Исчезновения

– Это тебе за «паскудника»!.. А вот это тебе – за «ирода»!

– Уй-уй-уй!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Живы, Пал Николаич?

– Лучше б окочурился… Что там?

– Полный разгром. Звери! Верстка пропала, компьютеры вынесли, за месяц не оправимся. А Гусарова с травмой черепа «скорая» увезла… Дайте-ка помогу вам с пола-то подняться.

– Уй!.. Погоди, малость еще полежу…

***

Дорогая Софочка!

Тут совсем недавно я получил предложение…

(Несколько слов густо вымарано.)

…К сожалению, я не имею права об этом тебе писать, такое с самого начала было поставлено условие. Но не считай, пожалуйста… (Неразборчиво.) …изменой с моей стороны.

Трудно все это объяснить, но уж поверь мне – существуют такие силы, которые…

(Вымарано еще несколько строк.)

…но если это произойдет, то знай – я все-таки решился…

***

В отделении милиции

– …«Решился»… А дальше что?

– Все, товарищ… господин подполковник. На этом записка обрывается.

– Ну а все-таки… Все-таки – на что же это такое ваш супруг р е ш и л с я?.. Запамятовал, как его фамилия…

– Одоевский! Одоевский Викентий Сергеевич. Врач-эндокринолог.

– Да, да, как же, Одоевский!.. Так на что же гражданин Одоевский, по-вашему, решился-то? Может, какие-то догадки?

– Да если б я сама понимала, господин подполковник! Записку эту случайно в столе у него обнаружила, уже после того, как он исчез.

– Успокойтесь вы, гражданка Одоевская! Тут уже рассказывали, наверно, вам, как оно в жизни-то бывает?

– Опять вы про этого деда в Сызрани! Но я же чувствую – тут совсем другое!

– Ну, «чувствую» – это еще не аргумент. Тот, от которого жена – в Сызрань, тоже, знаете ли, «чувствовал».

– Перестаньте, никогда он мне не изменял! Двадцать четыре года вместе, душа в душу!.. Да и сами обстоятельства…

– М-да, обстоятельства вправду странные. На балкон, говорите, вышел?

– На балкон. В одной пижаме, на пять минут, покурить. И всё, бесследно!

– А балкон-то, я забыл, высоко? Не мог он – через балкон, как-нибудь по-тихому?

– О чем вы говорите! Господи, шестнадцатый же этаж у нас!

– И никакой пожарной лестницы?

– Да ваш лейтенант уже смотрел!.. А записку-то вам эту, может, на всякий случай отдать?

– Давайте. Мы ее – к делу…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Слышь, Пилипчук, ты у меня случаем в столе нынче не рылся?

– Была нужда!.. А что?

– Да пропала тут бумаженция одна – записка от мужа этой, что приходила.

– Он что, нашелся уже?

– Да нет – с концами. А записка… Ведь точно помню – в стол я ее…

– Может, в другой ящик?

– Во всех уже смотрел. Отсюда только за бутербродом вышел, минут десять всего отсутствовал… Куда ж это я ее мог?.. Пока меня не было, посторонние в отделение не заходили?

– Да только нищий какой-то минут пять в коридоре околачивался, пока Столбов его не шуганул – нам тут еще только вшей не хватало!.. Не-е, вряд ли это он. Может, ты все-таки на столе оставил – и ветром сдуло? На полу поискать… Важная хоть записка-то?

– Да хрен ее…

– Тогда и не ищи… А вот у меня пропажа… ума не приложу… Целая папенция! Может, здесь?

– Нет, сюда ты точно не заносил.

– Сам знаю, что не заносил, уж так, на всякий случай смотрю.

– А в папенции что?

– Да все эти дела с исчезновениями, туды их в качель!

– Может, оно и к лучшему, что пропала? Дела-то – чистые висяки.