Бейсбол на шахматной доске. Эссе, рассказы, статьи, путевые заметки

Всё, что я сейчас написал, кажется странным. Знаю, мои слова похожи на сказку в то время, когда никакого мира на горизонте не видно, а надежда на перемирие в глубоком колодце отчаяния. Но я знаю, что когда-нибудь – пусть хоть через лет пятьдесят – всё получится!

…Вдобавок хочу быть уверенным: во время тех будущих встреч с армянами в Карабахе гостями будем не мы, мы сами будем принимать гостей!

Декабрь, 2013
Яхимов, Чехия

Озоновые люди

Литературоведческое эссе-раздумье

Советский писатель Анатолий Кузнецов, эмигрировавший в 60-х годах прошлого века в Лондон, наделал шуму своими статьями и интервью. В статье, опубликованной 25 сентября 1969-го года в парижском эмигрантском журнале «Русская мысль», он разделил на категории советских писателей согласно их политическим воззрениям и тем самым дал импульс к напряженным дискуссиям. Кузнецов поделил известных советских поэтов и писателей на следующие категории:

– полностью подчинившиеся: «Да здравствует Советская власть!» (Шолохов, Михалков, Кочетов);

– умеренные либералы: «Да здравствует советская власть! Но далеко не всё происходящее хорошо…» (Катаев, Симонов, Рождественский);

– воинствующие либералы: «Да здравствует Советская власть и коммунизм с человеческим лицом! Однако попадать в суд мы не хотим» (Евтушенко, Вознесенский, Твардовский);

– оппозиционеры: «За Советскую власть, но не такую как в последние 50 лет» (Синявский, Даниэль, Солженицын, Гинзбург)

Польский писатель-публицист эмигрант Йозеф Мацкевич, всегда скептично относившийся к диссидентству такого всемирно известного писателя как Солженицын, в одном из номеров журнала «Вядомости» за 1970-ый год назвал это «точной классификацией». Кстати говоря, мы перевели полное упреков и критики замечательное письмо знатока советской политической системы Мацкевича Шолохову и опубликовали в 9 (17) -ом номере журнала «III Sektor» за 2005-ый год. Я рекомендую всем и в особенности пишущим прочесть это письмо, повествующее о трагедии писателя, который заново прошелся по своему «Тихому Дону» сквозь призму внутренней цензуры. Этот текст можно найти в моем блоге.

***

Протест первейшее условие свободы. Без протеста нельзя стать свободным, а не будучи свободным нельзя прожить достойно.

Всё живое ощущает внешнее влияние отдельными органами. Общество тоже живой организм. Оно ощущает оскорбление своей чести «сердцем интеллигенции».

Спустя год после принятия конституции СССР за 1977-ой год в тбилисской газете «Заря Востока» опубликовали проект аналогичного верховного закона Грузинской ССР, и тут грузинская интеллигенция вышла на митинг протеста. Причиной протеста оказалась 75 статья проекта – присвоение русскому языку статуса официального языка. До тех пор государственным языком в каждой из трех кавказских стран считался язык этнического большинства.

Попытку нововведения встретили митингом в Грузии, напряженностью в Армении и полным молчанием в Азербайджане. Но в итоге выиграли все – советская власть отступила перед протестами в Грузии. Нас тоже не стали отделять от числа непокорных, за счет грузин наш язык остался при прежнем своем статусе.

Чем скитаться мыслью в дальних далях, приведу еще один пример в связи с нашими соседями. В одном из номеров журнала «III Sektor» за 2004-ый год опубликовано мое интервью с бывшим диссидентом, общественно-политическим деятелем, моим другом Леваном Бердзенишвили. Грузинский интеллектуал, анализирующий недавно состоявшуюся «Революцию роз», говорил, что интеллигенция не стерпела попрания чести и достоинства народа, во время революции в первых рядах шли всем знакомые и ценимые писатели, поэты, композиторы, художники, ученые, деятели кино. «Масса состояла только и только из образованных людей. Среди них не было ни одного рабочего».

Этими примерами я хочу сказать то, что прогрессивный критерий народов измеряется количеством образованных, грамотных граждан, но одного этого для свободы недостаточно. Необходимо также чувство достоинства и смелость это достоинство показать. На страже достоинства нации стоят совестливые интеллигенты.

Я начал этот текст дефиницией Кузнецова. Подобная классификация писателей и поэтов показатель нравственной трагедии, испытываемой не знающим свободы обществом.

В свободных обществах интеллигенция не делится на моральные категории!

***

Если применить вышеизложенную классификацию к нашему времени и обстоятельствам, наверно, получится следующее:

– полностью подчинившиеся: «Да здравствует Ени Азербайджан!»;

– умеренные либералы: «Да здравствует Ени Азербайджан! Но далеко не всё происходящее хорошо!»;

– воинствующие либералы: «Да здравствует власть и Ени Азербайджан с человеческим лицом! Однако попадать в суд мы не хотим»;

– оппозиционеры: «За Ени Азербайджан, но не за такой как в последние 20 лет».

Мне захотелось составить длинный список с представителями нашей интеллигенции, разнесенными по этим пунктам. Не вышло! В зависимости от ситуации каждый из них легко перескакивал с одного пункта на другой, «полностью подчинившийся» становился «умеренным либералом», а то и «воинствующим либералом».

Лишь в одном из пунктов твердо стоял на ногах: писатель Чингиз Гусейнов. И я уверен, что ни один писатель, поэт, композитор, художник, учёный, деятель кино, вообще человек, считавший себя интеллигентом не будет возражать, что якобы он не из тех. А если назвал бы имя хоть двух-трех писателей, поэтов в пункте оппозиционеров (есть такие талантливые творческие люди, очень хотел, чтобы они попали в этот список), уверен, что они сразу опровергли и выступили бы против моей классификации.

Интеллигенция, сформированная из людей с общественной совестью, озоновая прослойка общества. Иммунитет народа и общества на общественные недуги тем сильнее, чем толще эта прослойка. А наш «озоновый слой» прохудился, весь в дырах. Это и есть причина всех наших «болезней».

Народу не хватает кислорода «озоновых людей», чтобы почувствовать дух свободы и протестовать, потому что когда отсутствует фактор протеста, целая нация становится чеховской «размазней».

Наша беда еще и в том, что советская интеллигенция по причине своей порочности не смогла сформировать национальную элиту эпохи независимости и теперь ей, можно сказать, не дают никакого права голоса. А новая мысль, сформированная за этот отрезок времени, еще молода и слаба.

Взамен у нас сформировалась совершенно другая, конгломератная элита, сформированная из снобов и неучей. Трусливая, подлизывающаяся элита с рабской натурой, раскрывающая объятия чинушам и богатеям, но не умеющая выказать ни малейшей толерантности даже самому «беззубому» протесту инакомыслящих.

…Хочу жить в те времена, когда наша интеллигенция будет относиться лишь к одному пункту – пункту «Свободных»! Вот тогда у нас и появится «озоновая прослойка», защищающая от всяческих общественных болезней!

Октябрь, 2012
Бурсерид, Швеция

Обезьянья диктатура

В копенгагенском зоопарке наибольшее мое внимание привлекли павианы. Тигры, превратившиеся в клетке в кошек, жеманные и медлительные жирафы, тоскующие по джунглям слоны, безразличные ко всему толстокожие носороги, верблюды, чья шкура на спине от отсутствия наездников истончилась словно у джейранов не были столь интересны, как эти обезьяны. Я битый час не мог отвести глаз от их лицедейства.

В огромной клетке находилось несколько десятков обезьян от мала до велика. Жизнь в этом вольере будто бы регулировалась особыми законами. Общество управлялось на основе четко заведенного механизма. Большая семья подчинялась воле отца-павиана. Не представлялось возможным, что от его контроля может ускользнуть хоть малейшая деталь. Он обладал правом вознаградить или наказать любую другую особь.

В тот день общество павианов вело свою привычную повседневную жизнь: самки кормили малышей, дети резвились и играли. Один взбирался на скалы, другой свисал с ветки, третий почесывал бок, ловкач отбирал у тихони снедь, а затем, будто злорадствуя, показывал осклабленные зубы, обиженный забивался в угол и смотрел куда-то вдаль печальным взглядом, обжора, расчищая руками яйцо от скорлупы, крепко зажимал ногами банан – одним словом, все обезьянничали.

Матери, держа новорожденных за хвост, не давали им отбиться. И когда куда-нибудь направлялись, то либо закидывали детенышей за спину либо тащили, взяв за хвост. Словно оберегали своих детенышей от других самок… А что страшного могло произойти в огражденном вольере?! Может, давал о себе знать генетический страх, оставшийся со времен жизни в дикой природе. Но порой ужасные происшествия в огражденном пространстве не имеют себе равных по сравнению с тысячами опасностей, подстерегающих в лесах и джунглях.

Здесь как и в человеческом обществе шла тайная и явная борьба. Если присмотреться, начинаешь это ощущать. Вот бы разобраться во всех тонкостях! – тогда мне удалось бы написать интереснейший на свете репортаж.

Отец семейства восседает на самом высоком месте в вольере – на скалах и оттуда контролирует всю семью. Когда поднимается шумиха и обезьяны принимаются дебоширить, бывает достаточно одного окрика Отца-павиана, чтоб воцарилась полная тишина. Непокорные самки, нарушающие «правила» подвергались суровому наказанию. Они подвергались половому насилию Отца-павиана. Всего лишь за час мне пришлось стать свидетелем ровно трех таких наказаний. Во время этого процесса самка смиренно подчинялась Отцу-павиану, покоряясь его желаниям. После «процесса наказания» самка становилась такой тихой, так боязливо забивалась в угол, что ни за что нельзя было бы предположить: именно она поставила вольер на уши своим дебошем (Но это декадентство особо не затягивалось, вскорости самка снова возвращалась к привычному настроению и действиям). А Отец-павиан рычал, бил себя в грудь и возвращался на свой трон на возвышении.

Другим методом наказания была ссылка в заднюю клетку. В зоопарке для павианьей семьи были выделены две большие клетки. Одна на открытом воздухе, вокруг которой собрались мы, а другая клетка располагалась в закрытом помещении. Обезьяны переходили из клетки в клетку через несколько маленьких отверстий-дверей. Павиан, вызвавший гнев доминантного самца-Отца, в качестве места отбывания наказания перебирался в закрытую клетку, где из-за жары почти не имелось зрителей.

В диктатурах справедливости нет, будь это общество, созданное животными либо людьми. Борьба обезьян за еду, принесенную работником зоопарка, была совершенно далека от принципа справедливости. Сильный отбирал еду у слабого. Справедливое разделение пищи не волновало и абсолютного лидера – самца-Отца. Его уже всем обеспечили, еды у него было навалом.

Семья павианов напомнила мне Чарльза Дарвина, в особенности его книгу «О выражении эмоций у человека и животных». Эта книга, попавшаяся мне у бакинских букинистов в 80-х, отложилась в моей памяти по большей части своими иллюстрациями. Наблюдая обезьян в загоне еще раз убеждаешься: человеческое общество переняло свое устройство от природных законов. Порой мы заходим столь далеко, что забываем: мы частичка природы, одно из порожденных ею существ. Именно это напомнили мне обезьяны – мы тоже одни из живых организмов природы.

Как схожа мимика страдающего человека и обезьяны, подвергшейся насилию… Довольная улыбка самки, кормящей грудью детеныша и при этом не отводящей от него взгляда, точь-в-точь как улыбка матери на картине Леонардо да Винчи «Мадонна Литта», матери, кормящей молоком своего малыша. Чувства изгнанной из стаи обезьяны написаны у нее на лице, словно тень страданий, охватившая горемычного человека. А радость особей, перепрыгивающих с ветки на ветку со счастливым смехом, ничем не отличается от блаженной человеческой радости. Эмоции же самца-Отца, наслаждающегося процессом наказания, так походят на садистские ощущения человека, который тиранит и мучает слабых и бесправных.

Жизнь в клетке напоминала режим, созданный людьми, властвующими над себе подобными. От новорожденного малыша до главаря все подчинялись жесткой системе, работающей с точностью механизма. Будто главарь рожден править, а все остальные подчиняться.

Все общества, созданные людьми на заре цивилизации, построены на основе перенятых у животных и зверей моделей общежития. Эта схожесть берет свое начало в одной воле, руководящей всем живым – «желание сильного править над слабым». Это главный принцип модели общежития, интуитивно созданной живыми существами.

Это чувство присуще всему живому. В особенности, человеку. Ни один зверь не сравнится с человеком в жестокости по отношению к себе подобным.

Впоследствии некоторые людские сообщества, прошедшие через тысячи исторических испытаний, смогли создать «общество равных возможностей» на основе иных моделей.