Лиле. Ей пришлось пережить значительные потрясения в

результате выдуманной вами шоковой терапии отрицательных эмоций. Женщину на

четвертом месяце беременности опасно подвергать столь жестокому испытанию.

– Позвольте, коллега, не вы ли изложили в ваших инструкциях, какие эмоции

необходимо использовать в период созревания плода для формирования желаемого

генетического типа?

– Безусловно, я. Но я никак не предполагал, что ваши помощники так грубо извратят

мои указания. Не буду вдаваться сейчас в детали, но теперь, когда я, наконец, смогу лично

контролировать дальнейшие эксперименты, мы сможем избежать фатальных ошибок, –

при этом Демин кинул взгляд в сторону Вениамина Семеновича. Верный подданный

Главного лишь нервно повел зрачками, что-то выискивая у себя в голове.

– О каких ошибках вы говорите, профессор? – в голосе Главного появилась

раздражительная обеспокоенность.

– Не вам ли, уважаемый Геннадий Федотович, как ученому, должно быть известно, что

неподготовленные и ничем не поддерживаемые отрицательные эмоции во время

109

беременности матери обязательно приведут к тому, что ребенок родится с комплексом

неустойчивой психики и поэтому вырастет слабым и ранимым. Вы такой генотип хотели

создать? Или психически устойчивый?

Наступила тяжелая пауза. Трудно представить выражение лица собеседника, но Демин,

как психолог, все же попытался это сделать в силу своих способностей.

– Это все инициатива Сорина, этого безумца… – нарушил паузу Вениамин Семенович.

– В связи с этим я сомневаюсь, что результаты с Лилей будут безупречно чистыми.

Сомневаюсь, Геннадий Федотович.

– М да… – протянул Главный. – Жаль. И что же вы предлагаете в отношении нее?

– Попробую исправить установками противоположного характера. Но не гарантирую.

Она одна была задействована в работе эксперимента?

– В палате есть еще одна женщина. Она на втором месяце и с ней еще не начата работа.

Мы подобрали ей партнера с подходящим ДНК. Верно, Вениамин Семенович?

– Вот как! – Демин вопросительно посмотрел на Вениамина Семеновича. Верный

подданный не смог скрыть своего беспокойства. Он неуютно поерзал на стуле, усаживаясь

поудобней. – И какое потомство вы надеетесь получить, если не секрет? – добавил Демин,

обращаясь уже к Вениамину Семеновичу.

– Секрет, но не для вас, – ответил Главный за своего помощника. – Иначе, вы

понимаете, что не сможете выполнить нашу задачу и заказ вышестоящей организации.

Впрочем, эти подробности вам осветит мой заместитель, Вениамин Семенович. С этой

минуты, он обязан будет выполнять все ваши указания по работе, какие бы они не

показались ему странными. Я не желаю более рисковать ни временем, ни материалом. Все