Индивидуальная непереносимость

Тяжёлый бархатный занавес начал медленно подниматься. Держащиеся за руки пары малявок двинулись на сцену, грациозно ступая на носочках. Провожая взглядом своих воспитанниц, дама в волнении подёргивала носом, как гончая, идущая по следу. Короче, концерт начался…

– Выступает трио Мухачинского железнодорожного депо!

Извиваясь, как лиана, ведущий покинул сцену, на которой уже стояли три стула. Наш выход! Мы вышли на сцену, ярко освещённую и разукрашенную плакатами: «Слава советской самодеятельности!», «Нет на свете выше звания, чем рабочий человек!», «Всё ради человека, всё на благо человека», «Партия – наш рулевой!», «Народ и партия – едины!».

От волнения у меня заложило уши. Публика глухо жужжала в темноте, словно пчелиный рой, проглоченный неосторожным Винни-Пухом. Мы расселись по стульям: я в центре, Таня-гитаристка справа от меня, кнопка слева. Ну вот и наступило наше время блистать в свете софитов. Переглянувшись, мы с Таней глубоко вдохнули воздух и на выдохе одновременно начали исполнение. Кнопка вступала позднее.

На репетициях мы много раз проигрывали эту пьесу, поэтому моим пальцам не требовался контроль. Они сами брали аккорд за аккордом, бегали по струнам, постукивали по деке, изображая тамбурин. Вот в гитарный дуэт душераздирающе влилась виолончель. Энергичный ритм фламенко заполнил зал. Акустика здесь оказалась неплохой.

Признаться, раньше я опасался, сможет ли вечно простуженная Таня-гитаристка во время выступления удержаться от чихания, но, к счастью, мои опасения оказались напрасными. Таня только немного шмыгала носом да иногда встряхивала головой, будто в ней лопались мыльные пузыри.

Последний аккорд и заключительные флажолеты. Всё, наше выступление окончено. Минутная тишина в зале, а потом загремели аплодисменты. Оглушительные. Долгие. Слушатели недвусмысленно давали нам понять, что им понравилось. По знаку Тани-гитаристки, мы поднялись со стульев и отвесили поклон невидимой аудитории. Аплодисменты продолжали греметь. Вроде так бурно ещё никого не благодарили. Значит, успех?

Я скосил глаза на Таню-гитаристку. Та уже доставала клетчатый платок. Кнопка с виолончелью в руках выжидательно смотрела на нас. Вряд ли такая кроха долго выдержит вес своего инструмента. Ведь размером виолончель не меньше байдарки. Что ж, пора покидать сцену. А жаль.

Второе отделение концерта я смотрел из зала, сидя рядом с родными. Мухачинская область оказалась богата народными талантами. Публику утомительно долго развлекала пара клоунов из Парижа. Нет-нет, заезжие арлекины были вовсе не из знаменитого города на Сене, а из одноимённого села в уральском захолустье.

В окрестностях Мухачинска водилось много глухих дыр, присвоивших себе имена европейских городов: Париж, Берлин, Лейпциг, Варна и другие. Разумеется, эти подделки не имели ничего общего с далёкими оригиналами. Впрочем, умельцы из мухачинского Парижа, отличающиеся умом и сообразительностью, умудрились подделать даже Эйфелеву башню. Наши местные эйфели соорудили её при поддержке завода металлоконструкций. Башня получилась похожей на французскую, но вот всё остальное… Потемневшие от времени бревенчатые избы, глубокие колеи вместо асфальта, грязь по колено весной и осенью, пыль по щиколотку летом, снег по пояс зимой. В общем, увидеть уральский Париж и умереть от разочарования.

Потом какой-то щуплый субъект в сиреневой рубашке взялся читать стихотворение. Из объявления двойника графа Дракулы следовало, что это Николай Исхаков из объединения «Мухачинскуголь» исполняет произведения Шарля Бодлера из сборника «Цветы зла». Своей худобой шахтёр лишь немного превосходил мощи ведущего, а из-за выражения лица, припорошенного угольной пылью, казался чуть умнее Валеры Сопли. Хотя для работы в шахте и не требуется мозг размером как у Эйнштейна. Обычно от людей такого типа не ожидаешь декадентских стишков, а вот поди ж ты!

Исхаков невнятно бормотал, глядя прямо перед собой и, возможно, от всей души желал находиться где-нибудь далеко отсюда. Например, в угольной шахте на глубине полутора километров. Бессовестно злоупотребив нашим временем, поклонник Бодлера полусогнулся, словно искал рассыпанную мелочь, и на негнущихся ногах удалился со сцены. Ему хлопали нехотя. Очевидно, деятельным строителям коммунизма упаднические вирши старинного французского декадента не понравились.

Виолетта выступала последней. Её представили, как участницу самодеятельности мясокомбината. На сцену выкатили фортепиано, за которое уселась наша училищная аккомпаниаторша Любовь Айзиковна. Виолетта исполнила на итальянском языке каватину Розины из «Севильского цирюльника». Не знаю, кому как, а мне понравилось, поэтому я аплодировал, не жалея ладоней.

Когда занавес опустился, я оставил гитару Агафону, а сам вернулся за кулисы. Участники конкурса с нетерпением ожидали решения жюри. Приятное ощущение удовлетворения от нашего выступления продержалось у меня до появления возле нашего трио ведущего концерта. Двойник графа Дракулы подошёл к нам с мрачным видом трансильванского короля вампиров, давно не перекусывавшего кому-нибудь вену на шее.

– Поздравляю, деповцы, вы покорили всех. Председатель жюри поручил мне заранее вам передать, что ваше трио достойно первого места, – ведущий угрюмо оглядел наши радостные лица и добавил: – К сожалению, вы из областного центра. Это огромный минус. Могут сказать, что в Мухачинске всегда отдают победу своим. Начнутся пересуды, недовольство. Чтобы этого не было, первое место решено присудить дуэту клоунов из Парижа, а вам – второе.

На дискотеку я остался исключительно по просьбе Виолетты. После объявления победителей и вручения наград, она подошла ко мне, вся такая загадочная, таинственная и печальная. А я крутил в руках картонную грамоту и раздумывал, куда бы её приспособить. Интересных идей не было.

– Надеюсь, ты не собираешься домой? – с пасмурной улыбкой осведомилась Виолетта. Впрочем, её можно было понять: звезда вокального отделения музучилища на конкурсе самодеятельности удостоилась лишь третьего места.

– Не знаю, – отчего-то стушевался я. – Я не любитель скачек. А что?

– Останься со мной, пожалуйста. Этот стрёмный конкурс меня убил. Настроение безумно фукакное.

Виолетта подняла на меня большие орехово-карие глаза. Когда на меня так смотрит девушка, я не могу сказать «нет». Короче, наш разговор кончился тем, что я остался, а родители и брат уехали домой. Родители увезли с собой грамоту; Агафон – гитару с моим строгим наказом, следить, чтобы по дороге она не пропала, как череп Гойи. Мы же с Виолеттой присоединились к Добрику, Юльке и Настюше Поляковой. Все участники конкурса, которым ещё не стукнуло тридцать, двинулись в танцевальный класс ДК на дискотеку. Виолетта подхватила меня под один локоть, а Настюша Полякова под другой и повели к гостеприимно распахнутым створкам массивных, словно позаимствованных в госбанке, дверей танцкласса. Танцкласс был залит светом хрустальной люстры. Одна стена сверкала зеркалами, вдоль остальных тянулись поручни для балерин, пол был сделан из паркета. В углу на столике стоял катушечный магнитофон. По бокам столика высились две огромные колонки. С магнитофоном возился двойник графа Дракулы, вдыхая искру жизни в изделие Мухачинского радиозавода. Из колонок доносился свист, визг и треск. Есть искра!

Когда желающие потанцевать спрессовались у стен так же плотно, как африканские рабы в трюме корабля, везущего их на американские плантации, из огромных колонок полился вальс. Ведущий резко обернулся к собравшимся, взмахнув фалдами.

– Белый танец! Дамы приглашают кавалеров!

Его глубокий медвежий бас отлично гармонировал с нечеловеческой бесплотностью и чёрным фраком. Казалось, что тело ведущего загадочным образом растаяло, но голос каким-то чудом сохранился и теперь только он заполнял фрак.

Услышав руководство к действию, Настюша Полякова схватила меня за руку и потянула в центр танцкласса, где уже начинали качаться первые пары. У этой пышнотелой девушки оказалась железная хватка. Я только успел подумать, что с такой хваткой нужно служить на границе, как Виолетта попыталась меня освободить из неволи, дёрнув за другую руку. Почувствовав, что добыча от неё ускользает, Настюша Полякова повернулась к сопернице и недовольно произнесла своим певучим голосом:

– Я первая его пригласила!

