Узнай врага

– Глянь-ка, что нашёл.

Сполох рассеянно опустил взор, потом раскрыл рот и торопко сбежал вниз по склону.

– Чтоб мне провалиться… Дай-ка посмотреть. – Потянул к находке руки, но тут же одёрнул ладонь. – Заклинание творил уже?

– Первым делом.

– Надо ж, зелёная, как изумруд… Я таких не видал никогда. – Сполох благоговейно принял вещицу и затаил дыхание, словно боялся сдуть «льдинку» с ладони. Прохрипел, подняв глаза на Головню: – Хорошо, что Светозара нет, земля мне в глотку. Он бы тут хай поднял…

– Ну ладно, – сказал Головня, отбирая находку. – Хорош пялиться.

– Чего задристал-то? – усмехнулся Сполох. – Всё равно же узнают. Такую вещь в тайне не сохранишь.

– Ну да, если ты много болтать станешь…

Сполох прищурился, хмыкнул.

– Я-то смолчу. Сам не сболтни, земля мне в уши.

И отошёл к затухающему костру, подбросил в него стланика. А Головня вернулся к работе. Но дело не спорилось. Из головы не выходили мысли о находке. Если и впрямь узнают, что тогда? Отец Огневик со свету сживёт.

Так он и пыхтел, огрызаясь на лукавые остроты товарища, пока не вернулись вождь со стариком. Издали было слышно, как они спорят.

– Сам говоришь, что подслеповат, – напирал вождь. – Может, обмишулился?

– Как же, обмишулился! – язвительно отвечал Пламяслав. – Ты из меня дурака-то не делай. Я в Небесные горы ходил и большую воду видел. Я сказы древние помню и с прошлым Отцом, как с тобой, толковал. Огневик тогда мальчишкой был, пацаном несмышлёным! А я уже за Большим-И-Старым ходил. Думаешь, из ума выжил?

Они спешились, вождь крикнул сыну, чтобы расседлал лошадей. Затем бросил взгляд на Головню.

– Не торопишься, я вижу. Сполох, подмогни ему. – От гулкого голоса вождя прокатывалась трясучка по всему телу. Не голос – гром. Да и лицо было ему под стать: скуластое, с широкой бородой, а глаза выпуклые – не глаза, а блестящие камушки.

Старик снял со своей лошади тюки, развязал один из них, потащил наружу кусок кровавой мёрзлой требухи. Вождь повернулся к нему.

– Так, значит, не видел таких ран, говоришь?

– Что ж я, совсем без памяти? – Пламяслав бросил требуху, выпрямился, глянул гневно на вождя: угольки чёрных глаз так и сверкнули. Нижняя губа задрожала от обиды. – Я расскажу тебе, как встретил чёрных пришельцев, вождь. В тот день я держал путь к большой воде – там были места, богатые тюленями. Мы жили тогда близ Великой реки, кормились птицей и рыбой, а Большим-И-Старым мы звали не рогатого и копытного, а усатого и плосконогого. Я искал новые лежбища тюленей для общины, потому что старые оскудели: зловредный Лёд уводил от нас добычу, ослаблял наши тела. Я ехал на собаках. Лёд загромоздил крыльями небо, напрочь стёр окоём, так что равнина слилась с пеленой облаков. В какой-то миг я заметил, что псы забирают вправо. Я обернулся, посмотрел на свой след: так и было, полоса искривлялась, я больше не ехал к большой воде. Неведомая сила тянула собак в сторону, словно их манили кормёжка и сон. Я подумал: «Лёд ворожит. Хочет погубить меня и собак». Впереди я высмотрел облачка сизого дыма – будто подпалины на боках оленя. Я не знал, что это было: призраки, скользящие в слюдяной дымке неба, или угольная сажа. А псы вдруг ухнули в разверзшуюся пропасть, и я ухнул вслед за ними, полетел вниз по косогору. То была балка, широкий овраг. На дне оврага я заметил две собачьих упряжки: горбы из шкур топорщились на коротких и широких санях. Из горбов торчало по скошенной трубе, испускавшей слабый чёрный дымок, а рядом с санями отдыхали собаки, полузасыпанные порошей. Едва я появился на склоне, псы вскочили и залаяли, точно свора крикливых бесенят. Шерстяные бугры затрепетали, пошли волнами, и наружу выскочили существа, от вида которых меня чуть не стошнило. Их лица были черны, как зола, и уродливо безбороды, а одежда желтела выскобленной кожей, будто из неё вырвали все до единого волоски, зато на ногах она трепетала густыми лохмами. Головы демонов, увитые песцовым и лисьим мехом, походили на угольные шары, а зубы, блеснувшие в прорези вывернутых губ, сверкали, как лёд. Без сомнения, передо мной были духи земли, тёмные демоны, забирающие души. Я смотрел в их разъятые очи и шептал молитву Огню. Бог тепла помог мне. В последний миг я сумел укротить ошалевших псов и крикнул им: «Хей, хей! Уходим отсюда». Собаки взяли влево и помчались прочь, а демоны защёлкали языками, досадуя, что я ушёл от них. Вот как было дело! – Пламяслав перевёл дух и закончил: – Ежели мы встретили пришельца, то где жилище на нартах? Где труба? Не было там ни того, ни другого, сам видел. А стало быть – колдун.

