Пластуны. Золото плавней

Один, во главе с младшим урядником Ревой, состоявший в основном из молодых, необстрелянных казаков, должен был идти долиной. Тем путем, по которому прошли черкесы с косяком казачьих лошадей. Задача была выполнимая. Идти на достаточном расстоянии от черкесов, избегать боя и следить за ними. Вступить в бой лишь только в случае крайней необходимости, когда силы основного отряда, на долю которого выпадает отбить у черкесов лошадей, будут на исходе.

Второй отряд, ведомый самим Билым, должен был пройти козьей тропой через перевал и, спустившись по пологому склону в ущелье, встретить черкесов в лоб и завязать бой. Нахрапом, не давая варнакам[19 - Варнак – бандит.] опомниться.

Сотник знаком показал младшему уряднику сблизиться. Димитрий подъехал. Микола уточнил еще раз детали поставленной задачи.

– Вопросы?

– Все понятно, господин сотник!

– Добре. Береги хлопцев, Димитрий, – сказал на прощание Билый. – Не допусти лишнего, а то останемся без молодежи!

И не приказ то был, а наказ, к которому пластун отнесся с пониманием:

– Гарные парубки, або не стреляные. Горячие. Лякаться[20 - Лякаться – бояться.] не будут, но и коныкы вэкэдать[21 - Коныкы вэкэдать – вести себя вызывающе.] могут. Этого нэ трэба. Все сделаю. Добре, Микола, – ответил Рева. – Не сваландим[22 - Сваландать – сделать абы как.]. Улагодым[23 - Улагодыть – уладить.] с Богом.

– С Ним и поезжайте. С Богом! – напутствовал Билый и перекрестил отряд.

Сотня разделилась.

Рева повел своих по следам черкесов через долину. А Билый с основной частью отряда взял направление на перевал. Через несколько минут казаки, ведомые младшим урядником, скрылись из виду меж скал ущелья.

Билый дал команду спешиться двум казакам и разведать тропу, ведущую на перевал. Казаки Карабут Осип и Деркач Степан спешились, отдав поводья своих коней товарищам, и, сливаясь с камнями, скользнули к подножию горы. В своих черных черкесках и папахах они были похожи на двух черных ящерок, ползущих по камням, освещенным яркими солнечными лучами. Прошло минут десять. Казаки вернулись с докладом.

– Тропа свободна. Могем идтить. – Разведка прошла успешно, без происшествий.

– Добре, – сотник кивнул, – нет засады впереди, пластуны бы обнаружили.

Билый направил коня к подножию горы, и вскоре уже вся сотня подымалась шагом по тропе, ведущей к перевалу. Шли тихо, не балакая[24 - Балакачка – язык кубанских казаков.]. Было слышно, как внизу шумит река, перекатывая своим течением небольшие камни. По сторонам тропы фиолетовой краской отливал горный чабрец. Аромат его мелких цветков приятно щекотал нос. Далеко впереди скакнула и скрылась за камнями горная коза. Высоко в небе все еще парил орел, сопровождая казаков, словно символ предстоящей победы. Природа жила своей жизнью. Что ей до людей. Они лишь щепки в море мироздания.

Глава 3

Деды

3.1

В светлой горнице, где все окна занавешены белыми короткими шторками, мирно тикали ходики. Живые черные глаза нарисованного кота косили в разные в стороны под ритм отбивания каждой секунды. Сонная муха сидела на подвесной гире, имея твердое намерение начать ползти по длинной цепочке, но отвлеклась и занялась умыванием лапок.

В комнате прохладно, умиротворенно и непривычно тихо.

Марийка, уже переодетая и чистая, неслышно вошла в хозяйский дом, ступая босыми ступнями на чистые выскобленные дубовые половицы, стараясь не наступить на плетеные разноцветные половички-дорожки. Перекрестилась на красный угол. Встала, не смея очи поднять.

За столом, у большого позолоченного самовара с перекинутой по корпусу небрежной ниткой свежих баранок восседал безногий Федор Кузьмич. Крепкий казак для своих лет не считал себя инвалидом или стариком, и хоть и кудри поредели и на затылке появилась плешь – натренированное тело оставалось по-прежнему молодым, а дух бодрым. Кузьмич молча вертел баранку в руке и строго смотрел из-под седеющего чуба. Глазированная сдоба блекла, теряя блеск в пальцах-клещах.

Тишину нарушали ходики.

И хоть и прохладно было в горнице, Марийка сразу взмокла, тревожась с каждой секундой все больше: сердце заходило ходуном, а горло словно пальцы-клещи сдавили – дышать стало трудно до невозможности.

Баранка в руке Федора Кузьмича замерла, и сердце девушки остановилось. Хозяин имел суровый норов и строго наказывал и за менее важные проступки. Марийка бы заплакала, если бы оставались слезы.

В опаленное солнцем окно, оттого горячее до невозможности, ударилась муха и тихо зажужжала, путаясь в горшках с зелеными мясистыми и колючими листьями алое.

– Иди, – тихо сказал Федор Кузьмич.

Марийка встрепенулась, поднимая голову.

– Что? – еле слышно спросила.

– Ступай, – сказал казак и как-то сразу сдулся, старея на глазах. Баранка в его кулаке хрустнула, стираясь в порошок. Марийка кинулась вперед к лавке, упала на колени и уткнулась головой в культи ног. Поднял руку старый казак, но, видя, как содрогаются плечи девушки, осторожно погладил по голове, поправил съехавший платок.

– Ступай, – прошептал хозяин. – Скажи, чтобы бричку готовили. Съездить надо. Помочь людям да посмотреть на место убиения.

3.2

Дед Трохим со стариками, проводив станичников, не торопясь направились к станичному майдану[25 - Майдан – площадь в станице перед атаманским правлением.]. Было о чем побалакать по-стариковски и вспомнить свою боевую молодость.

– Воны ж усе рослы на глазах станицы. Старики и начальство бачили, як пацаны и верхами управляются, як учатся с рушници[26 - Рушница – ружье.] палить. Як шашкой кострычат[27 - Кострычить – рубить.], – сказал первый балагур станицы и любитель побрэхэнек[28 - Побрэхэнька – байка.] дед Трохим. За веселый и неунывающий характер были рады ему в каждом доме, и редкое застолье обходилось без столь именитого казака – каждый считал своим долгом усадить дорогого гостя в центр стола и, чего греха таить, перепить. Только не родился еще в станице достойный соперник для деда. Пил он много, но пьянел редко. Такую особенность легко объяснял:

– Надо знать, что дьяволу продавать.

– Душу? – выдыхал кто-то из слушателей.

– Ага, душу, – передразнивал его тогда дед Трохим. – Печенку, сынку! Печенку!

– Погодь, деда, так ты и дьявола видел?

– Да как тебя, хлопчик!

– Ну, расскажи, расскажи! – И начиналась бесконечная байка. У всех глаза горели, а дед Трохим знай посмеивался в усы.

– Да брешишь ты все, диду! – не выдерживал кто-то из сильно захмелевших гостей за столом. На него шикали, били локтями, наступали на ноги, пытаясь всячески заставить умолкнуть и не обидеть старика. Но тот не сердился, наоборот, смеялся еще больше, приговаривая:

– Брешут собаки у калитки. А я правду балакую. Не веришь? Поди да проверь!

Шагая к майдану, некоторые из стариков держали в руках резные батоги, опираясь на них при ходьбе. Солнце разогрело воздух, щедро заливая своими лучами станицу Мартанскую и ее окрестности. Отяжелевшие от нектара пчелы, жужжа, летели к ульям, возвращаясь от луговых цветов. Пахло медом и разнотравьем.

– А вот ты внуков своих считал, Трохим?

– Внуков-то? А зачем? – Казак даже сбился с неспешного шага.

– А я считал! Восемь у меня их! То-то! Важнее меня, выходит, никого нет. Буду я вами верховодить в новом году.

– Тю, дывись, какой важный, – протянул дед Трохим, – да я внуками считаю всех в станице, кто меня дедом кличет. Вот то количество так количество!

– Так уж и всех?

– А чего? Может, яка стара бабка открыла правду своим детям, а те своим. Так вот внуками и обрастаешь, – назидательно проговорил старик, пряча очередную лукавую улыбку в усах и бороде.

Против такого и возразить нечего. Вздыхали спорщики. Снова уделал их Трохим.