Сравнив габариты Настюши с собственными, Виолетта отступила. Она удалилась, гордо задрав носик и надув губы. Настюша обвила мою шею своими мощными руками, вдавила меня в свою уютную грудь, и мы поплыли в ритме вальса. Раз, два, три. Раз, два, три… В общем-то, Настюша Полякова была яркой девушкой, которая когда-нибудь, несомненно, станет предметом чьих-то мечтаний на счастье или на беду этому кому-то. Но не для меня и не в этой жизни.

– Гуртовой больше не вызывает?

– Пока нет. Как же он надоел. Замучил вопросами об Анаре, а ведь я её совсем не знала. Неправду говорят, что милиция никого зря не буцкает.

– А я думал, что вы были подругами.

– С чего ты взял? В тот день я увидела Анару первый раз в жизни. Мы встретились с ней у подъезда Добрика.

– Отвали, урод! – отвлёк нас от разговора вопль Виолетты.

Мы обернулись на крик. У стены какое-то костлявое, дурно одетое существо мужского пола тащило Виолетту к себе, зацепив пальцем за золотую цепочку на шее. Оставив Настюшу, я решительно направился к конфликтующей парочке, вокруг которой столпился народ. Растолкав собравшихся, я обнаружил, что существо – это чтец декадентских стишков Коля-шахтёр.

– Отпусти цепочку, урод! – воспользовалась Виолетта силой своего колоратурного сопрано. – Если порвёшь, я не знаю, что с тобой сделаю!

– Ну не упрямься, – гнусно осклабился урод Коля. – Давай потанцуем.

– Пусть тебе жена даёт!

Шахтёр-декадент потянул сильнее, но Виолетта дёрнулась назад, и цепочка осталась висеть на заскорузлом пальце шахтёра.

– Порвал всё-таки, гад? – ахнула Виолетта. – Я вызову милицию!

Угроза не сработала. Коля издевательски крутил порванной цепочкой перед носом Виолетты, которая сжимала кулачки. Её глаза наполнились злыми слезами. Милый ротик арочкой дрожал. Так как другие лишь укоризненно качали головами, пришлось мне играть роль рыцаря в сверкающих доспехах на белом коне. Я встал напротив Коли, расправил плечи, чтобы они казались шире, и проговорил:

– Только интеллектуально неразвитый человек может заставлять девушку танцевать с ним.

Смерив меня кровожадным взглядом, щуплый шахтёр выпятил было грудную клетку, став похожим на боевого дятла, но узкая грудь совершенно не убеждала в его мощи, поэтому я врезал дятлу в солнечное сплетение. Когда-то в школе мне самому так врезали. Теперь настал момент использовать полученный горький опыт.

Охнув, Коля согнулся в дугу и брякнулся на колени. У него изо рта потекли слюни. Убедившись, что декадент пристроен, я поднял с пола цепочку и протянул Виолетте. Она молча взяла её. Наши пальцы соприкоснулись. У неё – нежные, теплые. Какие у меня – не имею понятия.

Музыка резко стихла. Оглянувшись, я увидел голову ведущего, возвышающуюся над остальными, словно её несли, надетую на палку. Голова двигалась в нашем направлении.

– Эй, что вы там творите, хулиганьё?

Виолетта схватила меня за руку:

– Бежим отсюда, пока нас не поймали.

И хотя рыцарям бежать не положено, я подчинился.

На трамвайной остановке выяснилось, что нам с Виолеттой в одну сторону. Я не надеялся, что в этот вечерний час трамвай не будет набитым битком, и он меня не разочаровал. Тем не менее мы кое-как втиснулись в вагон, переполненный усталыми горожанами, возвращающимися с работы. Следом за Виолеттой я пролез к заиндевевшему окну. Какие-то краснолицые мужики с раздувшимися, как у мародёров, рюкзаками прижали нас друг к другу. В общем-то, я ничего не имел против. Я вцепился в верхний поручень, а Виолетта, чтобы не упасть, обняла меня за талию. От неё веяло духами и чистотой. У меня слегка закружилась голова от этого нежного аромата. Есть люди, у которых, как говорила моя мама, деревянный нос. Они совершенно безразличны к женским духам. Я же был беззащитен перед их чарами. Внезапно охрипнув, я спросил Виолетту:

– Как называются твои духи?

Рот Виолетты находился возле моего уха. Она ответила, щекоча дыханием:

– Это твёрдые духи «Елена». Запах свежести. А что? Не нравятся?