Вождь пожал плечами – мало ли какие пришельцы бывают?

– Ты видел раны у волков, – говорил он. – Будь это колдун, он бы наложил заклятье. А тут словно зверь рогом пронзил. Пришельцы и есть.

Головня и Сполох, прислушиваясь к спору, выкладывали по кругу снежные брикеты – один на другой. Сполох толкнул товарища в бок, прошептал:

– Покажи им находку.

– Не буду.

– Покажи, дурак!

– Отстань.

Вождь подсел к костру, принялся устанавливать по бокам от него стояки с развилкой поверху, чтобы разогреть кровянку. От огня шёл густой дым. Ложбина погрузилась во мрак, сделавшись похожей на мутный омут среди серебристого озера. Небо было глухое и морщинистое, точно слепленное из глины.

Подумав немного, вождь сказал сыну:

– Поднимись, глянь ещё раз, нет там наших?

Сполох сорвался с места, взлетел на возвышенность, постоял, всматриваясь. Потом замахал кому-то, крикнув:

– Эгей, сюда!

Вождь встал и тоже поднялся по склону.

– Вон они, вон! – тыкал рукавицей Сполох, показывая куда-то.

Пламяслав отрешённо сидел у костра. Чуть поодаль бродили лошади – пробивали копытами наст, подцепляли зубами прошлозимнюю несытную траву и ягель.

– Ладно, иди Головне помоги, – сказал вождь.

Сполох вернулся к товарищу, задорно бросил ему на ходу:

– Едут, голубчики.

Спустя некоторое время, они услышали далёкий голос Огонька:

– Мы думали, ты это… за холмы ушёл, вождь. А там, за холмами-то, ну… мёртвое место. Обманул нас Большой-И-Старый. Вот так.

Вождь смолчал.

Вскоре пропавшие родичи въехали в ложбину – все трое. Впереди – Светозар на кобыле, за ним – Жар-Косторез, последним – Огонёк на собачьей упряжке. Светозар сполз с лошади, захрипел, вытаращившись дико:

– Мртвй мст. Нд хдть.

Огонёк соскочил с нарт, затараторил:

– Мёртвое место, вождь! Надо это… уходить. Нельзя тут оставаться.

Он переводил речь отца. Сам Светозар говорил с трудом. Пять зим назад медведь своротил ему челюсть, и с тех пор вместо слов у того получались лишь отрывистые звуки, которые он проталкивал сквозь плотно стиснутые зубы.

– Клдн, – гудел он. – Йг чр.

– Да, да, проклятые чары колдуна, – поддакнул Огонёк.

Жар-Косторез взял обеих лошадей под уздцы, похлопал их по мордам. Лошади нагнулись было к снегу, но Косторез дёрнул их за поводья, чтоб не застудили нутро. Огонёк пытался унять разбушевавшихся собак: те дрались, рычали друг на друга и лаяли. Распрягать их было опасно.

– Хоч, хоч, заполошные! – кричал Огонёк, прохаживаясь по их спинам остолом.

Вождь принялся расспрашивать Жара-Костореза о метаниях по тундре. Ответов его Головня не услышал (мешал собачий лай), но по потемневшему лицу вождя сообразил, что дело плохо. Вождь перехватил взгляд Головни, крикнул ему и Сполоху: